Идет охота на волков… - Владимир Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы воспитаны в презренье к воровству…»
Мы воспитаны в презренье к воровствуИ еще к употребленью алкоголя,В безразличье к иностранному родству,В поклоненье ко всесилию контроля.
Вот география,А вот органика:У них там — мафия,У нас — пока никак.
У нас — балет, у нас — заводы и икра,У нас — прелестные курорты и надои,Аэрофлот, Толстой, арбузы, танкераИ в бронзе о́тлитые разные герои.
Потом, позвольте-ка,Ведь там — побоище!У них — эротика,У нас — не то еще.
На миллионы, миллиарды киловаттВ душе людей поднялись наши настроенья, —И каждый, скажем, китобой или домкратДает нам прибыль всесоюзного значенья.
Вот цифры выпивших,Больная психика…У них же — хиппи же,У нас — мерси пока.
Да что, товарищи, молчать про капитал,Который Маркс еще клеймил в известной книге!У них — напалм, а тут — банкет, а тут — накал,И незначительные личные интриги.
Там — Джонни с ДжимамиВсенаплевающеДымят машинами,Тут — нет пока еще.
Куда идем, чему завидуем подчас!Свобода слова вся пропахла нафталином!Я кончил, все. Когда я говорил «у нас» —Имел себя в виду, а я — завмагазином.
Не надо нам ужеВсех тех, кто хаяли, —Я еду к бабушке —Она в Израиле.
<Между 1970 и 1978>«Я первый смерил жизнь обратным счетом…»
Я первый смерил жизнь обратным счетом —Я буду беспристрастен и правдив:Сначала кожа выстрелила по́томИ задымилась, поры разрядив.
Я затаился, и затих, и замер, —Мне показалось — я вернулся вдругВ бездушье безвоздушных барокамерИ в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижи́м и грузен,И погружен в молчанье, а пока —Меха и горны всех газетных кузенРаздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам —В ней каждый образ был неповторим…Вот мой дублер, который мог быть первым,Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта, —Запас заглавных букв — на одного.Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,Но дальше я поднялся без него…
Вот тот, который прочертил орбиту,При мне его в лицо не знал никто, —Все мыслимое было им открытоИ брошено горстями в решето…
И словно из-за дымовой завесыДрузей явились лица и семьи, —Они вcе скоро на страницах прессыРасскажут биографии свои.
Их всех, с кем вел я доброе соседство,Свидетелями выведут на суд, —Обычное мое, босое детствоОбуют и в скрижали занесут…
Чудное слово «Пуск!»— подобье вопля —Возникло и нависло надо мной, —Недобро, глухо заворчали соплаИ сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло,И я не смел — или забыл — дышать.Планета напоследок притянула,Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятеренно, —Глаза, казалось, вышли из орбит,И правый глаз впервые удивленноВзглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул — не помню, крик ли, кляп ли,Я рос из кресла, как с корнями пень.Вот сожрала все топливо до каплиИ отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили,Не знаю — хороня или храня,А здесь надсадно двигатели взвылиИ из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,Вновь чередом своим пошла весна,Глаза мои на место возвратились,Исчезли перегрузки, — тишина…
Эксперимент вошел в другую фазу, —Пульс начал реже в датчики стучать.Я в ночь влетел — минуя вечер, сразу, —И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире,Но Левитан ворвался в тесный залИ отчеканил громко: «Первый в мире…» —И про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть,Изрек про самочувствие свое.Пришла такая приторная легкость,Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона словно в петлю свился.Стучали в ребра легкие, звеня.Я на мгновенье сердцем подавился —Оно застряло в горле у меня.
Я о́тдал рапорт весело — на совесть,Разборчиво и очень делово.Я думал: вот она и невесомость —Я вешу нуль, — так мало, ничего!..
Но я не ведал в этот час полета,Шутя над невесомостью чудно́й,Что от нее кровавой будет рвотаИ костный кальций вымоет с мочой…
<Между 1970 и 1978>«Проделав брешь в затишье…»
Проделав брешь в затишье,Весна идет в штыки,И высунули крышиИз снега языки.
Голодная до драки,Оскалилась весна, —Как с языка собаки,Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха,Все ясно, и стрелы на карте прямы, —И воины в легких небесных доспехахВрубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться:Сам зимний генералНикак своих позицийБез боя не сдавал.
Тайком под белым флагомОн собирал войска —И вдруг ударил с флангаМороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом:Где свет и ручьи — где поземка и мгла,И воины в легких небесных доспехахС потерями вышли назад из «котла».
Морозу удирать бы —А он впадает в раж:Играет с вьюгой свадьбу, —Не свадьбу — а шабаш!
Окно скрипит фрамугой —То ветер перебрал, —Но он напрасно с вьюгойПобеду пировал!
А в зимнем тылу говорят об успехах,И наглые сводки приходят из тьмы, —Но воины в легких небесных доспехахВрубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется —Сжимается без словРука тепла и солнцаНа горле холодов.
Не совершиться чуду:Снег виден лишь в тылах —Войска зимы повсюдуБросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье —Запела вода, пробуждаясь от сна, —Весна неизбежна — ну как обновленье,И необходима, как — просто весна.
Кто славно жил в морозы,Те не снимают шуб, —Но ржаво льются слезыИз водосточных труб.
Но только грош им, нищим,В базарный день цена —На эту землю свышеНиспослана весна.
…Два слова войскам: несмотря на успехи,Не прячьте в чулан или в старый комодНебесные легкие ваши доспехи —Они пригодятся еще через год!
<Между 1970 и 1978>«Вот я вошел и дверь прикрыл…»
Вот я вошел и дверь прикрыл,И показал бумаги,И так толково объяснил,Зачем приехал в лагерь.
Начальник — как уключина, —Скрипит — и ни в какую!«В кино мне роль поручена, —Опять ему толкую, —
И вот для изучения —Такое ремесло —Имею направление!Дошло теперь?» — «Дошло!
Вот это мы приветствуем, —Чтоб было как с копирки,Вам хорошо б — под следствиемПолгодика в Бутырке!
Чтоб ощутить затылочком,Что чуть не расстреляли,Потом — по пересылочкам, —Тогда бы вы сыграли!..»
Внушаю бедолаге яНастойчиво, с трудом:«Мне нужно прямо с лагеря —Не бывши под судом!»
«Да вы ведь знать не знаете,За что вас осудили, —Права со мной качаете —А вас еще не брили!»
«Побреют — рожа сплющена! —Но все познать желаю,А что уже упущено —Талантом наверстаю!»
«Да что за околесица, —Опять он возражать, —Пять лет в четыре месяца —Экстерном, так сказать!..»
Он даже шаркнул мне ногой —Для секретарши Светы:«У нас, товарищ дорогой,Не университеты!
У нас не выйдет с кондачка,Из ничего — конфетка:Здесь — от звонка и до звонка,У нас не пятилетка!
Так что давай-ка ты валяй —Какой с артиста толк! —У нас своих хоть отбавляй», —Сказал он и умолк..
Я снова вынул пук бумаг,Ору до хрипа в глотке:Мол, не имеешь права, враг, —Мы здесь не в околотке!
Мол, я начальству доложу, —Оно, мол, разберется!..Я стервенею, в роль вхожу,А он, гляжу, — сдается.
Я в раже, у́держа мне нет,Бумагами трясу:«Мне некогда сидеть пять лет —Премьера на носу!»
<Между 1970 и 1978>«Возвратятся на свои на кру́ги…»
