Леди GUN - Владимир Вера

– Хорошо, брат, тогда давай Лисовского, – попросил Борис.

– Они все буквально минут пять назад уехали, – сообщил охранник таким тоном, будто в их отсутствии была его вина. – Никого нет.

– Слушай, братишка, у меня очень важная и срочная информация для Елены Александровны. Она должна получить ее немедленно… – нервно проговорил Борис.

– Я только знаю, что она выехала в парк. Тот, что напротив здания рады. Мариинский.

– А зачем, не знаешь?

– Нет, – сухо отрезал охранник. Он вдруг опомнился и прикусил язык. Сумцов уже не советник Матушки, а он болтает без задней мысли, ох и влетит же ему! «Язык мой – враг мой». Больше он не скажет ничего: ни того, что звонили вымогатели, что они потребовали выкуп за крестника Родионовой, ни того, что похитителям отвезли деньги, и они дали адрес, где Матушка может забрать своего пацана. Черт возьми! Адрес-то он уже сказал… Пожалуй, выговора не миновать. Все. Больше – ни слова.

Борис, задав еще пару вопросов, догадался, в чем дело. Дальнейший разговор с парнем был бесполезен.

– Ладно, и на том спасибо… – напоследок рявкнул он и отключил свой телефон. Итак… Парк. По требованию постового гаишника на Крещатике Борис не остановился – мент хотел прихватить его за превышение скорости. И тогда вслед за его бордовым «Шевроле» помчались две машины Госавтоинспекции, заревели сирены.

В довершение к букету нарушений, Борис погнал свой «Шевроле» по пешеходной улице. Знак «Движение запрещено» он бы и рад был заметить, но безнадежная ситуация погасила в нем ту самую малость, что в нем была и что называлась законопослушностью. Он не смотрел в зеркало заднего вида, его глаза смотрели только вперед… Менты же вошли во вкус погони – впереди был тупик в виде целого ряда каменных кувшинов с цветами, там они и рассчитывали заарканить фирмача.

«Верховная рада. Главный вход в Мариинский парк…» – обрадовался Борис. Автомобиль, невзирая на дорожные барьеры в виде клумб и «лежачих полицейских», двигался напролом и уже мчался по центральной аллее к дворцу – церемониальной резиденции президента Украины…

Дворцовая площадь! Лена! Он увидел ее, падающую на землю… Если б Борис знал в тот момент, что Лена всего– навсего споткнулась, отлетел каблук… Но в то мгновение он проклял белый свет, посчитал, что снова опоздал… Сутулый и в этот раз опередил его… Где… Где он? Откуда он стрелял? Борис рыскал глазами, словно проголодавшийся лев на охоте. И нашел.

Белая неказистая «Таврия», припаркованная по соседству с каким-то баром. «Таврия»… Он не видел ничего больше и ничего не слышал, все сосредоточилось в этом ориентире – белая «Таврия»… Борис шел на таран. За ним мчались желтые машины с полосками и леденящим душу и сердце автолюбителя трафаретом ГАИ.

Столь неожиданный поворот поднял Крюка из-за столика. Сдали нервы. Родионова еще не находилась в радиусе поражения. «Что там с ней случилось, чего она упала? Чертова сука…»

«Шевроле» на полном ходу врезался в задний бампер «Таврии». Удар оказался настолько сильным, что «Таврия», подпрыгнув на полметра, влетела на железный заборчик, огораживающий площадку с забрендированными пивными логотипами «грибами» и усыпала ее градом битого стекла.

Немногочисленные посетители бара – даже в такую рань здесь уже было человека четыре – вскочили со своих стульев. Посетители забегаловки переглядывались, пытаясь угадать друг в друге пострадавшего владельца «Таврии». Сутулый человек стал вдруг объектом пристального внимания молодой парочки, опознавшей в нем хозяина машины.

Люди ужаснулись, когда из «Шевроле» вылез виновник столкновения и заорал как бешеный:

– Я тебя убью, Сутулый!

Похоже, авария произошла неспроста. Так подумали все, кто здесь был. Все с интересом уставились на происходящее. Гаишники пытались задержать очумевшего владельца иномарки – тот яростно сопротивлялся. Глядя вслед убегающему от своей разбитой машины и потасовки с участием милиции сгорбленному мужичку, все вдруг подумали, что сочувствие к потерпевшему вряд ли уместно. К тому же в деньгах виновник аварии пострадал неизмеримо больше – попробуй отремонтируй «Шевроле».

Тем временем Борис отбился от ментов и помчался за убегающим Крюком.

– Убью! – в бешенстве кричал он.

Палач Бейсика был в панике, он на бегу нажал на кнопку пульта, он сделал это на авось. На аллее рвануло. Это был взрыв потрясающей силы. Борис рухнул на землю. Нет, не от ударной волны. Гнавшийся за ним гаишник подставил подножку. Гнаться за кем-то, когда гонятся за тобой, – занятие не из простых. Бориса скрутили.

– Ушел… – зарыдал он, барабаня кулаками по земле, – ушел Сутулый…

Крюк нырнул в метро и исчез в людской массе. Он бы отвалил треть своего гонорара тому, кто бы сообщил ему сейчас, что объект ликвидирован. Не могла же его гениальная идея так глупо провалиться…

На месте лавочки, где сидел Андрей, осталась лишь глубокая воронка. Куски раздолбанного асфальта, доски и ветки каштанов, тысячи осколков битого стекла ларьков рассыпались по аллее. Ударной волной вышибло входную дверцу в дополнительный кассовый пункт театра кукол.

Телохранители Родионовой поднялись с земли, инстинкт самосохранения заставил их забыть, что они крутые парни. Они осторожно подняли глаза и вскочили на ноги. Но тут же опустили глаза вновь, им стало стыдно – Матушка все это время стояла во весь рост не шелохнувшись. Елена добежала до того места, где только что видела своего сына.

– Где Андрей… – она искала его, не желая понимать, что куски человеческого тела, приземлившиеся после взрыва, имели отношение к ее сыну. – Куда они дели Андрюшу? Где мой Андрюша? – Она опустилась на колени и стала копаться во взрыхленной почве воронки. В яме не было ничего… Пластиковый заряд разнес ее сына в клочья.

– А-а-а-а! – Этот вопль не был похож на рыдание. Это был не крик отчаяния, этот вопль был во сто, тысячу крат ужасней. У тех, кто был здесь, волосы встали дыбом. Елену постигла беда, которая хуже ада.

Борис ждал окончания погребения, как свидетели Иеговы ждут конца света. Небо разгневалось на Елену, она была невменяема. Ей не было дела до ритуальных правил и всех этих скорбящих лиц, которых привело на похороны Андрея и Милы все, что угодно, но только не сострадание. Лена истязала себя. Борис снова находился подле нее.

Накануне состоялся большой совет. Его собрал Борис. Нельзя было допустить паники и разнобоя. От имени Родионовой он объявил, что Матушка временно сложила с себя дела, что Матушка велела передать, чтобы Роланд не вздумал предпринимать каких-либо мер без ее ведома. Надо было во что бы то ни стало удержать этого дикаря от беспредела.

Однако за Бориса это сделали другие… Роланд чувствовал себя скверно, и хотя обозленность на мир и на себя была обычным его состоянием, в эти дни ему было еще хуже – он был зол на свою Матушку. Он не хотел в этом признаваться самому себе, но зол он был на нее. Чеченцы убили Олега Никанкииа, его брата, а ему не дают с ними поквитаться.

Матушка Елена Александровна запретила ему самодеятельность – не сотвори себе кумира! Родионова – его идол, его богиня, его оберег… Ее непогрешимость всегда вдохновляла его… Одним махом все изменилось. Непоследовательность ее действий теперь путала Роланда. Ореол всемогущей Матушки, который он без всякой натяжки явственно осязал, сгорел дотла. Он верил в Матушку, своего ангела-хранителя, которая из самых опасных предприятий вытаскивала его невредимым одним своим существованием, уважала Роланда за преданность, позволяла себя любить, по-настоящему любить… Она была сильная, ее не способны были сломить обстоятельства. Роланд был уверен в этом, но теперь, когда он своими глазами увидел растерянность в ее лице, он понял, что ошибался.

Нет, это была не растерянность, это был шок. Кто бы мог подумать, что такое возможно? Слабость, обыкновенная женская слабость, – вот что увидел Кутателадзе. Пусть говорят, что сила женщины в ее слабости, однако слабость Родионовой Роланд воспринял болезненно. Он потерял кумира: «Женщине веры нет». Воровская истина заполнила нишу в опустошенном сознании. Роланду было плохо. Он сказал ей и всем, что уезжает в лес на три дня. Его никто не держал.

Он приехал в свой лес. Этот лес в пяти минутах от Борисполя был его владением. Для Кутателадзе официально приобрели пять гектаров лесных угодий у разорившегося села Гнидын. Это был подарок Матушки. Роланд как-то признался ей, что ненавидит шумные компании, что ему балаган надоел еще в общежитии. Он сказал, что мечтает уединиться:

– Добровольно пошел бы в робинзоны. Если бы для меня на этой земле нашелся необитаемый островок.

– Никогда бы не подумала, что мы мечтаем об одном и том же… – именно так она и сказала: «Об одном и том же», и подарила угодья в сосновой пуще.