Пиратское фэнтези - Джефф Вандермеер

Вскоре ароматный ветерок наполнил паруса «Воробья» — удивительной, невероятно быстроходной шхуны с понтонами из скорлупы кокосового ореха по бортам, что делало судно практически непотопляемым даже во время самых неистовых штормов, — и корабль вышел в открытое море. Многие лиги за ним следовали киты-полосатики.

Капитан трудился над написанием трактата под названием «Каталог морских вод, их настроения и сопутствующие обстоятельства».

— Войдите, — резко бросил он, даже не отрывая взгляда от страницы, которую энергично заполнял прекрасным почерком.

Отворилась дверь, и в маленькую, тесно заставленную всевозможными предметами каюту зашел Лаговерде. С одной стороны, рядом с огромным термометром, к стене крепился стол для тригонометрических вычислений. Полки были уставлены книгами и рукописями, повсюду виднелись научные приборы, подле угломера примостился версориум, в одном углу стоял нониус, а в другом — покрытое слоем пыли заброшенное зеркало.

— Как вы приказали, туземку разместили отдельно. Дай-то бог, она не введет мужчин в чудовищное искушение.

— Каждый, кто попытается притронуться к ней, будет запорот до состояния пудинга.

— Я довел это до сведения команды.

— И как она себя ведет?

— Не хочет даже приближаться к гамаку и предпочитает зверем свернуться на кипе соломы в углу, из пасти в животе свешивается язык. Она много плачет и отказывается от приготовленной пищи, но при виде сырых черепашьих внутренностей оживляется и хищно на них набрасывается. Съела несколько свежих гуайяв, предложенных ей коком.

— Пусть Ла Мотт побреет ей голову, но не откладывает с этим, потому что сегодня вечером я хочу осмотреть ее необычный череп.

Вечером капитан Бруерович, как и собирался, отправился осмотреть туземку. Теперь, когда голова была выбрита, и без того большие глаза девушки казались просто огромными. Капитана поразила нежность ее кожи. Он заметил, что прикосновения к лицу туземки стимулируют движения ее гортани. Он ощупывал череп и записывал все особенности строения, его длинные тонкие пальцы, ловкие, словно осы, порхали от решетчатой кости к нижней челюсти и обратно до клиновидной кости.

В голове капитана роились мысли, которые то рассеивались, то набегали вновь, словно послушные ветру летучие облака. Известность смоет дурную славу о нем. Его открытие — неведомая туземка — в клетке колесит по всем столицам Европы. Поражает высокородных господ, переправляя содержимое их кошельков в его собственный. Придворные дамы пищат, словно мыши.

Несколько следующих дней капитан занимался изучением удивительного существа. Стол в его каюте был усыпан записями, измерениями, диаграммами.

— Природа и наследственность наделили ее весьма странным строением тела — интересно, почему?

Измерить челюсть. Изучить конечности. Попытаться понять с помощью линий Анаксимандра, какая трансмутация породила это существо; возможен ли общий прародитель.

— Судно по левому борту, капитан.

— Что за судно?

— Галеон.

— Страна?

— Идет под португальским флагом.

Капитан закончил предложение, которое писал, аккуратно поставил серое гусиное перо на подставку, встал из-за стола и вышел на палубу.

— Ваше мнение? — спросил он Лаговерде.

— Судно велико, — ответил старпом.

— Действительно. Несомненно, добыча будет под стать его размерам.

— Но предприятие рискованное. На борту галеона людей наверняка втрое больше нашего.

— Верно. Но наши люди дорогого стоят. Если мы атакуем, они будут сражаться как львы, а если нет, они угрюмо замкнутся.

— Да, они жаждут крови.

— Сначала нужно подрезать крылья этой громадине, — решил капитан. И обратился к главному бомбардиру: — Жак, срежь ему мачты.

«Воробей» был оснащен девятью бронзовыми орудиями, некоторые из них украшали витиеватые завитки и геральдические щиты с названием корабля. Бомбардиры пользовались системой наведения, разработанной капитаном, и сначала сносили оснастку корабля, после чего стреляли зажигательными боеприпасами в корпус раз сорок из каждого орудия, до тех пор, пока не приходило время брать судно на абордаж.

Все бросились на борт галеона, экипаж которого насчитывал более двухсот человек против их семидесяти. Адское действо разыгралось на палубе.

Капитан невозмутимо рубанул одного из защитников галеона абордажной саблей, в другого выстрелил в упор.

Плясавшим повсюду языкам пламени вторил мрачный хор вскриков и проклятий. Катились отрубленные головы, фонтаны крови били из ран, когда конечности отлетали от тел. В ужасе вытягивались лица, люди летели за борт, где тонули в волнах, других убивали на месте.

Гримаса исказила лицо португальца так, что даже десны обнажились. Размахивающий громадным топором Бычара-Мило отрубил ему левую руку. Дравшемуся поблизости члену экипажа «Воробья» пулей оторвало ухо — и все же ему повезло куда больше, чем старпому галеона, которому минутой позже пуля разорвала череп.

Капитан Никола Бруерович одобрительно кивнул и, посмотрев влево, заметил рядом с собой мадемуазель Дикарку с огромным ножом в залитых кровью руках.

Их взгляды на секунду встретились. Затем наш герой отвернулся и продолжил методично истреблять все живое на борту галеона. Вскоре все было кончено. Палуба стала скользкой от запекшейся крови. Проверили трюмы, в которых оказалось немало чеканного серебра, кошенили и прочих ценностей.

Этой ночью все праздновали победу и оплакивали смерть товарищей — в обоих случаях следовало преображаться в полную противоположность Диогену (бочка в животе лучше живота в бочке), — но капитан в одиночестве заперся в своей каюте. На следующий день команда «Воробья» веселилась, распевала и шутила, занимаясь обычной повседневной работой. Людей радовало то, что теперь рейс оказался прибыльным, но капитан выглядел удрученным, хмурился больше обычного, был угрюм. Едва притронулся к супу в обед, только выпил два кубка кларета.

В капитанской каюте старшего помощника удивило совершенно небывалое обстоятельство. Зеркало, в которое не смотрелись годами, теперь было вычищено до блеска и висело на стене, где некогда находился стол для тригонометрических вычислений.

Самому капитану было не до разговоров: он стирал парик!

Старпом поскреб длинный подбородок и двинулся на камбуз.

Ла Мотт сидел с отрезом голубого шелка на коленях и иглой в руках.

— Что это ты делаешь? — спросил итальянец.

— Шью дамское одеяние.

— Вот как! И для кого же, можно узнать?