Легат - Андрей Посняков

Забежав за деревья, отрок остановился, прислушался, осмотрелся. Вроде бы сзади никто не шел.

Вот и славно! Еще раз оглянувшись, Светозар рванул боком, кустами, выскочил с противоположной стороны, распугивая птиц – да кому тут их слушать-то, – кинулся рябиновой полосою. Больно хлестнули по лицу мокрые ветки, болотная трава – осока – ранила босые ноги, да с кроны орехового куста с ног до головы окатило бегущего холодным дождем. Лес стал редеть, показались камыши, кочки… И вот уже захлюпала под ногами вязкая болотная жижа. Взять бы слегу – да нет времени, вдруг да заметили, вдруг да отправят погоню? Оглушительно – на весь лес – билось сердце, глаза рыскали по дальней лесной дымке. Там, впереди, овраг. Там – свои, там – ждут. Как бы не ушли! Быстрее, быстрее.

Первой увязла левая нога, просто ухнула в болотную яму, и Зарко, вскрикнув от боли, завалился грудью в трясину. Задергался, пытаясь освободиться, вытащить ноги, но сразу же почувствовал, что еще больше увяз. Тогда заработал руками, сгребая под себя густую, покрытую зеленой ряской жижу. Эх, если б хоть одна твердая кочка, деревце… Кажется, есть – во-он впереди, всего-то в паре шагов. Но нет, не достать…

Невдушка, Невда, выручай, сестрица! И вы, болотные жители, я ведь вам худа не делал, нечего гневаться. Отпустите – подарю вам семь римских монет. Маленьких, но зато серебряных. Дал бы и больше, да больше у меня нет! Леший, батюшка, что ж ты бродишь кущами-буреломами? Забреди-ка к болотцу, помоги, не дай пропасть зря! И ты, березонька кудрявая, березонька белая, далеко стоишь, высоко глядишь. Протяни белы рученьки-веточки, изогнись, сделай милость.

А трясина не отпускала, тянула на дно, и Зарко с ужасом чувствовал, что проваливается все глубже и глубже. Вот уже затянуло по грудь, вот – по плечи, по горло…

А над головой вдали занималась заря, и там, в стороне восходящего солнца, небо быстро очищалось от тучи, на глазах становясь золотым, малиновым, синим…

– Невдушка, Невда… – отчаянно прошептал отрок, и холодная смрадная жижа хлынула в его горло…

А утреннее золотое солнце сияло, прогоняя дождь и слякоть, весело запели первые утренние птахи, и над лесом, урочищами и рекою, радуя глаз, заиграла бескрайняя лазурь неба.

Глава 15

Август 236 г. Южное Приладожье

Заговор

Ночью столько смертей грозит прохожему…

Душа Радогостя пела, как, в унисон, пели и души всех его воинов! Предчувствие близкой битвы охватило вождя, заставляя сладостно сжиматься сердце. Неслышными предрассветными тенями воины-«волки» скользили по узкой тропе, набег на глупых купцов обещал быть удачным – не зря же Радогость лично принес в жертву Перуну семь белых петухов. Конечно, лучше было бы подарить божествам человека… Ничего! Пусть немного потерпят, совсем чуть-чуть. Жертвы будут! Лишь бы не отвернулся громовержец Перун, лишь бы помогли грозные боги. Помогут! Не в первый раз Радогость ведет воинов на врага. Да уж сейчас-то волноваться нечего – у римских купчишек слишком мало воинов, да и те, что есть, вряд ли сравнятся с молодыми, вкусившими крови «волками»!

Впереди послышался шум порогов, вождь подал знак, и его воины разделились на два отряда – один направился к большим ладьям, брошенным на середине волока, другой – за пороги, к тем челнам, что уже успели спустить обратно в воду.

Пружинила под ногами мокрая от дождя трава, сильные руки сжимали нагревшиеся рукояти мечей и древки рогатин. Краешек солнца показался над дальним лесом, пробивая разноцветные облака. Подул ветерок, сбрасывая с деревьев лишнюю воду, Радогость посмотрел на небо, улыбнулся – боги дают знак, – поднял правую руку… Вот они, вражьи суда – неуклюжие, похожие на больших рыб, – а вот, рядом, шатры. И – тут же – пара воинов в железных доспехах. Посмотрим, выдержат ли они хороший удар рогатины или секиры?!

Резко сжав пальцы в кулак, вождь опустил руку… И туманная рассветная тишь взорвалась диким воплем бросившихся в атаку «волков»!

Вражеские воины вздрогнули, выхватили мечи, прячась за большими щитами. Радогость улыбнулся – легкая добыча, лазутчик не обманул. Ударились о щиты мечи. Копья пронзили шатры и палатки… Ага, поднимайтесь же, гнусные купчишки! Что такое? Нагнувшись, вождь откинул полог упавшего на землю шатра – пусто! И рядом, в другом шатре, тоже никого не было, и в следующем… Воины остановились, недоуменно оглядываясь…

И вдруг затрубили трубы! И, сверкая сталью мечей, из нутра брошенных кораблей выпрыгнули римские легионеры! Десяток… два… три! Засвистели дротики. Другой, еще больший, отряд показался из-за деревьев.

– Ловушка! – тут же сообразил Радогость, но было уже поздно – римляне быстро окружали со всех сторон.

Вождь усмехнулся, скорее весело, нежели грустно. Если суждено погибнуть – что ж, на все воля богов. Погибнуть, чтоб возродиться вновь.

– Все ко мне! – взмахнув мечом, громко закричал Радогость. – Встанем плечом к плечу – и погибнем с честью!

Разобрали ли «волки» последние слова вождя, нет ли, было уже не важно – основной смысл призыва они, несомненно, уловили, поняли. Отступили, окружая вождя качающимся частоколом копий.

– Вы – налево, – быстро распорядился Юний. – Вы – направо, остальные – за мной. Похоже, у них луки. Сомкнуть щиты!

Для римлян место было удобным – большая поляна, мелкие кустики, небольшие, сглаженные катками и брюхами судов кочки. Так сами ж и выбирали…

Столпившиеся вокруг своего вождя «волки» молча ждали.

Сомкнулись щиты. Опустились копья. Центурии, печатая шаг, двинулись на врага.

Рысь, как и подобает легату, находился позади строя, держа в поле зрения всех своих легионеров. Центурии надвигались на врага неумолимо, как грязевой сель или вырвавшаяся из клокочущего жерла вулкана лава. Полетели дротики. Огрызнувшись, «волки» тоже метнули копья. Часть щитов пришлось отбросить, что нисколько не отразилось на шаге центурий. Как шли, так и шли.

Волки не выдержали и с жуткими воплями бросились в бой. Зазвенели мечи, послышались стоны и хрипы, и пряный запах крови, опьяняя, ударил в ноздри.

Юний внимательно следил за ходом боя, время от времени отправляя в подкрепление свежие силы. «Волки» сопротивлялись яростно, были моменты, когда, казалось, окружение вот-вот будет прорвано, но тем не менее легионеры держались и – медленно-медленно – сжимали кольцо.

Радогость громкими воплями воодушевлял воинов, меч его окрасился кровью – римляне подошли слишком близко. Но окруженные и не думали сдаваться – бросались на копья, катились легионерам под ноги, вообще относились с открытым презрением к смерти. Центурия не то чтоб дрогнула… однако явно замедлила темп.

Рысь жестом подозвал посыльного, что-то быстро сказал. Тот, кивнув, бросился к центуриону…

Сеча продолжалась, столь же яростная и кровавая, как и вначале. Летели по сторонам алые брызги, падали в вытоптанную траву, смешиваясь с грязной влагой. Молодые «волки» сгрудились вокруг своего вождя и, на миг замерев, ринулись на прорыв с отчаянным воплем. Секиры и дротики вонзились в щиты, так что легионеры были вынуждены их бросить… В стройных рядах центурии образовалась брешь, в которую устремились враги… И стоило немалых сил удержать их.

– Ну, нет, – покачал головой легат. – Так не пойдет…

Ухмыльнувшись, он отвязал от пояса пращу, положил в петлю камень… Когда-то, еще в Британии, Рысь считался неплохим пращником. Да и сейчас не должен бы был растерять приобретенные на службе навыки.

Примерившись, Юний со свистом раскрутил пращу…

Оп-па!

Пущенный камень без промаха угодил прямо в лоб вражескому вождю! Тот бравировал, сражался без шлема. Был бы шлем – был бы звон. Но шлема не было, а противный хруст костей черепа не очень-то хорошо слышен.

Юний с явным удовлетворением увидел, как вождь молодых «волков» повалился, словно подрезанный колос. Воины подхватили его на руки… И сложно было судить, чего сейчас было больше в их воплях – ярости или горя?

– Манлий, – Рысь положил руку на плечо очередному посыльному, – беги к Каллисту, тессарию – пусть чуть отступят, пусть дадут врагам вырваться.

Манлий умчался, и очень скоро десяток старого тессария Гая Каллиста нарочно отступил к лесу. В стройных рядах центурии на миг образовалась брешь, куда, подхватив своего поверженного вождя, с неудержимой яростью хлынули оставшиеся в живых «волки». Кстати, не так уж много их и бежало, гораздо больше осталось лежать в мокрой траве, истоптанной сотнями ног.

– Там, за лесом, овражек, – задыхаясь, орал приятелю круглолицый Гостомысл. – Он к реке – уйдем!

– Хорошо, – Миронег кивнул, поправляя на плече отяжелевшее тело вождя.

Они несли его вчетвером – Миронег, Гостомысл и еще двое воинов, несли, как могли, быстро, стараясь не споткнуться, не упасть, не уронить в грязь великого воина Радогостя. Мертв он или просто оглушен – пока никого из бегущих не интересовало.