Лакомный кусочек - Маргарет Этвуд

Она больше не могла оставаться в комнате. Заставила себя встать и пойти в холл, где, к своему удивлению, склонилась к телефону и набрала номер. Раздался гудок, потом в аппарате щелкнуло. Она затаила дыхание.

— Хэлло! — мрачно сказал кто-то.

— Дункан? — спросила она неуверенно. — Это я.

— А… — последовала пауза.

— Дункан, ты не мог бы прийти вечером в гости? К Питеру. Я, конечно, звоню поздно, но…

— Мы собираемся сегодня на вечеринку в одно довольно занудное место, к аспирантам, — сказал он. — Всем семейством.

— Тогда приходи попозже! Вы можете вместе прийти.

— Не уверен…

— Прошу тебя, Дункан! Я никого там не знаю, мне обязательно надо, чтобы ты пришел, — сказала Мэриан с необычной для себя настойчивостью.

— Ничего тебе не надо, — сказал он. — Впрочем, может, мы и заглянем. Там, куда мы идем, будет дикая скука, аспиранты говорят только о своих экзаменах. Да и любопытно поглядеть, что собой представляет твой жених.

— Прекрасно! — сказала она с благодарностью и дала ему адрес.

Положив трубку, она почувствовала себя намного лучше. Вот в чем, значит, было дело: ей хотелось быть уверенной в том, что на вечеринке будут люди, которые ее знают. Тогда все будет в порядке, она справится… Мэриан набрала другой номер.

Она говорила по телефону с полчаса и обзвонила порядочно народу. Клара и Джо придут, если удастся вызвать к детям няню; двое, да еще Дункан с приятелями, итого пятеро. И еще три конторские девы. Вначале они колебались — очевидно, оттого, что их приглашали в последний момент, но все же Мэриан удалось их уговорить, сославшись на то, что первоначально, мол, решили пригласить только женатых друзей, но оказалось, что все же явятся несколько холостяков, так что ее коллеги были бы весьма кстати. Ведь для одиноких мужчин такая тоска сидеть в окружении семейных пар! — добавила Мэриан. Итого, восемь. Затем у нее мелькнула мысль пригласить Эйнсли, которой было полезно немного развлечься, — и Эйнсли, к ее удивлению, согласилась, хотя подобные вечеринки были не в ее духе.

Лишь на секунду у Мэриан возникла мысль пригласить еще Леонарда Слэнка; но она тотчас решила, что это будет слишком.

Почувствовав, что дело идет на лад, она стала одеваться. Надела новый пояс, купленный специально к красному платью, заметила, что почти не потеряла в весе: все-таки макароны пошли ей впрок. Она не собиралась покупать пояс, но продавщица, затянутая в корсет, сказала, что пояс необходим, и принесла подходящую модель с шелковой вставкой и бантиком. «Вы такая худышка, милочка, — сказала продавщица, — что пояс вам, собственно, не нужен. Но ведь это платье — в обтяжку, и все увидят, что на вас нет пояса. А хорошо ли это?» Ее нарисованные брови поползли вверх. Слова ее звучали как нравоучение. «Конечно, конечно, — поспешно ответила Мэриан, — пояс необходим».

Когда она натянула на себя красное платье, стало ясно, что молнию ей самой не застегнуть. Она постучала к Эйнсли и попросила помочь.

Эйнсли была в одной сорочке. Она только что начала краситься и успела подвести только левый глаз; брови у нее вообще отсутствовали, отчего лицо ее казалось перекошенным. Она застегнула молнию на платье Мэриан и маленький крючок наверху, затем отступила назад и критически оглядела подругу.

— Красивое платье, — сказала она, — но что ты собираешься к нему надеть?

— Надеть?

— Ну да. Платье очень броское, оно требует массивных серег или чего-то в этом роде, для общего баланса. Есть у тебя подходящие?

— Не знаю, — сказала Мэриан. Она пошла к себе и стала рыться в ящике среди бижутерии, подаренной ей родственниками. Там были все виды клипсов: букетики из поддельных жемчужин, бледные морские раковины, металлические и стеклянные цветы и даже смешные зверюшки.

Эйнсли тоже порылась в них.

— Нет, — сказала она с видом знатока. — Это никуда не годится. Но у меня есть как раз то, что надо.

Она долго искала в ящиках и на комоде, перевернула все вверх дном и наконец нашла пару крупных золотых серег с подвесками.

— Вот так-то лучше, — сказала она, приладив серьги к ушам Мэриан. — Теперь улыбнись.

Мэриан чуть улыбнулась.

Эйнсли покачала головой.

— Прическа у тебя отличная, — сказала она, — а вот над лицом надо поработать. Самой тебе не справиться. Ведь ты только слегка подкрасишься и будешь похожа на девчонку, надевшую мамино платье.

Она усадила Мэриан в кресло, прямо на груду белья в разной степени загрязненности, и повязала ей вокруг шеи полотенце.

— Сперва я сделаю тебе маникюр, чтобы лак успел высохнуть, — сказала Эйнсли и стала подпиливать Мэриан ногти. — Грызешь ты их, что ли?

Когда ногти были покрыты белым перламутровым лаком и Мэриан подняла руки в воздух, чтобы лак высох, Эйнсли занялась ее лицом, пользуясь разными инструментами, кисточками, щеточками, мазями, — все это в беспорядке валялось на ее туалетном столике.

Все время, пока с ее кожей, а затем с каждым глазом и каждой бровью происходили странные метаморфозы, Мэриан безучастно смотрела в зеркало, удивляясь профессиональной сноровке, с которой это делала Эйнсли. Ей невольно вспомнилось, как в школе перед любительским спектаклем матери за сценой накладывали грим на лица своих развитых не по годам дочерей. Мелькнула мысль о микробах, попадающих на кожу лица вместе с краской.

Наконец Эйнсли щеточкой, в несколько слоев намазала ей губы.

— Ну вот, — сказала она, поднося к лицу Мэриан ручное зеркало. — Так-то лучше. Только осторожно с ресницами — они еще не высохли.

Мэриан увидела в зеркале незнакомую женщину с египетским разрезом глаз, с тенями на веках и густо накрашенными ресницами. Она смотрела не мигая, опасаясь, что это новое лицо может потрескаться и осыпаться.

— Спасибо, — неуверенно поблагодарила она.

— Теперь улыбнись.

Мэриан улыбнулась.

Эйнсли нахмурилась.

— Нет, не так, — сказала она. — Вложи в улыбку больше чувства. И опусти ресницы.

Мэриан растерялась — она не умела опускать ресницы. Она начала упражняться перед зеркалом, искать то движение лицевых мышц, которое вызвало бы нужный эффект. Ей удалось научиться опускать ресницы, однако при этом казалось, что она близоруко щурится. Но тут на лестнице послышались шаги, и через секунду на пороге возникла хозяйка. Она тяжело дышала.

Мэриан стянула с себя полотенце и встала с кресла. Ресницы у нее были опущены, и она не сразу сумела поднять их на нужную высоту. Невозможно было в новом красном платье и с таким лицом проявить сдержанную вежливость, которой требовала ситуация.

Хозяйка ахнула, увидев Мэриан — ее обнаженные руки, декольтированное платье и покрытое косметикой лицо. Впрочем, она пришла главным образом к Эйнсли, которая стояла в сорочке, босая, с одним подведенным глазом и растрепанными волосами.

— Мисс Тьюс, — начала хозяйка. На ней все еще было черное шелковое платье и жемчужное ожерелье: она собиралась играть оскорбленное достоинство. — Я специально ждала, пока мои нервы успокоятся, чтобы поговорить с вами. Я не хочу неприятностей. Я всегда избегала всякого рода сцен и неприятностей, но теперь, боюсь, вам придется освободить квартиру.

Вовсе она не успокоилась — голос ее дрожал. Мэриан заметила, что она комкает в руке кружевной носовой платок.

— Я мирилась с вашим омерзительным пьянством, — продолжала хозяйка, — я знаю, все бутылки покупались для вас, я уверена, мисс Мак-Элпин никогда не пьет, то есть пьет не больше, чем все люди. — Ее глаза снова скользнули по новому красному платью: ее вера была несколько поколеблена, но она воздержалась от комментариев. — Пока вы по крайней мере давали себе труд скрывать, сколько бутылок тащите в мой дом, я старалась не упрекать вас за неопрятность и за беспорядок. Я отношусь к людям терпимо, мне нет дела до того, чем занимаются мои жильцы у себя в комнатах. Меня это не касается. И я сделала вид, что ничего не заметила, когда молодой человек — мне это точно известно, не пытайтесь лгать — провел здесь ночь. Я даже ушла из дому на другое утро, чтобы избежать неприятностей. Хорошо, что ребенок ни о чем не догадался. Но выставлять своих опустившихся, пьяных приятелей на всеобщее обозрение!.. — теперь она кричала вибрирующим от возмущения голосом, — и подавать дурной пример ребенку!..

Эйнсли посмотрела на нее пылающим от негодования глазом, обведенным черной тушью.

— Ну вот что, — сказала она точно таким же обвинительным тоном, отбросив назад волосы и расставив пошире босые ноги, — я всегда подозревала, что вы лицемерка, а теперь я это точно знаю. Вы лицемерная мещанка, у вас нет настоящих принципов, вы просто боитесь соседей. Трясетесь за свою драгоценную репутацию. Я считаю ваше поведение аморальным. Так знайте, что у меня тоже будет ребенок, и я не намерена воспитывать его здесь, в вашем доме, где он вырастет бесчестным человеком. Вы были бы дурным примером, и вот что еще я вам скажу: трудно найти другого человека, личность которого была бы так враждебна свободному проявлению творческих сил, как ваша личность! Я буду счастлива уехать отсюда, и чем раньше, тем лучше. Не желаю, чтобы ваше присутствие отрицательно влияло на ход моей беременности!