Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

(Матушка моя, перед тем как мне тронуться в путь, уединилась со мной так, чтобы никто из девушек нас не услышал, и наказала мне: я должен сделать все, чтобы Рут со мной было приятно. Ныне я, как мог, следовал ее наставлениям.)

Рут так и не услышала от меня о Лорне, а я не знал, как бы поделикатнее о ней сообщить. Рут привела меня на кухню, где все сверкало, и блестело, и царила идеаль­ная чистота, и, запинаясь на каждом слове, сказала, что счастлива видеть меня у них в Далвертоне, а я все глядел на нее и все думал, какая она все-таки прелесть. Один-два раза я попытался рассказать ей, какие дела творятся у нас в Плаверз-Барроуз, как мы сражались и победили Дунов, и что их королева живет теперь у нас в доме, но Рут пере­путала все имена, и я никак не мог втолковать ей, кто такая Лорна, и кто такая Гвенни Карфекс, и единст­венной, о ком она пожелала узнать что-нибудь но­венькое, оказалась Салли Сноу. Нет, как вам это понра­вится?

— А что поделывает дядюшка Бен? — спросил я кузи­ну Рут (мы привыкли называть его именно так, хотя родст­во наше было весьма отдаленным).— Почему со дня на­шей последней встречи мы не получили от него никаких известий?

— За последние полгода дедушка так изменился, что я и сама не знаю, что о нем подумать, — ответила Рут,— Часто, не сказавшись никому, он уезжает из дому в лю­бое время дня и ночи, и никто не знает, где он и когда вернется, и одевается он при этом, как простой ремеслен­ник. Самое худшее, это то, что если ему засядет в голову какая-нибудь идея, ее не выбьешь оттуда никакими си­лами.

Рут вздохнула.

— Он же укорачивает себе век, кузен Джон,— продол­жила она.— Ничто ему не мило в этой жизни. Он только курит трубку и целыми днями рассматривает осколки ко­ричневых камней, которые пригоршнями достает из кар­манов. Он так гордился своей лавкой, а нынче он забросил все дела, полностью передоверив их старшему при­казчику и мне.

— Что же станет с вами, дорогая Рут, если со стари­ком, не дай Бог, что-нибудь случится?

— Не знаю, честное слово, не знаю,— чистосердечно ответила Рут,— мне и подумать об этом страшно. Как бы там ни было, все зависит только от него, от моего де­душки.

— Все, дорогая Рут, зависит только от вас,— сказал я,— потому что в будущем весь мир ляжет у ваших ног.

— Да-да, я знаю, на что вы намекаете, но сама мысль об этом мне невыносима. Когда, бывает, мы с ним повздо­рим и он грозит не завещать мне ни гроша, я всегда от­вечаю ему, что богатство для меня еще страшнее бедности, и он все не верит, что я говорю серьезно. Вы только подумайте, кузен Джон, как странно! он не верит ни од­ному моему слову!

— Это вовсе не странно,— ответил я,— если знать, как он ценит деньги. И знайте, вам никто не поверит, пока... Пока не заглянет в ваши правдивые и прекрасные глаза, дорогая.

Я сказал Рут именно то, что думал, не имея в виду ничего иного. Что мне всегда нравилось в Рут, так это ее спокойный прямой взгляд и ее большие карие глаза. А сейчас эта маленькая девушка опустила их долу и отвела их в сторону, не сказав ни слова.

— Пойду присмотрю за лошадью,— сказал я, чтобы сменить тему разговора.

К обеду дядюшка Бен не вернулся. За стол мы сели втроем: третьим был старший приказчик, мужчина лет пятидесяти или более того, по имени Томас Кокрам. У не­го, как мне показалось, были свои, причем весьма серьез­ные, виды на маленькую Рут.

Когда обед закончился, Рут под благовидным предло­гом избавила нас от присутствия мастера Кокрама, не предложив ему даже стакана вина. Вместо этого она ве­лела ему проверить кое-какие счета перед приходом дя­дюшки Бена.

Затем Рут повернулась ко мне и просто, безыскусно сказала:

— Вы провели сегодня в дороге все утро, кузен Ридд, а впереди еще долгая дорога домой. Что-то скажет доро­гая тетушка Ридд, если я отпущу вас, не дав вам выпить чего-нибудь на прощание? Все ключи при мне, а у дедуш­ки, говорят, лучшее вино в Западной Англии. Что предпочитаете— портвейн или херес?

— Сказать по правде, прекрасная кузина, по вкусу я их совсем не различаю — разве что по цвету,— ответил я,— однако, «портвейн» звучит благороднее и богаче, и потому пусть будет портвейн.

Маленькая моя кузина духом слетала в заветный погребок и вернулась с черной бутылкой, покрытой пылью и паутиной. Откупорив бутылку, она налила искрящегося розового вина, издававшего нежный запах свежих фиалок. Вино мне понравилось так, что... Словом, я даже не заметил, как пробежало время. Первый стаканчик Рут про­пустила вместе со мной, а от второго и всех последующих отказалась наотрез, следя, однако, за тем, чтобы мой не оставался пустым никогда, и, надо признать, это ей удалось как нельзя лучше.

— Что значит эта маленькая капелька для мужчины такой силы и стати, кузен Ридд? — приговаривала она, и всякий раз прекрасные розы расцветали на ее милых щеч­ках.— Говорят, голова у вас такая крепкая, что вы не пья­неете ни от какого вина!

— Так оно и есть,— ответил я.— Однако же, удиви­тельная у вас память, дорогая Рут: прошло столько вре­мени, а вы — ну надо же! — не забыли такую мелочь.

— Это еще что: я помню всякое слово, что вы когда-либо произнесли, кузен Ридд, потому что говорите вы ма­ло, а голос у вас — глубокий-преглубокий... А сейчас вы должны прикончить вторую бутылочку.

— Должен, значит, должен,— не стал возражать я,— терпеть не могу гордецов и упрямцев. Кстати, сколько вам исполняется в следующий ваш день рождения?

— Восемнадцать, дорогой Джон,— ответила Рут, и мне так понравилось, что она назвала меня «Джоном», что я чуть было не поцеловал ее опять. Но в этот момент я вдруг вспомнил о Лорне — моей Лорне — и подумал о том, в какую бы ярость пришел я, если бы какой-нибудь дру­гой мужчина поцеловал бы ее вот так же, как я сейчас собирался поцеловать Рут, и, сдержавшись, я откинулся в кресле, ожидая прибытия другой бутылочки.

— А помните, как мы танцевали в тот вечер? — спро­сил я, когда Рут открывала вторую бутылку.— Не хотели бы вы приехать к нам снова и потанцевать на моей свадь­бе, кузина Рут?

Бедняжечка, она чуть не выронила бутылку. Она наполнила мой стакан, и щечки ее стали бледными.

— Вы, кажется, что-то спросили меня? — чуть слышно пролепетала она.

— Да нет, ничего особенного, Рут. Я только хотел ска­зать, что все мы очень любим вас. Я намерен жениться в самом ближайшем будущем. Вы приедете помочь нам?

— Конечно... конечно, кузен Ридд, если... если дедуш­ка позволит мне оставить дела на это время.

Она отвернулась, подошла к окну и тяжело вздохну­ла. А я — я просто не знал, что делать, но, обдумав поло­жение, решил, что с моей стороны мужественней и поря­дочней всего было бы выложить ей все начистоту. В конце концов, она даже не знает имени моей будущей жены и думает, что это Салли.

Собравшись с духом, я рассказал Рут, как все было — год за годом, не пропуская никаких подробностей. Я рас­сказал ей о своей любви к Лорне и о бесчисленных опас­ностях и преградах, стоявших и по-прежнему стоящих между нами. Я рассказал, какой бедной, беспомощной и одинокой была Лорна, и какой печальной была ее моло­дость до тех пор, пока я не выкрал ее из Долины Дунов. И когда я кончил, она тихо спросила меня, не поднимая Головы:

— А она любит вас, кузен Ридд? Говорила ли она вам, что любит вас... любит всем сердцем!

— Говорила...— промолвил я таким же тихим голо­сом,— Неужели вы думаете, что происхождение могло убить в ней чувство?

Ничего не ответила Рут. Она встала, прошлась по ком­нате, а потом, зайдя за мое кресло, нежно поцеловала ме­ня в голову. Слезы, кипевшие в ее душе, вырвались нару­жу и покатились по ее щекам.

— Я надеюсь, вы будете очень счастливы в вашей... в вашей новой жизни,— чуть слышно прошептала она.— И вы обретете то счастье, какое заслуживаете, и будете счастливы настолько, насколько сможете осчастливить других... Господи, я, кажется, совсем забыла о своих обя­занностях! Извините: дедушка не выходит у меня из головы, и оттого на сердце у меня так тяжко...— Она смахнула слезу.— Вы мне только что пересказали такой чудесный роман, а я даже не налила вам стакан вина. Налейте себе сами, дорогой кузен, а я через минуточку вернусь.

Она вышла из комнаты и когда воротилась вновь, я подивился ее самообладанию: никто бы не подумал, что она только что плакала, и лишь холодные дрожащие ру­ки выдавали ее волнение.

Дядюшка Бен так и не появился в этот день, и Рут, обещавшая приехать к нам и прогостить две недели, сказала на прощание, что ничего у нее, пожалуй, не выйдет, потому что она представить себе не может, как она оста­вит дедушку одного, и я подумал, что она права и не стал настаивать на своем.

Глава 37

Каунселлор наносит нам визит

Я ехал домой в этот вечер, всей душой сострадая бед­ной Рут и нимало не догадываясь о том, что мне самое время было печалиться о собственных неурядицах. Я въехал во двор, когда едва стемнело, и Лиззи, выйдя мне навстречу, сказала: