Эра бедствий: чума и войны XIV века – Европа и Русь - Дмитрий Борисович Тараторин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дмитрий не желал видеть на Московской кафедре Киприана, потому что он был болгарин, он был прислан из Константинополя, соответственно, князь не имел никаких рычагов влияния на него, кроме прямого и грубого насилия, каковое он и применил. Также с Киприаном был связан вполне «гвельфский» проект сохранения реального единства Киевской митрополии, в которую входили и земли Великого княжества Литовского, и Северо-Восточная («Великая», как она именовалась в патриарших документах) Русь. И добиться этого мог именно Киприан, который провел немало времени в Литве, и у которого были доверительные отношения с ее князьями. Но Дмитрию нужен был свой, подконтрольный владыка.
И сначала на эту роль, видимо, мыслился именно Сергий. Житие преподобного рассказывает о том, что митрополит Алексий, чувствуя приближение кончины, настойчиво предлагал ему занять в перспективе его место. Предлагал и от своего имени, и от княжьего, и даже упоминал, что все боярство только «за».
Категорический отказ преподобного житие истолковывает как его приверженность к иночеству, нежелание входить в мирские заботы. Но сейчас видится и другая причина.
Константин Аверьянов, автор исследования о преподобном Сергии отмечает:
«Возможно, к решению отказаться от предложенной чести Сергия подтолкнули и уроки истории. Как известно, ранее митрополичью кафедру всея Руси на протяжении XIV в. занимали двое русских – митрополиты Петр и Алексей и один грек – митрополит Феогност. При этом, когда во главе русской церкви стояли местные выходцы, тесно связанные с отдельными группировками русских князей и бояр, в ней постоянно возникали смуты. Так, в 1308 г. против митрополита Петра выступил тверской князь Михаил Ярославич, кандидат которого на митрополию был отвергнут патриархом. Дело дошло даже до обвинений Петра в церковных преступлениях и лишь на специально созванном в 1311 г. соборе в Переяславле-Залесском церковную смуту удалось прекратить. О ситуации в русской церкви при митрополите Алексее мы уже говорили выше. В то же время митрополиту Феогносту, приглашенному на кафедру со стороны, удавалось быть относительно объективным по отношению ко всем русским и литовским князьям и, как следствие этого, сохранять единство митрополии. В этих условиях Сергий, очевидно, должен был прийти к выводу, что во главе Русской митрополии должен был встать человек, не связанный с Литвой или Северо-Восточной Русью, а относительно нейтральный, способный соблюсти хрупкое единство митрополии».
Но тогда Дмитрий решает поставить митрополитом своего духовника попа Митяя. Его после смерти Алексия быстро постригают в монахи (митрополит мог быть лишь из черного духовенства) с именем Михаил.
Иоанн Мейендорф, один из ведущих богословов русского зарубежья пишет: «Помимо личных жалоб, послание Киприана Сергию и Феодору содержит также протест против вступления в управление митрополией в Москве Михаила-Митяя, который до возведения в сан епископа облекся в мантию и присвоил себе знаки митрополичьего достоинства, утверждая, что Алексий назначил его своим преемником. Согласно Киприану, Михаил занял место нареченного митрополита: 1) благодаря ложному истолкованию завещания Алексия, 2) прямому вмешательству князя в дела церкви, которая требует, чтобы епископы избирались епископским собором, а не гражданской властью, 3) подкупом и симонией. Последнее обвинение, особенно важное для понимания происходящего, подкреплено гневным восклицанием: „Тии на куны надеются и на фрязи” (т. е. „эти люди надеются на деньги и генуэзцев”). Действительно, сразу после смерти Алексия Москва и прогенуэзский режим в Византии пришли к соглашению, в котором, конечно, немалую роль сыграли денежные пожертвования русских и посредничество генуэзцев, роль которых еще более прояснится по ходу нашего рассказа. Это соглашение, изложенное в посланиях патриарха Макария, обуславливало, что Киприана не следует принимать в Москве и что Михаил-Митяй будет возведен в митрополиты „Великой Руси” (в отличие от митрополита „Киевского, Руси и Литвы”). Вопреки планам патриарха Филофея, который рассчитывал в лице Киприана дать Руси единого митрополита, приемлемого для всех ее политических правителей, Москва, с помощью генуэзцев, добивалась теперь своей особой митрополии. Князь Дмитрий Иванович в 1378 году, как и Ольгерд в 1355, пренебрег единством митрополии во имя местных интересов».
Генуэзцы, конечно, тоже имели в этой истории свой интерес. Ситуация осложнялась тем, что гражданская война в это время шла не только в Орде, но и в Византии. Конкурирующие претенденты на императорскую корону представляли разные силы с очень разной ориентацией. Генуэзцы же издавна имели свой квартал (Галату) в Константинополе. Они же владели портами в Крыму и контролировали торговлю с Ордой. Мамай тоже был тесно связан с ними. Возможно, и смерть от них принял. Вот такой сложный геополитический узел представляла собой русская церковная проблема.
Преподобный Сергий не только отказался сам занять митрополичий престол, явно отдавая предпочтение Киприану, но и вполне четко обозначил свое отрицательное отношение к Митяю. Тот узнает об этом и высказывает некие угрозы в адрес преподобного. Но Сергий, ничуть не смущаясь, заявляет, что Митяй не войдет в Царьград, куда он должен был отправиться на утверждение своего митрополичьего статуса патриархом. И тот, действительно, не окажется там… живым.
Судьба Митяя
Но поначалу он попытался вообще обойтись без дальней поездки. Озадачило ли его пророчество Преподобного или его встревожила информация о том, что в Царьград направился оскорбленный Киприан… Константин Аверьянов предлагает такую версию:
«Тем временем события на Руси развивались следующим образом. В Москве, узнав об отправлении Киприана в Константинополь, призадумались. Поскольку намерение великого князя Дмитрия о разделе митрополии противоречило прежним соборным определениям константинопольской патриархии, в руках у противников Митяя появлялся серьезный козырь, который мог бы помешать осуществлению московских планов. Надо было искать выход из сложившейся ситуации. „Повесть о Митяе” сообщает: «въ единъ отъ днии беседуетъ Митяи къ князю великому, глаголя: „почтохъ книгы намаканонъ, яже суть правила апостольскаа и отечьская, и обретохъ главизну сицю, яко достоить епископовъ или, сшедшеся да поставятъ епископа, и ныне да повелитъ дръжава твоя съ скоростию, елико во всеи Русстеи епархие да ся снидутъ епископи да мя поставят епископа”».
То есть Митяй замахнулся фактически на автокефалию, то есть независимость от Вселенского патриархата. Он предложил князю созвать собор русских епископов, который его и «утвердит в должности». И Дмитрий охотно идет на этот явный произвол. Весной 1379 года собор состоялся. Но внезапно Митяй и, соответственно, князь столкнулись на нем с жесткой оппозицией со стороны Суздальского епископа Дионисия. Он попросту заявил: «Не подобает томоу тако быти». Более того, у них буквально возникла перебранка с Митяем.
Глядя на все это, прочие епископы припомнили о проклятии Киприана, каковое должно лечь на всех соучастников этой, не побоимся такого слова, аферы. И Дмитрий понял, что все-таки придется посылать своего избранника в дальнюю дорогу.
Однако, вскоре выяснилось, что туда же собрался Дионисий. Митяй призвал князя не допустить этого. Ему никак не нужен был еще
