Ванька-ротный - Шумилин Ильич

– 22 – Зимой у наших солдат под шинелями были надеты ватники, и, по сравнению с ними, немец казался худым и тощим [заморышем]. От одного их вида у немца по спине побежали мурашки. Он долго не мог опомниться, но через некоторое время всё же пришел в себя. Он набрал воздуха в грудь и пролепетал решительно:

– Гитлер капут! Криг цу энде!

– Капут! Капут! – подтвердили они.

– Сейчас придёт лейтенант, допросит тебя! Он у нас по-вашему шпрехает! Сержант Стариков обставил солдат в избе. Велел смотреть за немцем. А сам пошёл на окраину деревни [доложить, что захватили пленного], где мы в это время с лейтенантом Черняевым решали, что делать дальше.

– Товарищ лейтенант! Пленного взяли! Там в третьем доме от края сидит! Двух солдат я с ним оставил! Я велел Сенину и Черняеву организовать оборону и пошел посмотреть на немца. Я вошел в избу и огляделся кругом. Вижу, живой немец стоит с поднятыми руками, а солдаты сидят напротив, на лавке у окна. Первый раз перед нами стоял живой и невредимый немец. Я велел ему опустить руки и попросил своих солдат освободить нам лавку.

– Немен зи битте пляц! – сказал я немцу и посадил его рядом с собой. Я хотел спросить у немца, какой гарнизон стоит в совхозе Морозово. Приготовил уже целую фразу, как вдруг кто-то икнул за печкой. %%% в том месте, где от зада печи к стене были перекинуты палатья.

– Ну-ка взгляни! – сказал я сержанту. Когда возникают необычные обстоятельства, обостряется память и всякое там прочее. Фамилию сержанта Старикова с того дня я запомнил [на всю жизнь]. Помню её и сейчас. Стариков шагнул к палатьям, отдёрнул висевшую на верёвке тряпицу и оттуда, из темноты закоулка, на божий свет показались две девицы. Вид у них был иностранный, похожи они были на гулящих девиц.

– Вот это дела! – произнес один из солдат, стоявший у двери.

– Немецкие фрау во всём натуральном виде! – потянул второй.

– Кто такие? – спросил я их по-русски. Девицы молчали.

– Шпрехен зи дойч? – последовал мой вопрос. Они упорно молчали.

– Парле ву франсе? – спросил я их. И они, как бы сорвавшись с места, предполагая, что я понимаю их язык, залепетали без всякой остановки.

А кроме Парле! Бонжур! и Пардон! – я ничего другого не знал.

– Пардон! – сказал я, повысив голос, давая понять, что разговор окончен. Они поняли и тут же умолкли.

– О чем они говорили? – спросил меня Стариков.

– Не знаю! Я французских слов знаю всего два, три. Они думают, что я всё понял. А я понял столько же, сколько и ты.

– 23 -

– Ладно сержант, с бабенками займемся после?

– Сейчас нужно немца по делу допросить!

– Нам нужны сведения о противнике. Штаб полка нам такие сведения не даёт. Мы по сути дела идём на немцев вслепую! Я хотел спросить немца, где находится их штаб, но на первой же фраз весь запас слов куда-то исчез. Я напрягал память, вспоминал отдельные слова и заученные фразы, но кроме глагола "хабэн" ничего вспомнить не мог. Не будешь же в каждом вопросе вставлять одно и тоже "хабэн". Хабен зи канонен? Хабен зи %%%%%%. Потом несколько успокоившись и собравшись с мыслями, я спросил его из какой он части, где находиться артиллерия и есть ли на данной участке фронта танки.

Мы идём к железной дороге и нам нужно знать, что делается там. – подумал я. В избу за короткое время набилось довольно много солдат. Всем хотелось взглянуть на живого немца и на двух иностранных девиц, которых поймали в избе. Слух по деревне обычно ползёт с невероятной скоростью. Я вначале растерялся и сделал упущение. Мне нужно было сразу поставить часового на крыльцо. Вскоре в избу явились Черняев и Сенин, растолкали солдат и, по праву встав в первый ряд, стали рассматривать захваченную компанию.

– Охрану сняли! Солдат распустили! Деревню бросили! Пришли на девок гулящих смотреть! – сказал я, оборачиваясь к командирам своих взводов.

– Ну вот что!

– Немедленно всем по своим местам! Кто мне будет нужен? Я вызову сам!

– В избе останется сержант Стариков с двумя солдатами!

– Сенин! Поставь у крыльца часового! И никого сюда не пускать!

– Шагом марш по своим местам! – приказал я. Дверь открылась наружу, белый облаком заволокло весь задний простенок избы. Немец и девицы от холода заёжились, мороз побежал по ногам. Солдаты стали нехотя выходить на улицу. На улице дул пронзительный холодный и колючий ветер. По такой погоде немецкие солдаты обычно сидят по домам. Часовые на постах больше часа не выдерживают. Если посмотреть на пленного, то он по сравнению с нашими русскими солдатами одет на летний манер. Жиденький воротничок у него поднят, пилотка натянута на уши, на шее верёвочкой висит [наверчено невероятного] какого-то грязного вида тряпица. Смотрю на него в профиль спины, мне кажется, что он вроде горбатый. Похлопав его по спине, убеждаюсь, у него и там куча тряпья, которой он прикрыл позвоночник.

– 24 – Мороз сейчас такой, что и в полушубке до костей пробивает. Велю Старикову снять с [него] немца ремень и завернуть полы шинели на затылок. Надо посмотреть, что у него на спине. На спине у него кусок рваного ватного одеяла, сшитого из цветных лоскутов, которые когда-то до войны были в ходу у деревенских жителей.

– Посмотри, – говорю я сержанту. Чем вшивые кавалеры прикрывают себе хребты!

– Ты ведь смотри! Чтоб тряпьё со спины не спадало, немец его вокруг себя верёвочкой обвязал.

– Изобретение века? – смеюсь я. Сержант опускает шинель.

– Хинаб! – говорю я немцу и показываю на лавку.

– Ну, а дальше что? – спрашиваю я немца,

– Вайтер? – переспрашивает он.

– Гитлер капут! Криг цу энде!

– Для тебя – то война кончилась! – сказал я вслух. А для нас она только начинается! На немце надеты кованые железом сапоги, шинель из тонкой и мягкой голубоватой шерсти. Стальной шлем был пристегнут к поясному ремню. Видно он ложился спать, снял его с головы и зацепил на ремень, чтобы не затерялся. Солдаты крутили немецкую винтовку. Щелкали пустым затвором.

– Чья лучше? Товарищ лейтенант!

– Немецкая тяжелей!

– Раз тяжелей, значит бьёт кучней и лучше!

– Попробыватъ надо! У немца взяли документы, забрали фотографии и поясной ремень. Как будто боялись, что он на ремне может повеситься. Мы думали, что пленных, как и наших, взятых под арест, нужно вести без поясного ремня. Всё это мы думали и нам казалось по первому разу. Потом мы с пленных не снимали ремни. После допроса, немца и девиц отправили под охраной в деревню Горохово. Там должно было быть наше начальство. Пусть допрашивают немца и позабавятся с девицами. По дороге в Горохово нашу охрану, девиц и немца встретили полковые разведчики. Отобрали у солдат всю компанию и велели солдатам идти назад в свою роту. Так пленный и девицы взятые нами, [стали фигурировать как (инициатива) добыча полковых разведчиков] перешли в руки разведчиков. Вместо того, чтобы от комбата получить одобрение и похвалу, за взятие деревни к уснувшего на печке немца, я получил от него недовольный выговор и втык. Он неожиданно появился в деревне Губино и заорал на меня:

– Почему остановился в деревне? Почему не выполняешь приказ? Я что, мальчик? Бегать за тобой!

– Допрашивал пленного! – спокойно ответил я.

– 25 -

– Какого ещё пленного? – заорал он.

– Нашего, которого мы взяли вместе с девицами.

– Тебе было приказано без остановки двигаться вперёд!

– А я что делаю?

– Почему не занял совхоз Морозово?

– Первый раз слышу! Мне приказано к исходу дня перерезать Московское шоссе и попытаться с ходу взять Губино. Вот я и здесь! А в Морозове по приказу мне положено быть завтра.

– Мне нужно Морозово! Ты понял, что мне нужно?

– Вот ты его и бери!

– Мне нужно! Мне нужно! А мне нужно [отдых дать солдатам!] высушить одежду на солдатах и дать им отдых хоть несколько часов!

– Тебе нужно Морозово, а мне нужно солдат накормить! [и обсушить] [А это, комбат, забота твоя.] Ты посмотри на солдат, они покрылись льдом. Ты видел, как мы Волгу форсировали?

– Через два часа тебя в деревне чтобы не было! Пойдёшь по дороге через лес, выйдешь на опушку и займешь оборону перед совхозом Морозово. Туда [пошлём твоего] пришлю старшину с продуктами. [Накормишь солдат. Два часа на отдых.] В шесть ноль-ноль перед рассветом по Морозово будет дан залп нашей артиллерии. После залпа поднимаешь своих солдат в атаку и цепью пойдёшь на Морозово. Всё понял?

– А что оно, Морозово, представляет собой?

– Увидишь, когда возьмешь!

– Ты берёшь Морозово, Татаринов переходит железную дорогу и поворачивает влево, в направлении на станцию Чуприяновка. Он берет станцию, ты прикрываешь его по полотну со стороны Калинина.

– Всё ясно?

– Давай вперед! Когда посланные с пленным немцем солдаты вернулись в Губино, роты в деревне уже не [было] оказалось. По деревне ходили связисты и растягивали провода. Солдаты спросили, где рота. Их направили в крайнюю избу к командиру взвода связи. Солдаты вошли в избу, лейтенант связист сидел на лавке, скинув валенки. Он у горящей печи сушил свои портянки.