Лица - Джоанна Кингслей

— Спасибо, — произнесла Жени, понимая, какой великий он врач, — заглядывающий сквозь телесную оболочку в души и мысли своих пациентов. У него было чему поучиться.

Эли Бранд попросил меню.

— Тебя устроит тушеная рыба? Или как насчет омара?

— Все равно, — вырвалось у Жени, будто с радостным потоком, и они оба рассмеялись: она застенчиво, он от всей души.

Эли заказал и себе, и ей.

— Расскажи о своих планах на будущий год.

— Я поступаю в медицинскую школу.

— В Гарварде?

— Надеюсь, — она рассказала о собеседованиях, особенно о последнем с доктором Фарнейл. Жени еще не знала результата.

— Не беспокойся. Я много лет знаю доктора Фарнейл. Я ведь был ее студентом. За ее монументальной, словно здание, внешностью кроется…

— Кошка? — подсказала Жени, вспомнив о зеленых глазах психиатра.

Эли рассмеялся:

— Не совсем. Она проницательна, подвижна, превосходный преподаватель, если принять ее манеру, и кроме всего, она справедлива.

— Но ее вопросы показались мне просто невероятными, — и Жени пересказала их Эли.

— Не беспокойся, — снова успокоил ее доктор Брандт. — Она врач с чувством юмора, но умеет его, когда надо, скрывать. Она испытывала тебя на стойкость. Готов поспорить, что это так. Женщина, поступающая в медицинскую школу, должна быть вдвое увереннее в себе, чем мужчина. Это несправедливо. И со временем, я думаю, все изменится, А пока женщина, особенно красивая, должна быть готовой столкнуться с недоверием, раздражительностью, отталкиванием. Доктор Фарнейл, наверное, смотрела, как ты можешь справиться со стрессом.

— Надеюсь.

Бумажные салфетки были повязаны вокруг их шей, и перед ними водрузили омара. За тяжким трудом его разделывания — извлечения белой плоти из панциря и обсасывания ножек — они оставили серьезные разговоры и ели с шумной сосредоточенностью. Когда с едой было покончено и руки вымыты в полоскательнице, Эли сказал:

— С тех пор, как я сегодня встретил тебя, Жени, мне кажется, я помолодел лет на двадцать: стал таким, каким был когда-то в медицинской школе.

— А я почувствовала себя старше и мудрее, — ответила она.

— Я вижу, — отозвался врач. — Но это прозвучало бы еще убедительнее, если бы ты сняла свой слюнявчик.

Жени расхохоталась, и Эли подумал, что это был самый чистый и радостный смех, какой ему приходилось слышать за много лет. Он посмотрел ей в лицо. Полные раскрытые губы, раздувшиеся ноздри, светящиеся глаза, взлетевшие вверх брови, будто она удивлялась заставшему ее врасплох смеху.

Под его изучающим взглядом смех замер, превратился то ли в вопросительную, то ли удовлетворительную улыбку.

— Кофе? — спросил хирург.

— Если можно, чай.

Эли заказал.

— Ты дашь мне знать, что у тебя получится с медицинской школой?

— Вам первому, — Жени вновь пришло в голову, что присутствие Эли здесь, его вечерняя лекция — были добрым знаком.

— Когда я увижусь с Вандергриффами, можно мне рассказать о нашей встрече?

— Пожалуйста, — глаза ее обратились к чашке с чаем, которую принес официант.

— Пела в последнее время я вижу не часто, — врач внимательно смотрел на Жени. — Слишком занят в Государственном департаменте.

Она не знала, что ответить.

— Я считал, что ты и он… — Эли не докончил фразу, позволяя ей завершить за него.

— Пел — замечательный парень, — убежденно ответила Жени. Но она отвергла все его попытки связаться с ней — что он мог подумать? К тому же был Дэнни, хотя никогда и не мог послужить заменой Пелу. А теперь, чувствовала она, было слишком поздно что-либо исправлять.

Из ее слов Эли ничего не понял. Он заключил, что Мег скрыла, что Пел и Жени когда-нибудь поженятся. Хороший брак. Такой, как у него самого. Миллионы Алисы поддержали его, позволили обзавестись практикой вскоре после получения диплома, позволили заниматься исследованиями. Алиса была женщина добрая и великодушная — а он забыл ей позвонить, хотя и обещал сделать это после лекции. Эли моргнул. Он чувствовал, что это нечестно — забыть позвонить, заболтавшись с хорошенькой девушкой. Нечестно, но это все же случилось.

Когда он остановил машину перед общежитием, Жени перегнулась к нему и быстро поцеловала.

— Спасибо за все, — проговорила она и выскочила, скрывшись за дверью, прежде чем он успел ее обнять.

Она позвонила в его кабинет в Нью-Йорке, когда получила уведомление о том, что принята.

— Я знал, что тебя возьмут, — отозвался Эли. — Прими мои поздравления. Закончишь, я полагаю, с отличием?

— Наверное… да, — она услышала его одобрительное хмыкание.

— Восходящая звезда. Желаю тебе всего самого лучшего, Жени.

Она положила трубку на рычаг, испытывая чувство незавершенности. Хотелось слышать этот голос дольше, рассказать о своих планах на лето, заручиться его поддержкой. Но он прервал разговор, прежде чем она успела сообщить, что собирается летом снова работать в лаборатории Харви Дженсона, но уже как дипломированный лаборант. Жени хотелось, чтобы Эли стал соучастником ее достижений. Но он слишком занят, уверяла она себя, может быть, у него пациенты, ждали, пока он не закончит с ней говорить.

После выпуска из колледжа Жени сняла небольшую квартирку на лето. Меньше, чем в десяти минутах ходьбы от лаборатории — две комнаты на четвертом этаже, как у Дэнни, и прямо за углом от его дома.

Но на лето он не собирался оставаться в Кембридже. Перед отъездом в Янгстаун он позвонил ей и поздравил с поступлением в медицинскую школу и тут же сообщил, что его рассказ принят для публикации в журнале «Трансатлантическое ревю».

— Поздравляю, — в свою очередь сказала Жени.

— Да. Хорошо. Я скажу родителям, что ты передаешь им привет.

— Конечно. Скажи, что я их люблю.

— И Хаво.

— И его тоже. А как он?..

— Летом будем решать всей семьей. Если потребуется порекомендовать специалиста, я тебе позвоню.

— Хорошо.

— Если ты поступила в медицинскую школу, значит, осенью будешь здесь. Может быть, тогда выпьем по стаканчику вина?

— С удовольствием.

— С тобой все в порядке?

— Да, спасибо. Больше никаких инцидентов.

— Я рад. Ну, береги себя.

— И ты тоже.

Закончив разговор, Жени почувствовала опустошение. Дэнни, его семья — хорошие любящие люди. А Дэнни такой блестящий, такой… Нет смысла продолжать, оборвала она себя. Дэнни — закрытая глава, глава из ее лет в колледже. Все прошло, и с этим покончено.

Маленькая квартирка оказалась душной. Вентилятор на ножке не мог разогнать тяжелого воздуха, а открытое окно приносило с улицы шум и запахи с кухни напротив. Возвращаясь по вечерам, Жени приходила в ужас. Обычно после работы в лаборатории она направлялась в бассейн и плавала там не меньше сорока минут. Потом по дороге домой задерживалась где-нибудь перекусить. Чтобы заснуть, она старалась измотать себя и умственно, и физически. Но часто по ночам просыпалась уже через несколько часов и лежала в темноте, перебирая в голове планы и дела на предстоящий день.

В лаборатории одними и теми же экспериментами занимались параллельно несколько групп, используя одинаковые вещества и животных. Жени по-прежнему работала с крысами, хотя другие экспериментаторы ставили опыты над собаками, мышами, морскими свинками и обезьянами. Они изучали, как отзывается нервная система животных на вещества, вводимые внутрь. Заставляли их вдыхать. Доктор Дженсон объяснил, что целью исследований будет выявление компонентов, пагубно влияющих на организм во время анестезии.

В лаборатории Жени, как и другие, почти постоянно работала в маске, и все же бесцветные газы вызывали головокружение, а иногда и рвоту, и тогда лаборанты прерывали работу, чтобы выйти на свежий воздух. Систематизировать данные и даже просто хорошенько подумать оказывалось сложным в удушающей атмосфере лаборатории, но жесткие правила запрещали выносить записи из помещения даже на вечер. И Жени была вынуждена оставлять в запертой лаборатории схемы, таблицы с формулами и собственные записи на желтых листочках блокнота, полагаясь только на свою память. Только в голове она могла выстроить в ряд результаты. Бессонные ночи давали время для анализа дневной работы.

Для личной жизни не оставалось ни сил, ни времени. Она отвергала приглашения сотрудников лаборатории и своих однокурсников, которые после окончания колледжа остались в Бостоне. Слишком уставала. Ежедневное плавание в бассейне возрождало ее настолько, что вечером она была способна как следует поесть (мысль о еде во время работы вызывала лишь приступ тошноты), но после ужина ей хотелось только заснуть.

От усталости, решила она, у нее появилось чувство, что по дороге в лабораторию и домой за ней следят. Она останавливалась и резко оборачивалась, но не могла разглядеть возможного преследователя. Она уверяла себя, что все себе вообразила. К тому же, после того случая в студенческом городке, к ней больше никто не подходил. Кто бы ею ни интересовался, теперь он должен знать, что с тех пор, как Жени уехала из России, у нее не было весточки от отца.