Тайный Союз мстителей - Хорст Бастиан

— Незачем ее лупить, — заметил теперь Сынок. — Не успеем ее отлупить, а она уж и забудет об этом. Придумать надо что-нибудь другое.

— Вот вы и ворочайте мозгами! — проворчал Альберт.

Заикаясь и глотая слова, неожиданно заговорил Вальтер:

— Я подумал… Ну ладно, так и быть, скажу. Может, нам у синих против нее поагитировать? Чтобы они ее не приняли.

— Тоже мне придумал! — Скорчив рожу, Ганс махнул рукой. — Синим начхать на твою агитацию. Они тебе еще благодарственную открыточку пришлют — больно ты хитер.

— Нет, нет, так тоже нельзя, Ганс, — вступился Друга. — Предложи что получше, пожалуйста. Вот послушайте, как нам это понравится: Родика вылетает из Союза, и никто больше с ней не разговаривает, как будто ее и нет вовсе: ни здесь, ни в школе. Посмотрим, сладко ли ей придется у синих. Не так-то быстро она найдет таких друзей, как мы.

На этом мстители и порешили. Они вызвали Родику в «Цитадель». И Друга хотел уже объявить приговор.

— Я за дверью стояла и все слышала! — прервала она его, гордо вскинув голову. — И как вы тут все передрались — тоже.

Всем стало немного стыдно, и стыд этот обернулся гневом против Родики. Теперь десять пар сердитых ребячьих глаз смотрели на нее.

— Отдавай пропуск, — заорал Альберт, — и вон отсюда!

Дверь громко захлопнулась.

Молча сидели мстители на своих ящиках. Кое-кому взгрустнулось не на шутку. И острее всех это ощутил Друга, самый строгий судья после Альберта.

Шеф стоял, опустив голову. Он до боли сжимал кулаки: хоть как-то надо было заглушить другую боль — боль, которую вызвал у него уход сестры. Альберт жаждал борьбы: око за око, зуб за зуб. Наступит ведь миг, когда и учитель сделает ошибку, споткнется, и тогда…

Кто-то забарабанил в дверь: Родика!

— Выходите! Скорей выходите! — кричала она, задыхаясь.

— Проваливай отсюда! — зарычал Альберт, весь красный от злости.

— Пожар! В Бецове пожар! Скорей выходите, скорей! — кричала Родика. Голос ее стал удаляться.

На секунду ребята застыли, потом все вместе бросились к двери.

Началась свалка. Каждый хотел первым выбраться на улицу. Выскочив, они увидели огромное пламя, поднимающееся над домами. «Может быть, нам еще удастся чем-нибудь помочь? Что-то спасти?» — думали мстители, уже мчась к месту пожара.

Навстречу им неслись тучи дыма, ливень прижимал их к земле. И стар и млад, почти все население деревни, уже толпились вокруг пожарища. Ребята Альберта поняли — они опоздали. Там, где стоял хлев, чуть курились балки, остатки фундамента. Огонь давно уже перекинулся на ригу и там творил свое разрушительное дело — она полыхала, как факел, который, казалось, выронил из рук огромный великан. Рокот моторных насосов, треск огня сливались в общий грохот, в котором жалкое шипение водяной струи тонуло, как и обрывки человеческой речи. Здесь была и пожарная команда из Штрезова, а ребята даже не заметили, когда она проезжала мимо «Цитадели». С разгоряченными лицами стояли они и смотрели на потухающее пламя.

С трудом пробираясь по глубокой грязи, к ним подошел чудаковатый старичок, живший на самой опушке леса в жалкой лачуге. Ребята часто дразнили его. Сейчас вид у него был чрезвычайно важный. Он покровительственно положил руку на плечо Альберту и сказал:

— Молодцы ребята! Молодцы! Хоть и досаждаете порой старику, а тут себя героями показали.

Мстители удивленно переглянулись, не понимая, за что их хвалит старичок.

А тот, глядя на огонь и как бы не веря глазам, покачивал головой, приговаривая:

— Вот ведь разбойники: со своим наставником всю скотину из хлева вывели, а потом еще помогали сено от огня спасать. Дела! Такого еще свет не видывал!

— Кто? Кто спас скотину? — спросил Альберт.

Ничего не понимая, старик уставился на него, но потом, словно на него нашло просветление, сказал:

— Неужто не вы? Нет, должно быть, и правда не вы. У тех-то такой синий платок на шее повязан был. И девчушки с ними тоже были, да хранит их господь! Идут это они со своим наставником куда-то, должно быть гулять ходили, видят — горит! Всё позабыли и прямо бросились спасать, что еще спасти можно было. Ничегошеньки-то не боятся, прямо в огонь прыгают. Нет, такого свет еще не видывал!

— Из риги уже все вытащили? — спросил Альберт с пересохшим горлом.

— Все, миленький, все вытащили! Только молотилку не успели выкатить, — ответил старик. И так и остался стоять, широко раскрыв от удивления глаза.

Огромными прыжками Альберт уже бежал мимо пожарников прямо к полыхающей риге. Нет, не мог он допустить, чтобы хвалили пионеров, а его нет, вот он и ринулся навстречу смертельной опасности.

Увидев Альберта, учитель Линднер, державший вместе с пожарниками один из шлангов, бросился за ним. Под давлением воды шланг стал дергаться из стороны в сторону, окатил любопытных и в конце концов повис на заборе. С криками люди разбежались в разные стороны. Еще какая-нибудь доля секунды — и Альберт исчез бы в море пламени, но в последний миг учитель Линднер схватил его за рубашку и рванул назад. Альберт упал, а учитель, задыхаясь, выволок его по грязи из опасной зоны. Тут же рига рухнула.

Поднявшись, Альберт ненавидящими глазами посмотрел на учителя. Еще не хватало, чтобы ненавистный враг ему жизнь спас! А Линднер с упреком проговорил:

— Даже самый храбрый человек сначала подумает, а потом уже действует.

Презрительно фыркнув, Альберт сплюнул. Потом повернулся и, пройдя близко-близко от огня, зашагал домой.

…Из командирского блиндажа доносился звон оружия. Деревья тихо потрескивали. Солнце уже закатилось. Над поляной раздавались крики мстителей. Под лопатами скрипел песок, шлепалась земля, порой слышны были удары металла о дерево. Лесок погрузился в вечернюю дремоту.

На краю поляны виднелись амбразуры пяти дзотов, на двух бойцов каждый.

В блиндаже Альберт устанавливал карабины вдоль стены, с которой свешивались длинные корни. Друга сидел позади него и при свете коптящей свечи читал какой-то детектив. Потолок над ними был выложен в один накат из стволов молодых сосенок и сверху прикрыт дерном. Порой сверху тонкой струйкой сыпался песок или прямо на голову падал какой-нибудь жук.

Альберт подошел к люку, ведшему наружу, и, словно крот из кротовины, высунул голову.

— Через пять минут начнем. Поторапливайтесь! — крикнул он и снова спустился вниз.

Он присел прямо на земле против Други и принялся внимательно изучать его лицо. После исключения Родики Альберт почти перестал говорить, все только кричал.

— Убери-ка! — сказал он наконец Друге и выдернул у него книжку из рук.

Друга поднял голову.

— Хотел тебе сказать, — начал Альберт. — Никогда не забуду, как ты здорово все повернул с Родикой. Честное слово, до ста лет доживу — не забуду! Можешь на меня положиться.

— Чего там… — проговорил Друга. — Через сто-то лет…

— Почему? — спросил Альберт немного погодя.

— Не знаю я, Альберт. Если всю жизнь так… только и делать, что подкарауливать кого-нибудь да избивать… и бояться, как бы дело не вскрылось… Смейся, если тебе кажется это смешно, а я реву по ночам, когда я один…

— Тяжело, да? — Альберт взял горсть песку и дал ему струйками сбегать между пальцами. — Разве я смеюсь?

Друга покачал головой.

— Не только потому, что тяжело. Мы же с тобой совсем разные люди. Ты вот злишься на всех, не доверяешь никому, даже мне. А я стараюсь в людях найти хорошее. Люди ведь должны быть хорошими, понимаешь? — Говоря это, Друга немного волновался, голос его дрожал. — Или мы тоже все плохие, но я в это не могу поверить. И все же иногда бываешь плохим потому, что хочешь быть хорошим. Как недавно с Родикой! А ты вот клянешься: мне этого и до ста лет не забыть. Я же был плохой тогда. — Внезапно он умолк, словно и так уже сказал слишком много, и хотел было снова взяться за книжку.

Альберт спрятал книгу за спину, спросив с тревогой:

— Не понимаю. Объясни!

— Да потому, что я, может, и соврал, когда говорил про Линднера и синих, что он нечестно поступает и только боится место потерять…

Альберт проглотил слюну. Оба не сводили глаз с пламени свечи.

— Почему ты говоришь, что тогда соврал? — спросил Альберт.

— Может, это и правда, что я тогда сказал, но я не верю в это, чувствую, что соврал.

— Если не верил, — хрипло сказал Альберт, — почему же все-таки сказал?

— А что мне оставалось делать? — с трудом выдавил Друга. — Я же растерялся. Если бы я тогда говорил о том, что я чувствовал, я был бы тебе плохим другом. Это всегда так: если ты для одного делаешь хорошо, то для другого это плохо. А ты мой друг, поэтому я так и сказал.

Комок земли упал прямо на свечу, и она погасла. Долго друзья сидели в темноте и молчали.

— Вот ведь ты какой! — скорее выдохнул, чем сказал Альберт.