Ромео - Элиз Тайтл

— Вам что-нибудь нужно? — сердито спросила она.

— Нет. То есть, да. Извините меня, Эмма. Я не хотела… я вообще уже не соображаю, что говорю. Да и о чем думаю тоже. — Сара никак не могла решиться довериться кому-то. Ей так не хотелось рисковать своей независимостью.

Она присела на край дивана. Провела пальцами по желтым цветкам на плюшевом пледе.

— Уступить сейчас, сдаться — проще всего. И, возможно, в конце концов я и приду к этому. Так много всего на меня навалилось. Иногда мне кажется, что он уже одержал победу, что именно я буду следующей жертвой и… а, в общем-то, какая разница…

— Сара, секунду…

— Джон Аллегро считает, что я сунулась в вашу программу лишь в подражание Мелани. Но это не так. До того как Мелани… убили, я шла по жизни своим путем — своим, понимаете? И меня вовсе не волновало, как и чем живет сестра. Собственно говоря, я и над своей жизнью не очень-то задумывалась. И вот теперь эта беспечность и безразличие оборачиваются против меня. Угрызения совести не дают мне покоя, рвут в клочья мою плоть, объедки же потом достанутся Ромео.

— Не говорите так, Сара. За вами круглосуточно наблюдают полицейские. Вы под их надежной защитой до тех пор, пока не поймают этого психопата.

— Если поймают. Я не могу сидеть здесь и ждать, Эмма. Тридцать два года я все жду, скрываюсь от проблем, покоряюсь судьбе, вместо того чтобы действовать самостоятельно и самой вершить свою судьбу. Вы вот сказали, что дружили с Мелани. Она была откровенна с вами? Я не имею в виду телеэфир.

Эмма кивнула головой.

— Она, наверное, объясняла, почему некоторые женщины так подвержены… сексуальным извращениям?

— Ну… как вам сказать… однажды мы все вместе обсуждали проблему садомазохизма.

— Все вместе?

Эмма уставилась в пол.

— Это было после записи последней телепередачи. Там, во Дворце правосудия. Мы задержались после съемки. Я, Мелани, Аллегро и Вагнер. Завели разговор о том, что, может быть, именно заниженная самооценка толкает некоторых женщин к садомазохизму. Мелани тогда сказала, что, возможно, причина кроется в обостренном чувстве вины, которое испытывают эти женщины. Отсюда — острая потребность в наказании за свои порочные сексуальные фантазии и презренные мысли…

— Продолжайте.

Эмма вздохнула.

— Кажется, Аллегро что-то говорил о том, что, по его мнению, садомазохизм для женщин — это секс без ограничений, не отягощенный муками совести. Мол, нельзя же упрекнуть женщину в том, что ей нравится процесс истязания. Помню, меня это ужасно взбесило. Я сказала, что он несет чушь. Вагнер согласился со мной. Я была уверена в том, то и Мелани нас поддержит. Но она была солидарна с Аллегро, сказав, что многие девушки в силу своего воспитания воспринимают секс как некий порок и соглашаются на него только по принуждению. Я лишь усмехнулась в ответ на это. Но что меня шокировало…

— Что?

— То, как Мелани бросилась оправдывать женщин, которых возбуждает лишь грубый секс. Она говорила о том, что они на самом деле хотят быть порочными, бесстыжими, грязными.

Сара чувствовала, как бешено бьется сердце.

— Я сказала, что за такие теории феминистки вздернули бы ее на дыбе.

Сара пристально вгляделась в ее лицо.

— Вас это огорчило.

Эмма безучастно произнесла:

— Что вы от меня хотите, Сара?

— Я хочу понять. Разве вы не видите? Я отчаянно хочу понять, Эмма. — Она поколебалась и добавила: — Ведь наряду с гнусными записками и романтическими подарками Ромео присылает мне страницы из дневника Мелани.

— О Боже.

— Вы знали о дневнике?

— Я знала, что она ведет дневник. Однажды она сказала мне, что для нее это своего рода отдушина. Только дневнику она может доверить свои сокровенные мысли и чувства. И фантазии. Она и мне порекомендовала вести дневник. — Эмма слегка улыбнулась. — Иногда у нее проскальзывали менторские замашки.

— Она когда-нибудь делилась с вами своими фантазиями?

Эмма не ответила.

Сара истолковала ее молчание как утвердительный ответ.

— И у вас были подобные фантазии? Вы говорили о них Мелани?

— В этом не было необходимости. Она уже знала.

— Не понимаю.

— Около года тому назад я готовила передачу об альтернативном сексе. В Институте психоанализа в Бэй-Эриа я беседовала со многими специалистами в этой области, встречалась и с полицейскими, которые патрулируют злачные кварталы города. Так я познакомилась с Вагнером. Уговорила его взять нас с оператором в один из секс-клубов. — Эмма нерешительно добавила: — Я увидела там вашу сестру, Сара.

— Вы видели Мелани…

— Это не то, что вы думаете. Она не искала там знакомств. Майк сказал мне, что хозяйка клуба была ее пациенткой и попросила ее прийти.

— Вы с Мелани когда-нибудь говорили об этом?

— Да, уже потом. Когда подружились. Она сказала, что видела меня в клубе, и я призналась ей в том, что секс-шоу меня возбудило.

— А ее?

— Она не сказала. Если честно, мы больше говорили о своих бывших мужьях.

— Она говорила с вами о Билле Деннисоне?

— Немного. Я ей сказала, что одно время была его пациенткой.

— Вы лечились у Билла?

Эмма скорчила гримасу.

— Да всего два месяца, потом бросила. Меня раздражали его вопросы насчет моих сексуальных фантазий. А когда я призналась, что была в том секс-клубе и шоу меня возбудило, он начал буквально выпытывать у меня подробности. Мне было очень неловко. Он как будто и сам возбуждался от этих расспросов. Все это я ему и высказала прямо в глаза. Он заявил, что это мои домыслы. Я обозвала его шарлатаном, и на том мы расстались. — Взгляд ее вдруг стал задумчив. — Может, Деннисон и был прав. Может, я и впрямь поддалась эмоциям. Но я не могла быть до конца откровенной с ним. Есть одно обстоятельство…

— Что за обстоятельство?

Эмма хрустнула пальцами. Лоб ее прорезали глубокие морщины.

— Дело в том, что это был не первый мои визит… — Она избегала смотреть на Сару. — Пару раз я уже бывала в подобных клубах. Собственно, это и натолкнуло меня на мысль сделать такую передачу. С той женщиной… юристом… я познакомилась в оздоровительном клубе… за несколько месяцев до этого… — Она замолчала. Губы ее дрогнули, а в темных глазах промелькнула боль — признание давалось ей нелегко.

Сара в упор смотрела на нее. Она чувствовала, что вот-вот встанут на свои места звенья логической цепочки.

— Так это была она? Та подруга, о которой вы мне рассказывали у Фельдмана после похорон? Первая жертва Ромео? Какая-то Дайана. Колман? Корман?

— Корбетт, — бесцветным голосом произнесла Эмма. — Да. Дайана уговорила меня пойти в секс-клуб. Я не то чтобы очень сопротивлялась. С Дугом мы к тому времени уже расстались. Настроение у меня было подавленное. И потом… мне было любопытно. Дайана представила дело так, что мы только посмотрим мужской стриптиз. — Она нервно теребила кушак халата.

— Так оно и вышло?

— Нет. Все оказалось гораздо серьезнее. Увидев то, что происходит на сцене, я чуть не выбежала из зала — такая меня охватила паника. Но Дайана удержала меня, убедив в том, что все происходящее — чистая условность. Что все мы взрослые люди и никакого насилия над нами быть не может. Ничего не произойдет вопреки моему желанию.

— Она была права?

— Да.

— Где это было?

— В клубе на окраине города. Помойка, конечно, бывший дружок Дайану показал ей это местечко. В тот вечер мы с ней были всего лишь зрителями. Сначала нам показали пародию на гомосексуалистов, потом на сцену вышли двое транссексуалов, которые разыграли отчаянную рукопашную схватку. На обратном пути домой мы весело хохотали. Я согласилась еще раз сходить с Дайаной в этот клуб в следующий уик-энд.

— И во второй раз вы тоже были лишь зрителями?

Эмма отвернулась.

— Скажем так: в тот вечер мы уже не смеялись по дороге домой.

…Убийства — характерный сюжет его мрачных садистских фантазий.

15

Ромео не знает покоя. Он бредет по пустынным улочкам квартала СоМа. В ушах не смолкает шум. Это хорошо. Так легче думается. Шум — своего рода препона на пути посторонних мыслей. Он помогает Ромео контролировать себя. Если шум прекратится, значит, он в опасности.

Ну-ну, не раскисай, гони прочь сентиментальные настроения. Ты уже почти у цели.

Черт. В голову все-таки лезут посторонние мысли. Боже, как он ее хочет. Одних фантазий уже явно недостаточно. Она не выходит у него из головы. Он чувствует ее запах, ее вкус. Увидев ее вчера на телеэкране, он едва не лишился рассудка. Он воочию убедился в том, что нужен ей. В голосе ее он уловил тайный голод. Ощущение почти болезненное.