Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

— На порог бы не пустил.

— Вот видишь. Что же мне оставалось делать!

— А обо мне с матерью ты подумала?

Майя вышла в другую комнату, боясь расплакаться при отце.

Иннокентий вернулся из магазина, чтобы занять гостей. Мужчины сидели в большой комнате и разговаривали о видах на урожай, о ценах на мясо и масло. Купец пожаловался на большие снегопады, которые могут завалить дороги.

Вечером вернулся Федор. Он вошел в переднюю комнату, с помощью Майи снял с себя доху и стал дуть на руки, тереть их, чтобы согреть.

— Федор, отец приехал, — сообщила Майя.

— Какой отец?

— Мой отец, из Круглой елани.

— A-а, — протянул Федор, как будто это известие не представляло для него ничего особенного, и вошел в комнату, где сидел хозяин и два гостя.

— А вот и Федор, — воскликнул Иннокентий, думая, что появление Федора обрадует Харатаева.

— Да ты с тех пор совсем не изменился, — сверля Федора глазами, сказал Харатаев, — А вот фамилия у тебя стала другой, Владимиров. А дочь моя обвенчана с сыном купца Гаврильева.

Федор развел руками.

— Ты лгун, обманщик, — закричал Харатаев. — И мне не зять! Ты принес в мой дом горе, слезы, несчастье, опозорил меня и мою дочь. Прочь с моих глаз!

На крик прибежала Майя:

— Отец, не смей с ним так разговаривать!

Харатаев поднял вверх кулаки и затряс ими:

— А как же я должен с ним разговаривать, с этим шарлатаном, мазуриком?!

— Он мой муж, отец моего ребенка!

— Нет у тебя мужа, нет!

— Как же нет? Вот же он, мой суженый…

К завтраку Харатаев вышел с распухшими от бессонницы глазами. Майе показалось, что за ночь он еще больше состарился. Кожа на лице стала дряблой, висела, глаза тусклые. У Майи сжалось сердце.

После завтрака Семен Иванович сказал Майе:

— Собирайся-ка, дочка, поедем домой. За какие грехи ты будешь батрачить?

Майя вначале не поверила своим ушам. Но встретившись с глазами отца, бесконечно добрыми, всепрощающими, — в них столько было любви и ласки, — она обомлела от радости, из глаз часто закапали слезы. Наконец-то она увидится со своей любимой мамой, будет жить под отчим кровом не батрачкой, а свободной хозяйкой. И ее Федор, горемыка среди горемык, не будет больше надрываться на чужой работе, зябнуть зимой, перевозя ненавистные грузы, за которые того и гляди поплатишься головой, — на дорогах шныряют разбойничьи шайки.

— Федор, поди сюда! — позвала она мужа.

Вошел Федор, хмурый, невеселый.

— Сейчас же бери у хозяина полный расчет, поедем домой вместе с отцом. — сказала Майя.

— А он с какой стати поедет? — спросил Харатаев. — Он мне не нужен!

— Как? — одними губами спросила Майя.

— Я его ни видеть, ни знать не желаю! — визгливо закричал Харатаев.

— Как?.. Мы же одна семья, у нас ребенок.

— Ребенка можешь забрать. У нас найдется, чем прокормить его.

Федор стоял, вобрав голову в плечи, и был похож на человека, которого сейчас поведут на казнь. Он даже как будто стал меньше ростом.

Майя до боли закусила нижнюю губу:

— Нет, отец, без мужа я никуда не поеду. Хоть режь меня, не поеду. Если стыдишься батрака признать своим зятем, можешь один возвращаться и считать, что у тебя нет дочери. Ты и так похоронил меня…

Харатаев схватился руками за голову и упал на стол.

В это время вошел Иван Семенович. Он, сидя в другой комнате, слышал разговор отца с дочерью и счел нужным вмешаться.

— Семен Иванович, — сказал он, — с некоторых пор я не безразличен к участи вашей дочери и считаю вправе заступиться за нее. Во всех ее злоключениях повинен не Федор, а господин Яковлев, против которого возбуждается судебное дело. Уверяю вас, честь вашей дочери будет восстановлена в глазах людей вашего круга, а виновник наказан. Об этом я позабочусь. А брачные узы, скрепленные церковью, грешно разрывать насильственно. Молодые люди любят друг друга!..

Харатаев ударил кулаком по столу:

— Не Яковлев, а он приехал в мой дом с черными мыслями! Он обманул…

— Извольте… Но фальшивыми векселями снабдил его господин Яковлев. Извольте взглянуть. — Иван Семенович развернул перед Харатаевым бумажки: — Вот печати Намской инородной управы, изготовлены эти векселя для того, чтобы ввести вас в заблуждение. А теперь позвольте вам, Семен Иванович, прочитать бумагу, которую вы должны удостоверить. И это уже будет не ложь, а истинная правда. Вот послушайте. — Адвокат развернул большой лист бумаги, исписанный крупным почерком, и стал читать: — «Свидетельское показание. Я. Семен Иванович Харатаев, голова Средневилюйского улуса, лично сам побывал в деревне Кильдемцы Якутского округа и убедился, что родная дочь моя Мария, обманным путем высватанная за батрака Федора Владимирова головой Яковлевым Егором Николаевичем, жива и здорова. Подтверждаю, что дочь моя, тайно встретившись со своим мужем и узнав, что он батрак, устыдилась этого и, даже не заходя домой, убежала с ним, вначале к голове Яковлеву, потом в деревню Кильдемцы. Истинность своих показаний засвидетельствовал Семен Харатаев». Сия бумага пойдет к господину мировому судье. Порок надо наказывать.

— Да-да! — закричал Харатаев, доставая из кармана печать. — Обоих в тюрьму!

Адвокат помог закоптить печать.

— Благодарю вас. — Иван Семенович аккуратно сложил бумагу и спрятал в карман. — Больше ничего от вас не требуется. — Он раскланялся и вышел запрягать лошадь.

— Так ты едешь или нет? — спросил у Майи Харатаев.

— Я уже сказала.

— Если тебе так мил твой батрак, можешь оставаться.

— Он мой муж…

Майя с плачем прошла в свою комнату. Семенчик спал в своей зыбке, сладко посапывая. Вдруг он улыбнулся во сне, зачмокал губами и проснулся.

— Хочешь к бабушке? — стараясь скрыть слезы, спросила Майя. — Нам бы с тобой хорошо было у бабушки. Бабушка берегла бы тебя, пылинке не дала бы упасть. Она дышала бы на своего внука и радовалась…

Майя взяла ребенка на руки и вышла к отцу:

— Скажи дедушке: «Доброе утро». Ну, поздоровайся с дедушкой!..

Сегодня Семенчик не плакал, только оттопырил нижнюю губу и не сводил с деда черных глаз.

— Отец, — с мольбой в голосе сказала Майя, — если ты любишь меня, забирай нас всех.

Харатаев протянул было руки, чтобы взять ребенка, но, покосившись на Федора и увидев, что тот с любопытством наблюдает, отстранил внука и стал одеваться.

— Ты бы хоть мать свою пожалела. Она совсем извелась, — сказал Харатаев. — Мать не выживет, если узнает, что ты отказалась вернуться.

Майя стояла с сыном и глотала слезы. Федор покачал головой, видимо, желая что-то сказать, но промолчал. Он вышел, тихо прикрыв дверь.

Харатаев в