Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков - Елена Лаврентьева

родные, теряются средства, и как часто девушка остается одна в мире, без друга, без совета, а годы прошли, и на брак рассчитывать нельзя. Конечно, есть «старые девы», умеющие сохранить свою душу от сухости и холода и отдаваться интересам братьев, хозяйству; но ведь это все – частные интересы, а человек создан приносить пользу обществу, идет в общество, помогает там не только своим близким, но всем страждущим, <1 слово нрзб> и нуждающимся, а это счастье помощи ближнему вполне только доступно женщине, а не девушке! Вот мои взгляды! В письме все не изложишь, но, в общем, хоть и бессвязно, я высказал, что хотел. Я, как только кончу Академию, сам постараюсь жениться, так как чувствую, что «годы проходят, все лучшие годы», а у меня нет друга, с которым я мог бы говорить обо всем, не опасаясь, зная, что встречу сочувствие и не буду покинут в трудные минуты. Даже по характерам женщина дополняет мужчину и наоборот, и полная гармония человеческих душ только и возможна в браке. Он налагает известные обязанности, создает <1 слово нрзб>, но дает то, что выше всего в мире, – полноту счастья, дружбу, душевный мир!

Однако пора и окончить это письмо, написанное между двумя занятиями приготовлений к экзамену. Варваре Ивановне пишу отдельно. Будьте здоровы, и если не согласны с моими взглядами, то пишите откровенно и не щадите меня, не лишайте себя наслаждения говорить правду, не боясь обидеть. Примите уверение в совершенном почтении.

А. Жиркевич

Многоуважаемая Екатерина Константиновна! Получили ли Вы мое последнее письмо, недели две тому назад посланное? Из письма Варвары Ивановны вижу, что Вас заинтересовало письмо гр. Толстого, и хотя она просит меня не удовлетворять Ваше и ее любопытство теперь, а после моих экзаменов, но я решил совершить подвиг, списать копию с письма ко мне Толстого, боясь послать подлинник в простом письме, чтобы эта драгоценность, которая со временем будет напечатана, не затерялась. Чтобы Вам ясно было письмо, замечу, что в письме к Толстому я сомневался в двух вещах: 1) Не бесполезно ли устраивать общество, когда борьба с пьянством была ведена всегда отдельными лицами и так всегда будет продолжаться? На мой взгляд, самыми верными членами будут такие же непьющие, как я, которому ничего не значит дать такой обет.

2) Возможно ли существование общества, построенного на одной нравственной почве, и чем обязательным будут связаны члены, чтобы не изменять обещанию, данному «не пить и не угощать у себя в доме других пьяными напитками» (такова основная мысль Толстого, его пророка). Между прочим, я видел список, в котором Толстой записал своих маленьких дочерей и написал ему, что считаю странным такое насилие над детьми, к тому же, на мой взгляд, бесполезное, так как какие же они сознательные члены и распространители учения?! Писал я еще кое о чем, да жаль, что не осталось копий с моего письма, а здесь писать больше некогда. Заметьте, что Толстой называет общество «согласием» в ответ на мое письмо, так как всякие общества в России запрещаются, без разрешения правительства, а кроме того, название это, когда прочтете письмо, станет Вам ясным. Так как Толстой вызывает меня на ответ, то я послал уже ему громадный ответ; не знаю, получу ли и на него что-либо? Варвара Ивановна нехорошо поняла мое письмо: цели общества я сочувствую, оттого и записался в него, но никак не Толстому, не понимая (да и теперь не убежденный), возможно ли создать на одной нравственной формуле что-либо серьезное?! Он пишет, что «да», а я написал опять против, и еще несколько возражений. Не пишу Варваре Ивановне, так как каждая минута дорога. Копия с письма ко мне Толстого ходит по рукам в Питере и составляет событие дня. Будьте здоровы и желаю веселиться. Андрею Константиновичу поклон, а у Варвары Ивановны целую ручки.

Преданный и уважающий Вас

Ал. Жиркевич

Когда прочтете копию, то не могли бы Вы ее вернуть обратно? У меня постоянно спрашивают подлинник, а мне его жалко давать, так как пачкается! <1 строчка нрзб> Письму все удивляются, так как много надо заинтересовать Толстого, чтобы он ответил, да таким огромным письмом. Не скрою, что мне лестно было его получить и иметь право на него ответить.

Вильно, 16 Января 1888 г.

Многоуважаемый Александр Владимирович! Простите, что только теперь собралась поблагодарить Вас за присланную копию с письма графа Толстого и ответить на Ваши два последних письма.

Письмо графа Толстого очень заинтересовало нас, но нам не все ясно в нем: по-моему, общество трезвости должно иметь задачею борьбу с пьянством, а не с теми лицами, которые позволяют себе иногда выпить, не впадая в излишество. Я понимаю еще, что можно отказаться от вина самим, но не угощать гостей и Андрюше и мне кажется в некоторых случаях совершенно невозможным. Из письма же Толстого мне неясно, могут ли лица, которые не согласны вполне с ним, вступить в его согласие? Потом, я не понимаю, отчего бы Толстому не предоставить свой устав на утверждение Правительства. У него, вероятно, есть связи, и ему, я думаю, нетрудно будет добиться этого. Цели общества я от всей души сочувствую, но я сомневаюсь, чтобы оно привело к каким-нибудь результатам, а самой записываться в него мне не хочется, тем более что я не вижу, чем я могла бы быть полезна в нем.

Но устав общества мне хотелось бы знать, и я была бы Вам очень благодарна, если бы Вы прислали нам его, когда он будет выработан.

В Вильно я от моих слышала мнение, что все, что граф Толстой делает и пишет, все это имеет целью порисоваться. Это мнение, кажется, еще более укоренилось с тех пор, как он затеял согласие против пьянства. Особенно его упрекали за то, что после своего имени немедленно он поместил имена своих лакеев с обозначением их должности. Но мне не хочется верить, что все это неискренне, по прочтении присланного Вами письма я еще меньше, чем прежде, способна поверить возводимым на него подозрениям.

Праздники прошли для нас очень тихо, но вместе с тем очень приятно. Так как у Андрюши почти все время болели ноги, то мы только раз с ним танцевали, затем были два раза в театре и раз в концерте (певицы Белохи и виолончелиста Портена). Но, вообще, в нынешнюю зиму я довольно много танцую: были мы, между прочим, два раза в Дворянском клубе, где я прежде не бывала. Первый мой выезд в Дворянский клуб был очень веселый, а второй вечер был очень немноголюдный, и сначала вечер шел очень вяло, зато мазурка все исправила, и все оставшиеся оживились. Думаю и еще когда-нибудь поехать туда. Мои занятия пением и английским языком подвигаются не много. Соловьева, моя учительница пения, думает устроить в феврале нечто вроде публичного экзамена или концерта своих учениц и учеников. Я этого немного побаиваюсь, но, кажется, мне этого не избежать. Не знаю наверное, что мы будем петь хором, a solo, мне кажется, придется петь «Ave Maria» Шуберта. Ужасно страшно! Это довольно трудная вещь.