Страсть - Федор Раззаков

Где-то в середине 70-х Брондуковы сменили коммуналку на более приличное жилье – переехали в отдельную квартиру на улицу Бучмы. Однако поведение свекрови не изменилось и там.

Спустя 15 (!) лет, когда жить под одной крышей стало совсем невмоготу, Брондуковы подали документы на расселение. Эту проблему пообещал решить Союз кинематографистов Украины. Брондуков очень хотел, чтобы им дали две квартиры в одном доме, но не получилось. Вспоминает Екатерина Брондукова:

«Документы пошли по «этапу». Вдруг на каком-то вечере ко мне подходит радостная дочь Лени Быкова Марьяна и говорит: «Катюша, поздравляю тебя с получением квартиры». Я изумилась: «Какой квартиры? Мы по-прежнему живем на Бучмы, 8». А она мне: «Ну что ты, всем уже дали жилье на Гоголевской».

Когда Боря приехал с очередных съемок и я ему об этом рассказала, он пошел в горисполком, но, как выяснилось, мы уже выпали из «гоголевской» обоймы. Однако буквально через какие-то 2–3 недели нам пришел ордер на квартиру на Институтской. Место было, конечно, очень хорошее, но нам снова пришлось въезжать туда вместе с Бориной мамой…

В квартире не было ни пола, ни батарей, – одни только цементные стены. Мы в нее столько денег вбухали, что остались тогда в буквальном смысле на мели…»

Если бы эта ситуация случилась в 70-х, когда Брондуков активно работал, супругам было бы значительно легче. Но с середины 80-х Брондукова практически перестали приглашать сниматься, поэтому заработки у них были минимальные. Не спасло ситуацию даже то, что в 1988 году актеру присвоили звание народного артиста Украины, – денег все равно не было. По словам актера: «Мы оказались не в лучшем положении. Я болел (в 1985 году Брондуков перенес первый инсульт. – Ф. Р.). Костя, старший сын, потерял работу. А младший, Богдан, был еще школьником. Случалось, у нас не было даже чая. Приходит гость, а жена только кипяток может предложить. Правда, потом младший сын стал мыть машины…»

В начале 90-х у Брондукова случился второй инсульт, в 98-м – третий. Некогда популярный актер стал фактически инвалидом. После этого дорога в кино закрылась для него окончательно: его последняя роль – 115-я по счету – состоялась в 97-м в фильме Андрея Бенкендорфа «Хиппиниада, или История любви».

Летом 2000 года Екатерина приняла решение оставить квартиру в Киеве (она ее уже стала сдавать под офис) и перевезла больного мужа в родительский дом в деревню Быковня. Они купили пластмассовый круглый стол, стулья, шезлонг, ванночку и практически весь световой день стали проводить на улице, чего в душном городе делать было нельзя.

В июле 2002 года Екатерина Брондукова дала интервью «Экспресс-газете», где рассказала следующее:

«После второго инсульта мне было очень тяжело, но когда я держала его живую руку в своей, мне ничего не нужно было. Скажу больше: последний раз я жила интимной жизнью с Борей в 1993 году. А ведь я всегда была живой, темпераментной женщиной. Но вот муж заболел, и ценности поменялись – что значит секс по сравнению с человеческой жизнью?

Какой роман? Я ни на кого даже смотреть не могла, для меня мой муж – первый и единственный мужчина. Моя совесть чиста: я ни разу не изменила ему даже в мыслях. После второго Бориного инсульта я как-то поймала себя на мысли, что при виде эротических сцен по телевизору во мне ничего не шевелится, все инстинкты ушли безвозвратно.

Между тем Боря меня по-прежнему ревнует. После его третьего инсульта к нам несколько раз приходил агент, чтобы помочь мне открыть счет в банке, и подолгу беседовал со мной. А после его ухода у Бори были гипертонические кризы – так он меня ревновал. Пришлось тактично сказать этому агенту, чтобы он к нам больше не приходил…»

В феврале 2003 года Брондуковых посетила журналистка «Комсомольской правды» О. Мусафирова. Приведу отрывок из ее интервью:

«Мы думали, Катерина Петровна просто подсядет к дивану, но она попросила немного подождать в соседней комнате:

– Брондуков остается артистом. К съемке надо приготовиться.

И вполголоса приговаривала, поднимая мужа:

– Ось так, ось так, миле сонечко… Ну, держись за меня крепче…

Обняла, поцеловала седую взъерошенную макушку:

– Катька рядом, никуда не делась!

Охнула:

– Только, пожалуйста, руки мои не фотографируйте. Я ж тут и прораб, и кухарка, и прачка – руки стали плохие, грубые. Да, Бронечка?

Борислав Николаевич посмотрел на жену. И прильнул к ее рукам, как ребенок…»

После выхода этой статьи Брондуков прожил чуть больше года – он умер 10 марта 2004 года, прожив после своего 66-го дня рождения всего 9 дней.

Леонид БРОНЕВОЙ

В первый раз Броневой влюбился в 14 лет. Это было в 1942 году, когда они с мамой эвакуировались в Чимкент. Броневой выступал там в самодеятельности во Дворце пионеров и приметил одну девочку, которая занималась балетом. Влюбился он в нее без памяти. Однако балерине Броневой не понравился, и она его демонстративно игнорировала. Ему было очень тяжело.

По словам Броневого, в молодости он был страшно влюбчивый. Настоящий ходок. То ли неразделенная первая любовь так на него подействовала, то ли другие факторы, но девушек он менял, как перчатки. Остепенился, только когда женился. Произошло это в начале 50-х в Москве. Броневой тогда учился в Школе-студии МХАТ, а его молодая жена – в училище имени Щукина. В 1955 году молодые окончили свои вузы и были распределены на периферию: сначала в Грозный, затем в Иркутск, а еще позже – в Воронеж. В последнем городе жена Броневого забеременела. Жили они тогда в гостинице, где условия проживания были не самые подходящие. Но потом Броневому по-настоящему подфартило. В тамошнем театре взялись за постановку пьесы про товарища Ленина и стали искать подходящего актера на эту роль. Нашли его в лице некоего Ожогина, как вдруг… Впрочем, послушаем рассказ самого Леонида Броневого:

«Режиссер театра Шишигин говорит мне: «Ты кого хочешь играть в таком-то спектакле?» – «Ленина». – «Ленина Ожогин будет играть». – «Тогда я прошу меня вообще не занимать». Но почему-то ходил на все репетиции – сидел на галерке. Зачем – не знаю, ведь в роли уже было отказано. Выучил текст. И вот однажды в театре постелили красные дорожки – приехал какой-то большой начальник. Начался спектакль. Степа Ожогин то ли растерялся, то ли неважно себя чувствовал – не понравилась его игра. В конце спектакля наш важный гость говорит Шишигину: «А у тебя другого Ленина нет?» Тот заволновался: «Да есть тут один…» – «Так что же ты?! Где он?» Шишигин как закричит: «Где этот, как его? Береговой, Броневой, Боровой!» – «Я здесь», – отвечаю. Шишигин меня спрашивает: «Ты мог бы сейчас Ленина сыграть?» – «Попытаюсь». – «Что тебе для этого нужно?» – «Кепку». Дали мне кепку. И на нервной почве или оттого что очень хотел получить эту роль, я сыграл сцену одним махом. Гость сказал: «Все, пусть он играет». Степа потом в больницу попал, бедняга.