Дядя Фёдор, пёс и кот. Сказочные повести - Эдуард Николаевич Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«19 мая. Оказывается, разводятся. Стараюсь держаться ближе к Шарику. Может быть, уйдут на него обратно».
«20 мая. Всю ночь не спал. Не ушли».
«25 мая. Прочитал свой дневник. Ничего интересного, кроме блох. А ведь есть рассветы и закаты, есть духовная жизнь, например театры. Но разве с такими блохами пойдёшь в театр? Каждая размером с клюкву».
Дядя Фёдор как-то заглянул в дневник Матроскина и увидел эту блошиную эпопею.
– Матроскин, как тебе не стыдно! Давай немедленно купаться.
– Нельзя.
– Это почему?
– Я воды боюсь.
– Но ты же у нас морской кот.
– Да, морской. Я морской воды не боюсь, а у нас вода речная.
– Ну и отлично, – говорит дядя Фёдор. – В аптеке в селе Троицком морскую соль продают. Я видел, там ребята для аквариума покупали. Бери, Матроскин, тележку и шагай в Троицкое за солью. Будем тебе морские купания устраивать.
Матроскину деваться было некуда. На другой день он на тележке привёз соль из Троицкого. Стали думать, где его купать. Ванны в сельской местности в домах из дровишек обычно не заводили.
Шарик говорит:
– А вон у нас есть бочка для дождевой воды. Мы туда Матроскина и запихнём.
– Не надо меня запихивать, – говорит Матроскин. – Отойдите все в сторону. Я буду всё по-своему делать.
Сначала он бочку как следует отмыл. Потом окунул в неё кипятильник. Потом соли насыпал.
Шарик говорит:
– Это как в «Коньке-Горбунке». Сейчас он туда прыгнет. А вылезет оттуда тигром.
– Я не знаю, каким он оттуда вылезет, – говорит дядя Фёдор. – Только у него всё правильно получается.
Матроскин сказал:
– Я буду всё делать так, как белые медведи делают.
Он стал постепенно погружаться в воду. Сначала задние лапы, потом пузико. Потом сам медленно-медленно стал опускаться.
Он опускался в бочку, а все насекомые наоборот вверх по нему лезли. Он всё ниже – они всё выше. Кот сказал Шарику:
– Вот эту щепочку я себе на нос положу. Когда все блохи на неё переползут, ты, Шарик, зачерпни её своей миской и вместе с водой в помойку вылей.
Так они и сделали. Матроскин глаза зажмурил, щепочку себе на нос положил и в воду до конца погрузился. Блохи все на щепочку и попрыгали.
Шарик взял миску, только не свою, а кота Матроскина, поймал плавающую щепочку, зачерпнул её и отнёс подальше от дома.
Он подумал:
«Хороший способ придумали белые медведи. Только где они там в тундре кипятильник брали?»
После этого мемуары кота Матроскина больше наполнились духовной жизнью:
«Июнь. Шарик совсем меня замучил своими стихами. «Один чел-век имел собаку». Этот «чел-век» у него занимается «педагогой». Мы с дядей Фёдором объясняем Шарику, что это неграмотно. Что так стихи не пишут. А он нам нахально отвечает: «Много вы понимаете в высокой поэзии!» Он никого не слышит и «педагогит» и «педагогит» дальше.
Если уж Шарик стал высоким поэтом, может, мне тоже попробовать сочинять?»
И он действительно как-то с утра уселся за стих. Он решил не прославлять себя поэмами, как Шарик, а написать простое деловое стихотворение в подарок дяде Фёдору.
Он начал:
Я новый стих сейчас создам
И дяде Фёдору отдам.
– Ой, – говорит Матроскин. – Вот и всё. Готовое стихотворение получилось.
Он пошёл к дяде Фёдору и дал ему листок. Дядя Фёдор прочитал и говорит:
– Ну и создавай.
– А я уже создал.
– Где оно?
– Да вот оно и есть «оно». Ты его держишь.
– Но тут написано «создам». Значит, ты его только будешь создавать.
– Да нет, – говорит Матроскин. – Это я так подумал сначала, что создам и отдам. А когда я это записал, всё – теперь есть что отдавать. Уже есть две строчки, и рифма есть.
– Нет, – решил дядя Фёдор. – Мне ещё хотя бы две строчки нужны.
Матроскин думал, думал, думал… Ничего у него не получалось. Он к большому поэту Шарику пошёл.
– Шарик, что надо писать, когда ничего не пишется?
– Когда ничего не пишется, тогда про природу писать надо.
Эта мысль столкнула кота Матроскина с места. Он сразу придумал:
Веточки, цветочки,
Бабочки, листочки,
Перелески, тополя —
Это всё моя земля.
Он радостно пошёл сдавать работу дяде Фёдору.
– Вот это другое дело, – сказал дядя Фёдор. И положил это стихотворение в коробочку, где он письма папы и мамы хранил. – Только ты, Матроскин, лучше стихов не пиши. У тебя проза лучше получается. Я твои мемуары про блох до сих пор забыть не могу.
Глава девятая
Происки почтальона Печкина
Однажды случилось удивительное. Почтальон Печкин к себе Шарика в гости позвал.
Поставил на стол всё самое вкусное – солёные огурцы, капусту кислую, квас. И спросил:
– Ну, как ты живёшь, Шаричек?
Шарик отвечает:
– Живу хорошо.
– А что это я в последнее время не встречаю твоих снимков про природу в газетах?
Шарик отвечает:
– Я сейчас поэзией увлёкся. Хотите послушать? Я вам отрывки из поэмы почитаю.
Печкин не очень хотел слушать. Ему поэта Юрия Энтина было достаточно. Но он сказал:
– Конечно, хочу… Немного.
Шарик встал в позу поэта Маяковского на площади Маяковского и стал читать:
– Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку,
И без собаки жить не мог,
И к ней бежал он со всех ног.
Ну, как?
– Захватывающе, – сказал Печкин. – А сколько лет было чел-веку? И как его звали? Это не дядя Фёдор?
– Нет. Это совсем был другой мальчик. Но вы слушайте.
И он продолжал:
– Но вот отец сказал ему:
– Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса?
Чтоб педагогой заняться.
Чтоб ты его кормил, поил
И в Летний сад гулять водил…
Шарик читал, размахивая руками. И ничего вокруг не видел.
– …И вот зима, идёт снежок,
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной…
Тогда Печкин написал ему записку:
«У меня к тебе, Шарик, есть разговор. Секретный».
Шарик увидел записку и сразу как проснулся.
– Что за разговор?
– Шарик, а Шарик? Можно, я вашего козлёночка у вас заберу, а своего принесу? У меня он как-то похуже вырос. Больно тощенький получился.
Шарик подумал:
«Как это заберу? Мы к этой Нюше уже привыкли. Она у нас
