Japanland. Год в поисках "Ва" - Карин Мюллер

«В прошлом году я решил устроить клумбу перед домом, – рассказывает он. – Так парень из соседнего дома взял и высыпал на землю два килограмма соли».

Зачем? Им не нравится, что в их маленьком переулке поселился иностранец? Или это потому, что он голубой?

Джерри пожимает плечами и идет спать.

Не он один ведет подобный образ жизни. В Осаке полно иностранцев, и многие зарабатывают преподаванием английского. Почти все живут изолированно и в свободное время общаются только с другими иностранцами. Они приехали в Японию по 2-летней визе, потом некоторые продлили ее еще на год. Кое-кто остается на 4-6 лет, до тех пор, пока не поймут, что на родине их навыки уже никому не нужны.

Японская система правил и обязательств на них не распространяется – достаточно хотя бы для видимости соблюдать принятые в обществе условности. Им платят лишь за то, что они говорят на родном языке. Обычно даже не надо готовить план урока. Но среднестатистический японец относится к ним безо всякого уважения. Помню, как Гэндзи за ужином как-то сказал: «Учителя английского, которых вы присылаете к нам, в вашей стране годны лишь для того, чтобы работать на бензозаправке». Гэндзи редко проявлял такую резкость – разве что будучи уверенным, что говорит очевидное.

Я спрашиваю Джерри, и тот, к моему изумлению, кивает. «Большинство учителей, живущих в Японии, – отбросы общества в той или иной степени. Здесь уже одно то, что ты иностранец, гайдзин, ставит тебя особняком. А принадлежность к другой нации оправдывает любые странности. К тому же любой человек европейской наружности сразу же становится тебе родным – таким образом, тебе никогда не будет одиноко».

Однако по мере знакомства с другими учителями из Осаки я начинаю сомневаться в словах своего соседа. Все без исключения иностранцы, с кем мне доводится встречаться, прилагают нечеловеческие усилия, чтобы стать хоть немножко японцами.

Рори – большой шутник и добряк. Женат на красивой и умной японке. Их 3-летняя дочка послушна, как ангел. В прошлой жизни Рори был гидом по рафтингу в Новой Зеландии и почти 300 дней в году сплавлялся по реке. В Японию переехал, чтобы проводить больше времени с ребенком. К сожалению, японский ему выучить так и не удалось, разве что основные фразы, и бывает, что он даже не понимает, о чем говорит его дочь. Дома Рори не может даже ответить на звонок, а общается только с другими иностранцами. Дочкины сказки тоже на японском: он даже не может почитать ей книжку на ночь. Что она подумает о нем, когда станет постарше и начнет приводить домой друзей? Боюсь, как бы роль идиота не оказалась для Рори намного хуже положения вечно отсутствующего отца.

Лу согласился работать в компании IВМ лишь ради командировок в Японию. Когда шеф заявил, что командировок не будет, он уволился и приехал сюда в качестве учителя английского. Встречается с японкой. У нее блестящие губки, подведенные глазки и рыжие волосы.

Увидев меня в пиццерии, она первым делом заявляет: «А Ру пукает!»

Я мысленно перебираю все похожие по звучанию японские и английские слова, но ничего не находится. «Не поняла?»

«Ру пукает! Пукает!» – кричит она.

«Съел вчера плохую рыбу, вот теперь и мучаюсь животом», – смущенно поясняет Лу.

Поначалу я думаю, что общение на уровне 5-летнего ребенка объясняется плохим знанием английского, но прислушавшись, как она говорит по-японски, понимаю, что это не так. При этом подружка Лу одета, как картинка из модного журнала, и с видом эксперта стреляет сигаретки у приятеля Лу. Когда ее блюдо оказывается слишком острым, она обиженно надувает губки, и Лу тут же бежит менять тарелку. Образ маленькой девочки – намеренный выбор, а не свидетельство умственной отсталости.

Следующей весной они хотят пожениться.

Мэри 29 лет, и она глубоко несчастна. Работает в обычной школе, и босс не разрешает ей жить одной. Сейчас она уже в третьей приемной семье. Первые хозяева выкинули ее после того, как она пригласила приятеля на ночь. Мэри протащила его в комнату после полуночи, в гробовой тишине, с выключенным светом, но приемные родители узнали об этом еще до того, как утром парень ушел. Мэри устроили выволочку: она, видите ли, плохо влияет на их 24-летнюю дочь, которая 3 раза в неделю напивается до поросячьего визга и уже 2 раза засыпала на крыльце, потому что не могла найти дверь.

Второй раз она поселилась в доме 73-летней пенсионерки, бывшей учительницы, которая согласилась пустить к себе иностранку лишь под давлением со стороны бывшего босса. У старухи было 2 взрослых сына, которые ее никогда не навещали, и 3 кота, которые ели с ее тарелки. Мэри жила в пристройке с окнами в сад. Через 3 месяца она увидела в саду пожилого мужчину в кресле-качалке и поняла, что у ее хозяйки, оказывается, есть муж, который вполне себе жив и здоров. Каждую ночь хозяйские коты садились у Мэри под окном и выли, пока однажды в отчаянии она не вылила им на головы чайник с холодной водой. На следующий день у нее перестал работать водонагреватель. Она попросила хозяйку починить его, но шли недели, а газовщик так и не появлялся. Мэри пыталась исправить нагреватель сама, но оказалось, что в квартире выключен газ. В конце концов ей надоело принимать ледяной душ, и она попросила босса найти ей новую семью.

Третьи хозяева оказались милыми людьми – раз в неделю приглашают ее к обеду, а по субботам угощают мандаринами с фермерского рынка. Она пытается улыбаться и поддерживать разговор, но больше всего на свете ей хочется вернуться в Штаты.

Сара – жена уважаемого бизнесмена из Осаки. Она здесь уже 12 лет и искренне пытается стать настоящей японкой. Ходит на курсы по кулинарии и ведению домашнего хозяйства, обожает японский язык, крутит роллы получше любого шеф-повара и даже пробовала вести чайную церемонию. Но своих сыновей, которым 7 и 9 лет, Сара послала в американскую школу. Видит их раз в год во время 2-недельного отпуска в Луизиане. Они уже забыли страну, где родились, японское культурное наследие для них пустой звук Сара говорит, что таким образом их защищает.

На углу у станции вечно ошивается один израильтянин. Каждый раз, когда я его встречаю, он называет новое имя – Томас, Свен, Майкл, но он там всегда – днем и ночью. Сидит за столиком на тротуаре и продает украшения и сумки. Я специально ловлю его в момент, когда торговля идет не очень, и слушаю, как он рассказывает о себе.

«Видите? – он показывает пару дешевых серебряных сережек. – Я их купил за двенадцать долларов. А знаете, за сколько продаю? (Вопрос риторический.) За триста восемьдесят пять. Неплохо, а? В месяц я зарабатываю почти девять тысяч. И никакой тебе офисной работы, никакой политики. Через полгода я вернусь домой и смогу внести аванс за дом в Тель-Авиве». Томас-Свен потирает руки. На улице середина декабря, и он уже весь посинел от холода. Мимо проходит компания бизнесменов, и мой новый друг принимается нахваливать товар. Они делают вид, что не замечают его, и поспешно скрываются за углом.