Собиратель миров - Илия Троянов

Хамид: Никогда. Абсолютно точно. Мохаммед, юноша из Мекки, всегда был с ним рядом, я поселил его тоже, хотя мне казалось, шейх Абдулла был не прочь от него отделаться.

Губернатор: Почему?

Хамид: Его коробили плохие манеры этого мальчишки.

Кади: Плохие манеры?

Хамид: Да вы и не представляете, чего только он себе не позволял. Наглый и беззаботный. Он пропускал церемонии, он позволял себе входить в мечеть Пророка без джуббы, а во время одной молитвы толкнул меня в бок. Я, разумеется, не обратил на него внимания.

Шериф: Несколько заносчив, каким и остался, но это возраст.

Хамид: Он слишком задирал нос из-за того, что живет в Мекке.

Шериф: Это мы не будем ставить ему в вину. А скажите мне, что произошло с теми ссудами, которые шейх вам столь охотно раздавал?

Хамид: Это щедрость, я помню, его уникальная щедрость. При прощании, которое было для нас как нож в груди, он объявил, что прощает нам все долги, чтобы еще раз почтить нашу дружбу и оставить хорошие воспоминания.

Губернатор: И все-таки, на один вопрос вы мне так и не ответили. Как шейху Абдулле пришла в голову мысль о том, что ваххаби вскоре покончат с нашим господством над Хиджазом? Это должно вытекать из каких-то наблюдений или разговоров.

Хамид: Сколько раз вы бы ни повторяли свой вопрос, я не смогу на него ответить. Я не знаю!

Губернатор: Быть может, так говорят на мединском базаре?

Хамид: По крайней мере, я никогда не слышал.

Губернатор: Есть ли среди ваших друзей или знакомых…

Хамид: Не исключено, что один из посетителей моего дома мог высказать подобное суждение. В мое отсутствие. В Медине много чего говорят, там можно все услышать.

Шериф: Скажите нам, мы относимся друг к другу по-дружески, как мне кажется, многие ли разделяют такое или подобное этому мнение?

Кади: Говорите честно, вас-то ни в чем нельзя упрекнуть.

Губернатор: И вас никто не обвиняет.

Хамид: Ну, если говорить открыто — в нашем городе никогда не любили турок. Однако раньше их уважали.

Шейх Абдулла в изнеможении ушел спать. Не истощенный, скорее пресыщенный. Он попросил хозяина не будить его на следующее утро.

Проснулся от шума, источником которого не мог быть городок, с которым он вчера познакомился. Он против воли открывает глаза и робко — деревянные жалюзи. Ночью под окна переехал Багдад, Стамбул или Каир. Прилегающая площадь, некогда пыльная зияющая пустошь, теперь густо заполнена палатками, грузами, людьми и животными, словно покрыта многоцветным килимом. Палатки выровнены, как паломники на молитве, образуя длинные ряды для уличного движения и смыкаясь на углах, где не нужны проходы. Из круглых палаток появляются расслабленного вида мужчины, между прямоугольных палаток копошатся дети, грузы передвигаются на невидимых спинах. Бродячие торговцы предлагают шербет и табак, водоносы и продавцы фруктов ругаются из-за клиентов. Овец и коз гонят сквозь ряды коней, которые, фыркая, рыхлят копытами пыль, мимо дромадеров, переминающихся с ноги на ногу. Группа пожилых шейхов оккупирует последнее свободнее пространство для воинственного танца. Некоторые из них разряжают ружья в воздух или стреляют в землю, в опасной близости от проворных ног других танцоров, которые размахивают мечами или кидают в вышину длинные, украшенные страусиными перьями копья, нимало не заботясь, где те приземлятся. Заросли вьющихся растений колышутся, пока он стоит у окна, стараясь зарисовать сценку. Слуги ищут хозяев, хозяева ищут палатки. Воины пробивают путь в густой толпе для какой-то важной особы, подкрепляя ударами предостерегающие оклики. Женщины возмущаются, потому что толкают их носилки. Мечи сверкают под солнцем, звенят латунные колокольчики на палатках. С цитадели грохает пушечный выстрел. Ночью прибыл большой караван из Дамаска.

Один за другим они присоединялись к процессии в долину мученичества. Поначалу только Хамид и его родственники хотели сопровождать шейха Абдуллу, но от Мохаммеда было никак не отделаться, Салих скучал в провинции, а Омару хотелось вновь насладиться обществом шейха, так что нашелся повод и для Саада. Это будет их последняя совместная поездка. На следующий день, они знали, уезжает караван в Мекку, а с ним — и чужеземный шейх. Окольными путями покидали они город, чтобы избежать щупальцев караванов. К Джабал-Ухуд. К подножию горы. Где была проиграна великая битва. Хамид с родственниками поскакали вперед, они не все еще успели обсудить. Когда же твоя свадьба, Омар, спросил шейх Абдулла. Я отговорил отца от этой идеи. Когда он увидел, добавил Саад, сколь благоприятное влияние оказал Аль-Азар на его беспокойного сына, то решил послать его обратно в Каир. Но уже не как нищего студента. Если хочешь учиться — приезжай в Мекку, сказал Мохаммед. Она недостаточно далека от переменчивого настроения его отца. Смеясь, они приближались к полю брани. За их спинами — город в пыльном тумане, который отсюда кажется крепостью. Только высокомерный покинет ее, чтобы искать битвы на открытом поле. Тем более когда противник превосходит числом. Один из дромадеров заревел и принялся бить копытом землю. Хамид со спутниками остановились.

Здесь, именно здесь, возбужденно указывал он на неприметные камни, случилось предательство. Откуда ты знаешь? Дед показал мне это место. А откуда он знал? Я тоже у него спросил. Его ответ был удивителен. Один из наших предков, сказал он, был в числе тех трех сотен, что бросили Пророка в беде. Неужели ты помнишь об этом, спросил я. Конечно нет, об этом не может помнить даже дед его собственного деда, но ему это приснилось. Так он мне сказал. И что же было в том сне, спросил я. Мы бежали с поля битвы, сказал он, к городу, мне было плохо, словно я был болен, я то и дело оборачивался, я спотыкался, но не мог оторвать взгляда от Пророка, а он стоял, спокоен, и кричал мне вслед голосом, разившим как молния: Страх не спасет от смерти никого. Проснувшись, я выехал из дома во тьме, пока мой прерванный сон еще кровоточил. И я узнал это место. Это было здесь? Да, именно здесь.

Они молча поскакали дальше, к отвесным склонам горы, которые возвышались как зазубренные, обожженные стальные пластины. Достигли мустара, места стоянки, где Пророк был несколько минут погружен в себя, прежде чем поскакал на битву. Прямоугольная ограда из белого мрамора, внутри которой паломники могли молиться. Мы исполним два раката, предложил шейх Абдулла. До места сражения им оставался небольшой подъем. Пологий отрезок воспоминаний о проигранной битве, о пролитой крови неразумных и мстительных. Из этой пустыни напала армия неверных. Воины Мекки атаковали из речного русла, изгибавшегося вдали.

— Они, очевидно, ничего не понимали в стратегии.

Все изумленно повернулись к шейху Абдулле.

— Что? О чем вы?

— Битву можно было провести иначе. В местности, где имеется так много естественной защиты, это — самое неподходящее пространство.

— Вы-то, индийцы, наверное, более хитроумные бойцы?

— Лучников следовало расположить за обломками скал, широким фронтом.

— Вы его слышите? Наш брат хочет задним числом выиграть битву при Ухуде. Какое несчастье, что в Медине нет индийских советников.

— Какой бы ни была стратегия, плохой или хорошей, но начало складывалось для нас удачно. Несмотря на то, что мекканские женщины распаляли своих мужчин. Их голоса долетали до наших воинов. Если вы будете сражаться, орали они подобно павлинам, мы обнимем вас, мы расстелим для вас мягкие подстилки, но если вы струсите, то мы никогда больше не отдадимся вам. Нас было семь сотен, неверных — три тысячи, и все равно мы погнали их прочь. Может, противники намеренно отступали? Но нет, они защищались изо всех сил. Если бы только наши лучники послушались приказов Пророка. Но едва они оказались в лагере противника, как нарушили боевой порядок, предавшись грабежу. Враг смог напасть на нас со спины.

— Стратегия, о чем я и говорю.

— И великий полководец бессилен против непослушания соратников.

— Нас оттеснили назад, мы сражались, как мусульмане, сплоченно и упрямо. Мы не разбежались, а собрались около палатки Пророка, да будет ему мир, и отчаянно боролись. Пророка ранили. Пятеро неверных поклялись убить его. Один из них, ибн Кумайя, да обрушатся на него все проклятия Бога, бросал камни один за другим — со шлема Пророка, да будет ему мир, отломились два кольца, они вдавились в его лицо, кровь потекла у него по щекам, по усам, он вытерся полой одежды, чтобы ни капли не упало на землю. Другой неверный, Утбах бин Аби Вакка, да обрушатся на него все проклятия Бога, бросил большой и острый камень, который ударил Пророка по губам. Его нижняя губа треснула, он потерял передний зуб. Несколько передних зубов. Этого нет в традиции. Ты, что, сомневаешься в словах муфтия? Нет, ни в коем случае, если муфтий одновременно дед этого заявления. Сойдемся на двух зубах. Нашему знаменосцу отрубили правую руку, он схватил знамя левой рукой, ему отрубили левую, тогда он культями прижал древко к телу, его пронзило копье, но прежде чем упасть, он передал знамя другому. Битва проиграна.