«Если», 2010 № 04 - Журнал «Если»

— Когда это произошло, до ближайшего из наших самолетов было не менее двухсот ярдов.

— Ярдов? Это что, длина розового пальчика короля?

— Ярд — это примерно метр. Двести метров… возможно, больше.

Она немного смутилась и наклонила голову, размышляя.

— Надо будет просмотреть запись. Готова поспорить, что вы находились между двумя самолетами. Сложность взаимодействия между нанитами трудно предсказать. Они наверняка создали между собой область высокой достоверности. Я ведь вас предупреждала: никто еще не запускал подобные симуляции.

— И, если мудрость возьмет верх, никто повторять не станет. Дед и Болтун находились у меня за спиной, атакуя того, кто меня продырявил. А тот, которого атаковал я, направлялся к Проповеднику и Ребу. — Я помолчал, вспоминая. — Эта область могла оказаться еще шире. Я видел там такое, чего никогда прежде не видел. Думаю, для других персонажей все тоже оказалось реальным. Я-то отлично знаю, что все стало слишком реальным. Ростов был прав.

— Знаете, они ведь не погибли. — Она протянула мне платок. — Все в порядке, просто я ближе к концу тоже немного прослезилась. Я записала симуляцию. Но мне нужно стереть ее из компьютера.

— Дайте мне поговорить с вашим коммерческим директором. Я куплю симулятор или возьму в долгосрочную аренду. Что-нибудь придумаю. Хотя сам не знаю зачем. Я никогда не смогу вернуть их к жизни. Мир, который они знают и за который сегодня сражались, давно исчез. И наверное, лучшее, что я могу для них сделать, это устроить вечеринку в их любимом пабе.

— Сомневаюсь, что мы сможем подделать такое достаточно хорошо.

Я пожал плечами:

— А может быть, я должен им объяснение. Может быть, им надо все это понять. Но это лишь усугубит мой грех, так ведь?

Венди обвела взглядом ангар:

— А может быть, вы сможете возвращать их время от времени. Превратить это место в музей. Они могли бы в нем работать.

Я задумался над ее предложением.

— Надо подумать, — сказал я. — Надо подумать.

Перевел с английского

Андрей Новиков

© Tom Ligon. Rendezvous at Angels Thirty. 2009. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2009 году.

Адам-Трой Кастро

Чикец

Иллюстрация Владимира Овчинникова

Брайан Карлсон вышел из транспортного корабля с характерным кислым выражением лица. Еще бы, во время полета он был подвергнут остракизму всеми остальными сорока пассажирами.

Впрочем, для него подобный опыт не был чем-то необычным. Профессиональный романист, он привык к презрению. Можно даже сказать, что оно стало для него естественной средой обитания. Но четыре дня на транспорте чи, где единственными собеседниками были только эти раздражительные и сварливые инопланетяне, оказались слишком большой дозой неуважения даже для автора, чьи последние четыре романа "не оправдали пусть и минимальные, но несомненные ранние обещания" ("Литературный журнал Нового Лондона", том XXXVIII, гл. 3, кол. 2). До момента, когда он понял, что эти пассажиры с равной брезгливостью отнеслись бы к любому человеку, независимо от его достижений, Карлсон провел большую часть путешествия гадая, уж не пролил ли он что-нибудь на себя.

Поэтому он с радостью обнаружил у выхода из космопорта другого человека, несмотря на то что им оказался Эверетт Финн, никогда не входивший в его список десяти тысяч персон, с которыми он предпочитал общаться.

Финн был не только романистом, но еще и критиком. Их отношения никогда не были теплыми.

Долгую секунду мужчины буравили друг друга взглядами, стараясь придумать достаточно колкую остроту. То был критический момент. Всякий раз, когда враждующие сочинители сталкиваются на неосвоенной территории, автор самой колкой остроты получает право доминирования. Принцип этот настолько важен, что некоторые личности (наподобие Дороти Паркер[11]) запоминаются следующими поколениями больше за их острый язык, чем за любые литературные творения. И поэтому несколько столетий спустя Карлсон не знал о Паркер ничего, кроме того, что она любила выпить, предпочитала сидеть за круглыми столами и что любой, кто осмеливался над ней подшучивать, сильно рисковал своей репутацией. Карлсон желал обрести столь же долгое бессмертие и подозревал, судя по продажам собственных книг и рецензиям на них, что его проза не обессмертит своего создателя. Впрочем, Брайана утешало, что проза Финна, судя по еще более низким продажам и худшим рецензиям, не одарит бессмертием и того.

Остроты так и не материализовались.

Романисты сцепились.

— Финн, — произнес Карлсон с интонацией, приберегаемой для некоего коричневого вещества, налипшего на подошву.

— Карлсон, — отозвался Финн тоном захворавшего человека, только что узнавшего название инопланетной болезни, из-за которой у него скоро отвалятся руки.

Состязание завершилось вничью, усложненную отвращением на лицах чи, которые, подобно всем прочим чи, относились к людям примерно как коричневому веществу на подошвах или как к болезням, из-за которых отваливаются руки.

Осознав, что кому-то придется действовать, иначе противостояние затянется на несколько часов, Карлсон взял инициативу на себя, в полном соответствии с давней рецензией в "Неклортан ревю", восхвалявшей его за способность двигаться туда, куда менее способные литераторы опасаются ступить.

— Что ты здесь делаешь?

Финн ответил в смелой и язвительной манере, снискавшей его последнему роману особые похвалы в "Ксананском литературном журнале":

— А ты что здесь делаешь?

Карлсон гордо выпрямился:

— В этом семестре я приглашен на семинар по прозе людей, организованный Университетом чи.

— А, ясно, — отозвался Финн, не меняя своего роста даже на миллиметр. — Каким уважаемым автором тебя, должно быть, считают…

Шея Карлсона уже достигла максимальной длины, однако он ухитрился задрать нос еще на миллиметр.

— Они оплатили мне проезд, дорожные издержки и выписали щедрый гонорар.

— Больше чем ты получил за оба последних романа.

— Да, — подтвердил Карлсон. — А откуда ты знаешь?

— Мне они заплатили столько же, — сообщил Финн.

Именно в тот момент Карлсон впервые заподозрил, что его новая синекура будет не столь эксклюзивной, как убеждали литературный агент и собственное эго.

— За мной обещали прислать машину с водителем.

— А я и есть твой водитель, — развел руками Финн.

Карлсон все еще старался поддерживать иллюзию большого роста и на секунду-другую ухитрился вытеснить пространственно-временной континуум за пределы его естественных параметров, взглянув сверху вниз на этого выскочку, который по физическим данным был на несколько сантиметров выше него. Попытка завершилась провалом только из-за того, что он не сумел вообразить правдоподобную серию событий, в результате которых Эверетт Финн согласился бы отвезти его куда угодно, если бы в конечном пункте Карлсону не грозила взрывная декомпрессия.

— Вот как? Ты у них работаешь в службе поддержки?

— Я один из приглашенных авторов, высокомерный сморчок, а если хочешь знать, почему я вызывался тебя привезти, то причина в том, что моя самонадеянная гордость за человеческую литературную традицию как таковую пересиливает сокрушительную волну презрения, которую я испытываю к тебе как к конкретной личности. Точка. Необходимо предупредить, что тебя ждет на первой же пресс-конференции.

Сердце Карлсона встрепенулось:

— Предупредить?

— Да, предупредить. Мы все обсудим по дороге в кампус. Потрудись отнести свои чемоданы к машине. Я вестник судьбы, а не твой личный мул.

Скиммер обладал всеми радостями конструкции, присущими прочим наземным средствам передвижения, созданным чи: в отличие от его человеческих аналогов, имеющих со всех сторон прозрачные окна для поддержания у пилота иллюзии, будто он хоть как-то контролирует направление или скорость полета, корпус скиммера был наглухо закрыт и имел лишь узкую щель на уровне глаз типичного пассажира-чи. Стекло в щели было полупрозрачным и имело тошнотворный янтарный оттенок, из-за чего внешний мир казался погруженным в пудинг.

Архитектурные тенденции чи склонялись в сторону больших надувных конструкций, увенчивающих обелиски. Разумеется, пешеходы на улицах были сплошь чи, и, хотя они никак не могли знать, что именно этот ничем не примечательный скиммер перевозит знаменитых Гомо сап'ов, на лицах всех пешеходов, попадавших в ограниченное поле зрения Карлсона, четко распознавалось какое-то особое презрение, которое никак не могло быть объяснено их отношением к тому, кто программировал для этого скиммера местные правила дорожного движения.