Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - Константин Писаренко

А Алексею Михайловичу игнорирование «собинным другом» мнения высшего духовенства и Боярской думы плюс оскорбившая его клеветническая акция на Украине, по всей видимости, открыли глаза на печальную действительность. Если он продолжит попустительствовать любимому наставнику, то все закончится очень плохо. И жертвы, понесенные в боях за Смоленск, Могилев, Вильно, Ригу, Украину, окажутся совершенно напрасными. Никона надлежало отстранить от власти, и чем скорее, тем лучше. Но прежде не мешало разобраться с тем, каким образом выводить государство из западни, в которую оно попало по вине православного архипастыря.

Знаменательно, что 18 (28) октября 1657 г. датирована высочайшая грамота, извещавшая запорожских казаков об отмене вояжа к ним А.Н. Трубецкого, Б.М. Хитрово и Л.Д. Лопухина в виду благополучного преодоления войском анархического периода «междуцарствия». Иными словами, на посольство, спровоцировавшее кризис, вроде бы возлагалась роль коллективного регента до избрания нового гетмана. Так Алексей Михайлович дебютировал в качестве самостоятельного политика. Именно самостоятельного, ибо молодой Романов поступил не в духе официального великодержавного курса, на который ориентировался прежде, вынужденно замещая патриарха. К примеру, 23 февраля (5 марта) 1657 г. Боярская дума собралась, чтобы удовлетворить интерес шведского двора о судьбе посольства Г. Бьелке и очертить русский мирный максимум и минимум. Председательствовал Алексей Михайлович. Решили послов не отпускать до конца войны. Верхнюю планку мирных кондиций подняли до «Лифлянской земли и Корелы», нижнюю снизили до семи крепостей — Дерпт, Корела, Копорье, Нарва, Орешек, Ивангород, Новый городец. Хотя на ту пору царский штандарт развивался лишь над Дерптом и Новгородком «немецким»…

Теперь, полгода спустя, Алексей Михайлович остерегался переборщать, понимая, что на кону жизнеспособность русско-украинского союза. Скорей всего, государь повел себя ответственно не без влияния старшего товарища — окольничего и дворецкого Ф.М. Ртищева. Федор Михайлович наладил регулярную корреспонденцию с украинскими городами. Не он ли первым обрисовал августейшему другу критичность положения в казацкой республике, взбудораженной ультиматумом якобы московского царя? И тем самым сподвигнул к переосмыслению политической стратегии, избранной «собинным другом». Во всяком случае, с середины октября ситуацию на Украине Алексей Михайлович отслеживал с большим тщанием. Важнейшие сообщения докладывались ему незамедлительно. Посланника Выговского, есаула Юрия Миневского, поднесшего челобитье запорожцев от 9 (19) октября об утверждении в должности нового гетмана, по высочайшей воле 8(18) ноября подробно расспросили о контактах старшины с королем шведским, о подстрекательских происках поляков, о «бунте» Грицко Лесницкого и об осуждении Антона Ждановича, воевавшего в войсках Ракоци.

11 (21) ноября на аудиенции московский государь Выговского гетманом признал, а заверенный печатью документ поручил отвезти в Чигирин Б.М. Хитрово. Впрочем, дипломатическая миссия окольничего не была основной. Алексея Михайловича насторожило отсутствие на черкасской челобитной автографов выборщиков, неучастие в раде казаков из Запорожской Сечи, вести об их мятеже, будто в поддержку Лесницкого, неотправка Выговским посредника к шведам, обещанная Артамону Матвееву, готовность гетмана к еще одному переизбранию на «большой раде». И, естественно, он наказал Борису Матвеевичу обстоятельно разведать, насколько серьезна угроза отпадения Малой Руси от Великой. Ведь без прочного русско-черкасского союза обессмысливалась обрядовая церковная реформа. Она просто теряла привлекательность для большинства населения московского государства. Так что уход Украины обратно к Польше или кому-либо другому неминуемо оборачивался торжеством Неронова, кстати, такой финал и предрекавшего.

27 ноября (7 декабря) Юрий Миневский с товарищами откланялся царю в Золотой палате. 29 ноября (9 декабря) 1657 г. не мешкать с отъездом велено Хитрово с напарником — стольником И.А. Прончищевым. Они отсутствовали в Белокаменной почти четыре месяца. До Переяславля, где встретились с Выговским, добрались в двадцатых числах января. Гетман приехал к ним через три недели. В середине февраля Хитрово и Выговский побеседовали тет-а-тет. Иван Остафьевич произвел хорошее впечатление на посла. Однако, в первые дни проживания в Переяславле, 25 января (4 февраля) 1658 г., под Полтавой отряд из местных казаков и запорожцев под командой полковника Мартына Ивановича Пушкаренко и кошевого атамана Якова Барабаша разбил полуторатысячное воинство Ивана Богуна, спешившего покарать Пушкаренко. Тот открыто обвинил в измене пана Выговского, который якобы «помирился с ляхами и с ордою… взятьем и огнем хочет разорить всю Украину». С помощью Хитрово конфликт быстро погасили мирным путем. Как выяснилось ненадолго.

Зато мятеж полтавчан и сечевиков, если и не запятнал репутацию гетмана, все же положительную роль сыграл. Борис Матвеевич убедился, что общественная атмосфера в «черкасской» земле слишком накалена. И во многом по вине Москвы, чья война со шведами — соратниками казаков по борьбе против шляхты — непопулярна и непонятна. Она наряду с претензиями Алексея Михайловича на польскую корону вносила разлад в ряды защитников украинского православия. Претензии, правда, к весне 1658 г. благодаря польской волоките и бесконечным отсрочкам созыва сейма выглядели малореалистичными. В отличие от сражений за Лифляндию и Карелию. Споры о московских амбициях в Прибалтике, да и в Польше тоже, подтачивали веру украинцев в надежность недавно обретенного союзника и покровителя, разочаровывали их в старшем русском брате. Опасную тенденцию следовало пресечь, покончив с войной, непопулярной в России не меньше, чем на Украине. А это означало отстранение от власти ее инициатора — Никона.

Хитрово вернулся в Москву 25 марта (4 апреля) 1658 г. То, что он доложил в царских палатах, вполне совпало с настроениями Алексея Михайловича. Государь с осени постепенно склонялся к неизбежности прекращения войны со шведами. Уже в середине октября 1657 г. он не возражал против «прорыва» блокады, в которой Бьелке, Эссен и Крузенштерн очутились после принудительного переезда 24 мая (3 июня) 1656 г. из престижных палат Посольского двора в Кремле, в Замоскворечье, на двор иноземца Христофора Рыльского. Разоруженные тогда же, полуголодные из-за снижения вдвое кормовых рационов, они вдруг обрели право послать в Стокгольм гонца — гоф-юнкера Конрада фон Барнера («отпущен… с Москвы» 21 (31) октября 1657 г.). Под Рождество Бьелке со товарищи удостоился новой милости — в караулах осажденного шведского уголка встали стрельцы стремянного полка, то есть личная стража Алексея Михайловича. В общем, царь ждал только отчета Хитрово и возвращения из шведской столицы откомандированного туда курьера, чтобы начать действовать. Потому Никону дали спокойно отпраздновать «великим государем» два церковных торжества — Вербное воскресенье 4 (14) апреля и Пасху 11 (21) апреля. Впрочем, намек на скорые перемены молодой Романов не удержался, сделал и в первый день, и во второй. В неделю Вайи по дороге от Покровского храма (Василия Блаженного) в Кремль под арку Спасской башни «ослятю» с восседающим на нем Никоном под уздечку вел Б.И. Морозов вместо царя. А в «великий день» Алексей Михайлович поручил, во-первых, приставу Якову Загряжскому с дьяком Ермолаем Клочковым и переводчиком Василием Баушем съездить на двор Рыльского «со здоровьем», во-вторых, ключнику Сергею Боркову отнести шведам с августейшего стола несколько блюд «с еством и с питьем».

31 марта (10 апреля) Барнер у Нарвы пересек русскую границу и 16 (26) апреля примчался, наконец, в Москву с королевскими полномочиями для Бьелке на ведение переговоров, максимум о прелиминариях, минимум о созыве мирного конгресса. И 18 (28) апреля 1658 г. процесс стартовал: послы попросили о встрече, а царь тут же через P.M. Стрешнева велел Алмазу Иванову и Ефиму Юрьеву наутро ехать в Замоскворечье. Консультации продолжались одиннадцать дней — с 19 (29) по 30 апреля (10 мая). Настойчивое желание русских тотчас согласовать предварительные условия мира успехом не увенчалось. Молодому монарху нелегко давалось понимание, что Швеция так быстро подпишет трактат лишь на основе довоенного статус-кво. Посему 30 апреля (10 мая) обе стороны столковались о малом, о месте и времени открытия конгресса — окрестности Нарвы в первой декаде июня. Боестолкновения между двумя армиями с 21 (31) мая приостанавливались. Алексей Михайлович в нетерпении назначил членов русской делегации уже 23 апреля (3 мая) — боярина И.С. Прозоровского, думного дворянина А.Л. Ордин-Нащокина, стольника И.А. Прончищева.

И как же отнесся Никон к сенсационной вести о налаживании самим царем русско-шведского диалога на взаимоприемлемой основе? Патриарх ожил. Политическую апатию словно ветром сдуло. Святейший «великий государь» потребовал от младшего по возрасту коллеги немедленно дезавуировать данные шведам обещания. Алексей Михайлович решительно отказался. Откуда такая уверенность? Да, источники надежно хранят тайну приватной беседы Никона с царем о смене последним внешнеполитического курса России. Правда, вряд ли при ней кто-либо присутствовал, чтобы проинформировать о деталях потомков. Детали знали двое. Однако ни один, ни другой не рискнул афишировать подоплеку взаимной ссоры. А то, что великая ссора случилась не раньше и не позже, а в мае 1658 г., видно по поведению главы династии, отразившемуся в тех же Дворцовых разрядах.