«Оборотни» из военной разведки - Анатолий Терещенко

— Извини за задержку. А теперь можно и присесть. Может, тебе виски?

— Да нет, не стоит мешать с таким благородным напитком.

— Твоя воля. Тогда давай выпьем за надежду. Ни один врач не знает такого лекарства для усталого тела и измученной души, как надежда, — украсила тост словами Стефана Цвейга счастливая Сюзанна и внимательно посмотрела на гостя.

— За такой оптимизм грех не выпить. Полностью присоединяюсь к тосту. Только разреши, я добавлю: надежда сопровождает нас всю жизнь и не покидает даже на смертном одре, — поддержал Николай.

— Ты слишком приземлил это чувство. Надеяться — это верить, а вера всегда двигала человечество вперед. Так давай выпьем за локомотив прогресса…

Бутылка скоро стала пуста. Опорожнили и вторую. Потом попробовали виски. Они весело щебетали, обнимаясь, сидя в креслах, поставленных рядышком. Её льняные волосы, накрученные крупными локонами, источали тонкий запах французских духов «Клима», точно таких, какими пользовалась Лариса. От этого на душе сделалось не по себе, но хмель и близость женского тела вытеснили всякие сомнения.

Она то бросалась в объятия Николая, то, подобрав свои длинные ноги, садилась в кресло и мило смотрела на мужчину. Её круглые, крупные колени, выставленные вперед, слепили разум и возбуждали страсть.

— Ник, я твоя… пойдем, — стонала женщина, повиснув на кавалере. — Подожди…

Она последовала в ванную комнату и через несколько минут вышла в легком полупрозрачном халатике.

— Можешь охладиться и ты. Свежий халат и полотенце висят на крючке. Давай, милый, мы же без комплексов.

Розовая спальня, розовое постельное бельё на широкой венской кровати, торопливые шаги к ней, уже лежащей и протягивающей руки…

Поздно вечером он добрался домой. Успокоенность и одухотворенность, — с одной стороны, брезгливость и нарастающее осуждение собственного проступка, — с другой, слились в ощущаемый ком где-то за грудиной.

Он лежал на диване и смотрел в потолок темной комнаты, на котором изредка пробегали блики от фар проезжающих автомашин. Если на период близости с Сюзи в нем на время умолк разведчик, то сейчас он говорил языком трезвых доводов и требовал ответа на вопросы: что это — случайность или подстава?

«Вообще-то, похоже, но играть буду до конца. Надо выяснить поподробнее в отношении супруга», — решил Николай.

Зайдя как-то в магазин через неделю после той бурной вечеринки, он увидел Сюзи и поразился: она была ещё краше. Договорились встретиться у неё в пятницу.

— Я буду ждать, милый. Ты дорогу знаешь, — улыбнулась красавица и как-то особенно посмотрела на Николая.

Ровно в 18.00 Ветров нажал кнопку звонка квартиры американки. Дверь моментально открылась, и в проёме показался улыбающийся мужчина.

— Вы к Сюзанне?

— Да…

— Проходите. Я брат её… родной брат. Приехал по её просьбе. Она заболела. Часа два назад как отвезли в больницу. Она просила вас дождаться и предупредить, — на ломаном русском языке проговорил незнакомец.

Только сейчас Николай стал осязаемо понимать, что он стоит на пороге ЧП, что надвигается провокация, а он становится её жертвой. Он понял замысел режиссеров и решил свою роль в этом спектакле доиграть достойно и до победного конца. Как профессионал, он понимал, что трусость в создавшейся ситуации ему не советчица, приготовился принять удар спецслужбы и достойно ответить на него своеобразным волейбольным блоком, который он умел ставить и держать.

«Братец» предложил кресло, в котором ещё недавно сидел Николай, целуясь с Сюзи.

— Завать миня Борисом, — представился неизвестный, коверкая русские слова.

— Надеюсь, мне вам представляться не надо. «Сестричка» вам рассказала о Николае, — съязвил россиянин.

— Да, она вся во власти воспоминаний, — явно слукавил Борис.

В дверь коротко позвонили. Вошел головастый, рано начавший лысеть низкорослый мужчина. Создавалось такое впечатление, что ягодицы его из-за коротких ног доходили до уровня колен. Вспотевшее лицо незнакомца выдавало волнение или вчерашний перепой. Волосы от пота с боков слипались рыжей куделью.

— Майкл Зенчук… Посольство Соединенных Штатов Америки в Белграде, — отрекомендовался он, почти не глядя ни на того, кто представлялся «братом» Сюзанны, ни на Николая. Его взор, устремленный в простенок, поначалу зародил у Ветрова мысль, что он косой.

— Николай Ветров, посольство Советского Союза, — с достоинством ответил майор.

— Будем знакомы… будем знакомиться поближе, — заволновался Борис, подобострастно глядя на Зенчука, очевидно, своего шефа. «Брат» как-то извинительно посмотрел на советского гостя.

Американцы не ожидали встретить такого спокойствия со стороны россиянина, и смелый его ответ серьёзно встревожил Майкла. Зенчук трясущимися руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.

Николай спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии мозг озарила когда-то выуженная и твёрдо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений — любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности — любой повод, кроме одного; а этим одним является трусость.

«Ни в коем случае нельзя сломать себя, надо переиграть этих кретинов, и я это сделаю уже здесь», — успокаивал себя офицер.

— Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? — съязвил Зенчук.

— Это что, Сюзанна передала мне на память?

— Что-о-о? Я вас не понял, — Майкл криво усмехнулся, — вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или они станут достоянием жены… Каково?

После этих жестких слов он уставился на россиянина, пытаясь понять по его лицу реакцию на главный козырь в начатой игре грубой компрометации.

— Так я и не понял: вы дарите мне эти доказательства красивого времени препровождения с вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?

— У нас не один экземпляр. Мы в случае надобности сможем их размножить.

— Ну тем более, подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу и фотобумагу.

— Смел, смел, как я погляжу, — съязвил Зенчук.

— Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкая их в объятия инфицированных СПИДом «русских медведей», — сказал Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла — бурно и смешно.

— Сволочь, что-о-о? — опять Зенчук растянул это короткое местоимение.

— А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовку Хотя после такого вашего хамского вступления я ещё подумаю, как себя вести, — ответил Ветров.

После этого он взглянул сначала на «брата», а затем на ошалелого Зенчука, у которого постепенно стали краснеть щеки и почему-то побледнели уши. Как показалось Николаю, у Майкла мясистые уши даже несколько отвисли, как лопухи в знойный июльский полдень.

— Что с вами, господа хорошие? У мужчин все поступки должны быть исполнены мужества, как бы судьба их не трепала, — продолжал издеваться Николай.

— А ты знаешь, — Майкл разгорячился, — ты знаешь, что ты в капкане? Кто знает, где ты сейчас, с кем проводишь время? Ты сейчас живой, а через мгновенье будешь мертвый. И никто не узнает, где могилка твоя… Так, кажется, поётся в одной из ваших песен?

— Так оно так, однако я помню и другие слова, слова из справедливой прозы: люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы. Кое-что и у меня для вас есть, если пошла коса на камень, — и он быстрым движением достал зажигалку, по форме напоминающую фанату «лимонка». — Давайте-ка лучше мирно разойдемся, а то ваша требуха может оказаться на этой люстре. Думаю, сейчас наиболее подходящий момент для моей вербовки вас. Господин Брокман не одобрит вашу безголовую для разведки затею. Ваша сотрудница по вашей вине стала неизлечимо больна.

На Николая смотрели пустые выпученные глаза горе-вербовщиков. Оба впали в ступор после упоминания о чуме двадцатого века. Они сидели отрешенные, тупо глядя в пространство.

Зенчук вдруг словно очнулся и процедил сквозь зубы, перейдя на джентльменское «вы»:

— Николай, вы что, правда больны?

— Здесь у меня с вами полная откровенность.

— Чем вы можете доказать? — последовал дурацкий вопрос.

— Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею. — Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего «брата». Они находились в полной прострации.