Ромео - Элиз Тайтл

Его жилище. Мрачная каморка в нескольких кварталах от клуба. Вонючий матрац на грязном полу. Все это не имело бы значения. Если бы только он мог дать то, что мне нужно. Но он оплошал. Ему не хватило ума и такта. Он все повторял: «Я так и думал, что это именно то, что тебе нужно, детка». И продолжал истязать меня. Он ничего не понял. Абсолютно ничего не понял. Никто из них не смог меня понять. Только ты.

14

Теряю голову. Вчера вечером отправилась в Мишн-дистрикт. Себе сказала, что хочу повидать Сару. Но это был лишь предлог. На самом деле оказалась в ночном клубе, что неподалеку от Шестнадцатой улицы. Раньше там не бывала, но кое-что слышала. Это одно из тайных преимуществ моей профессии.

Заведение провоняло пивом, потом, алкоголем. У темноокрашенных стен жмутся парочки. У стойки бара — любители выпить. Обнаженные танцовщицы с пустыми взглядами устало дергаются на сцене в некоем подобии рока.

Вот-вот должно начаться шоу. Танцовщицы покидают сцену, свет гаснет и вновь зажигается с появлением на сцене первой пары. Женщина в купальнике из дешевой золотистой парчи, с собачьим ошейником, инкрустированным искусственными камнями. Передвигается она на четвереньках; на поводке ее ведет голубоглазый блондин в черных плавках-бикини. В руке он держит толстый черный хлыст. На лице его — дьявольская улыбка. Он нежно поглаживает конец плети, предвкушая тот момент, когда запустит ее в дело.

Потом я увидела его, сидящего за отдельным столиком в дальней кабинке. Он не смотрел на сцену. Он откровенно разглядывал меня. Темные, пустые глаза. Взгляд искоса. Скользкий тип.

Его жилище. Мрачная каморка в нескольких кварталах от клуба. Вонючий матрац на грязном полу. Все это не имело бы значения. Если бы только он мог дать то, что мне нужно. Но он оплошал. Ему не хватило ума и такта. Он все повторял: «Я так и думал, что это именно то, что тебе нужно, детка». И продолжал истязать меня. Он ничего не понял. Абсолютно ничего не понял. Никто из них не смог меня понять.

Только ты.

Трудно было догадаться, какие чувства испытывал Аллегро, читая выдержки из дневника Мелани. На мгновение Саре показалось, что он близок к тому, чтобы разрыдаться. Но уже в следующую минуту лицо его стало суровым и жестоким.

На отдельном листке письма шел постскриптум от Ромео. Аллегро еще не добрался до него. Пока он читал откровения Мелани.

Что он чувствовал? О чем думал? Сара сгорала от любопытства, но спрашивать боялась.

Вместо вопроса прозвучал ее собственный ответ. В нем сквозили упрек, злость и нескрываемое отвращение.

— Это не моя сестра. Я никогда не знала эту… эту женщину. Дикую, необузданную, непредсказуемую.

Новое послание от Ромео было похлеще предыдущего. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Мелани не просто предавалась мрачным фантазиям. Они были своеобразным мотивом ее поступков.

— У меня в голове не укладывается, как может женщина жаждать унижения, пытки. И уж никак не ожидала я этого от Мелани.

— Может, она вовсе и не жаждала этого, — сдавленным голосом произнес Аллегро.

— Что вы хотите этим сказать? — Что он знал о ее сестре такого, чего не знала она? Насколько откровенна была с ним Мелани? И насколько близки они были? Ужасно. Она-то думала, что утаивает от Аллегро секреты своей сестры, а, возможно, все было совсем наоборот.

И ты хотела довериться ему. Глупая, легковерная идиотка. Вечно ты оказываешься в дураках. Тебя так просто обвести вокруг пальца.

— Только то, что я и сам не знаю ответа, — сказал Аллегро, и в голосе его прозвучали обида и раздражение. — Я же не психиатр. Спросите своего приятеля Фельдмана.

Сара поморщилась. Спросить Фельдмана. Верно. Этот вездесущий сукин сын наверняка найдется с ответом. У него они припасены в избытке.

Вновь перед глазами возникла сцена в кабинете Фельдмана, случайным очевидцем которой она оказалась четырнадцать лет тому назад. Все это время она старательно гнала прочь эти воспоминания. Сейчас они вновь ожили. Не столько мучительно было возвращаться к ощущениям, которые она испытала, застав Фельдмана и Мелани в объятиях друг друга, сколько думать о том, что же происходило в кабинете психиатра после ее позорного бегства. Неужели Мелани делилась с Фельдманом своими мазохистскими фантазиями — как, возможно, делилась с Аллегро и всеми остальными своими поклонниками? Возбудили ли Фельдмана ее откровения? Неужели в те минуты, когда ее терзала рвота, сестра и доктор предавались пороку?

Да, конечно, так оно и было. Она явственно представила себе весь пошлый сценарий. И уже не могла избавиться от назойливого видения. На ее глазах разыгрывалось отвратительное зрелище.

Они не разжимают объятий. Их лица блестят от пота. Дыхание громкое, хриплое. Они уже не властны над собой.

— Хочешь его? Хочешь? — Он поддразнивает ее хрипловатым шепотом, кивая на свой возбужденный пенис. О, он такой огромный, твердый.

Мольба Мелани:

— Я хочу его. Хочу.

Грубый смех Фельдмана. Теперь она в его власти. Теперь он может делать с ней все, что захочет. Она послушно исполнит его волю.

Она это знает. Она этого хочет.

Он грубо опрокидывает ее на кушетку. Она обмякшая, как плюшевая кукла. Тяжело дышит.

О да, она его хочет. Она в его ловушке. Она готова отдаться ему.

Посмотри, как светятся желанием ее глаза. И эта похотливая улыбка на губах.

Он опускается на нее. Варварски срывает с нее блузку, юбку, кружевной лифчик…

— Нет, подожди, подожди. Нет…

В глазах Мелани ужас.

Сара видит его, чувствует его, он словно проникает в глотку. Оставляя после себя прогорклый, отвратительный привкус. Но она, как зачарованная, продолжает наблюдать.

Он обрушивается на нее с кулаками, месит ее, словно тесто. Заламывает ей руки за спину, связывает их галстуком, вновь опрокидывает.

— Ты этого хотела, малышка? — грубо шепчет он, не прекращая побоев.

А она все плачет. Только теперь обреченно приговаривая:

— Да, да, да…

Зачем она так истязает себя? Неужели недостаточно тех мучений, которые приносит ей память, вызывая к жизни воспоминания о реальных событиях? К чему еще эти мрачные фантазии? Зачем воображать чудовищную сцену близости Мелани и Фельдмана? Может, в ней подсознательно зреет мысль о том, что Фельдман как никто другой годится на роль Ромео? Почему бы тогда не ввести его в список подозреваемых? В самом деле, почему?

— Есть еще что-нибудь? — Голос Аллегро прозвучал глухо, словно донесся из дальнего конца длинного туннеля.

— Еще?

— Раз уж вы решились на откровенность, Сара…

Нет смысла скрывать эти зловещие послания. Она достала из сумки еще одно письмо и послушно протянула Аллегро.

Тот молча прочитал, потом поднял на нее взгляд.

— Я знаю, насколько это для вас болезненно.

Она никак не могла сфокусировать на нем взгляд. Перед глазами мелькали грязные искаженные тени. Но его присутствие она ощущала отчетливо. Чувствовала его пропитанное алкогольными парами дыхание. Смешанное с запахом ментола. Освежающие пастилки?

А по ту сторону двери, как ей казалось, притаился Ромео. Он, словно тигр, распластался на холодном полу и злобно урчал, облизывая лапы, — прислушиваясь, наблюдая, выжидая, когда настанет подходящий момент и он сможет броситься на свою добычу.

— Очевидно, Мелани была увлечена тем мужчиной, о котором писала. Это постоянное обращение «ты». Несомненно, он дал ей то, чего не могли дать другие… — тихо прошептала она. — Должно быть, речь шла о Ромео.

— Вполне возможно, — безучастно произнес Аллегро, запихивая в карман брюк листики из дневника Мелани.

Сара поморщилась. Аллегро забирал с собой то немногое, что оставалось у нее от сестры. Еще одно предательство. Не такой ли приговор вынес бы ты, Фельдман? Но как тогда быть с твоим предательством? Я же видела вас вместе… видела тебя.

— Скажите, о чем вы думаете, Сара. — Аллегро пришлось дважды повторить свою просьбу.

— Вы решите, что я… сумасшедшая.

Он улыбнулся.

— Я люблю сумасшедших. Так что не смущайтесь.

— Я думала о Фельдмане. Что, если это он? Что, если он и есть Ромео?

— Что вам дает основание так думать?

Только потому, что тон его был бесстрастным, Сара решилась на откровенность.

— Фельдман и Мелани вполне могли быть любовниками.

— Этого обстоятельства недостаточно для того, чтобы подозревать Фельдмана, — возразил Аллегро.