Оле Бинкоп - Эрвин Штритматтер

— Они хотят надругаться над творением Шинкеля!

Культурбунд всполошился. Оказавшись лицом к лицу с толпой разъяренных культуртрегеров, Карл Крюгер поскреб в затылке.

— Ну откуда я знал, что надгробие делал Шинкель? Всего на свете ни один человек не знает. А металлолом нам нужен.

Это происшествие многому научило Крюгера. В недолгие часы, отведенные для сна, он начал читать книги по изобразительному искусству. Он даже сходил тайком на кладбище, осмотрел скульптуры и высказался следующим образом:

— Брак, сплошной брак. Качество — это всегда качество, все равно — на фабрике или в искусстве, для рабочих или для королей.

Время шло, и настал день, когда Крюгер уже с гордостью показывал гостям памятник на рыночной площади:

— Работа Шинкеля! А вы небось и не подозревали?

Люди умиленно улыбались, читая надпись на постаменте: «О, горе, горе, нет ее…» Карл Крюгер посмеивался при мысли о том, как печально могла кончиться эта история. На то, чтобы посмеяться всласть, у него не хватило времени: каждый день требовал новых решений.

Многие осуждали крюгеровские методы работы. Он принимал посетителей в любое время дня и ночи.

— Раз человек идет ко мне, значит, его уж совсем приперло, — говаривал Крюгер.

Петли, на которых висела дверь его кабинета, раскалялись за день. Но Крюгер нашел выход и спрятал за томами марксистской литературы баночку с машинным маслом. Как бывший кучер, он не мог допустить, чтобы колеса скрипели и железо терлось о железо.

Когда Крюгеру очень уж не хотелось сидеть на бюро, он брал свою шапку и ретировался через боковую дверь, не поставив в известность секретаршу. Ну куда это годится?

Что же, Крюгер прерывал работу и уходил на прогулку? Как бы не так! К примеру, рухнула стена какой-то новостройки. Точнее говоря, городского холодильника.

Крюгер вскакивал на свой велосипед. От велосипеда он тоже не сумел отвыкнуть: «Надо же заниматься хоть каким-то спортом!» И ехал на кирпичный завод.

— Кирпича вы выпускаете много, друзья мои, да плохой он у вас.

— Ишь ты, какой умный! — Рабочие тотчас предложили выпускать мало кирпичей, но зато хорошего качества. Устраивает?

Крюгер требовал много кирпичей и хорошего качества, но как отыскать дорогу к этим заоблачным высотам?

— Вот ты районный секретарь? — сказал один парень. — А много ли ты смыслишь в кирпичах?

Крюгер свистнул.

— Знаешь, сынок, старому кучеру не надо микроскопа, чтобы разобраться в кирпичах. А ну, клади руки на стол.

Парень послушался его, как родного отца. Крюгер тоже положил руки на стол.

— Теперь скажи, через чьи руки прошло больше камня? Конкурсный вопрос, или тест, чтобы уж совсем по-американски. На размышление дается пять минут.

Через минуту-другую парень уже хлопнул Крюгера по ладоням, как бы прося у него прощения.

— Валяй дальше.

— Спасибо, что разрешил.

Смех. Крюгер одержал победу.

Но порой перед Крюгером вставали вопросы, на которые сразу и не ответишь. В таких случаях он просил:

— Подожди до утра, авось мне приснится ответ.

Но это говорилось только для красного словца. На деле Крюгер поступал как раз наоборот. Он всю ночь читал в поисках ответа или советовался по телефону с каким-нибудь специалистом.

Могло ли такое поведение не пошатнуть авторитет районного секретаря? Советоваться по телефону со специалистами — это же срамота! Мало того что Крюгер дал крестьянам полную волю в вопросе яровизации семян, специалисты довели его до грубейшей недооценки такого жизненно важного вопроса, как квадратно-гнездовой способ посадки картофеля.

— По мне, сажайте хоть треугольником, был бы урожай хорош! — говаривал Крюгер и непреклонно держался этого принципа.

Как прикажете такое расценивать? Не пахнет ли это чистейшей воды анархией, чтобы не сказать враждебностью к Советскому Союзу?

Так или иначе, но эти завихрения привели к тому, что Крюгера потихоньку да полегоньку выпихнули на пенсию.

— Ты, Карл, свое отработал, теперь отдохни.

И товарищи, которые снова встречали Крюгера в рабочем комбинезоне и видели, как он проводит политику вмешательства, только вздыхали:

— Ничего не попишешь, оригинал, так оригиналом и помрет.

А Крюгер и в ус не дул. Он довольно уже поразмыслил над тем, в чем же проявлялась его, так сказать, старческая слабость и его ошибки. Время шло. Травопольная система, мичуринские сады, яровизация и квадратно-гнездовой способ выходили из моды. Может быть, Крюгера напрасно записали в старики?

Тем временем Крюгер занялся базаром. Если же там нечего было делать и некому помогать, он отправлялся в ту часть рынка, где теснились кони и телеги. Вдыхал привычный запах конского пота, заглядывал коням в зубы.

— Ты уж в годах, старина, веди себя благоразумно. — Он осматривал подковы и, если находил в них какой-нибудь изъян, бранил хозяина и вместе с ним отправлялся к кузнецу.

Как мы уже знаем, товарищи, именно здесь Крюгер встретил однажды Оле Бинкопа, когда тот продавал свой жениховский костюм. После этой встречи Оле и его необычная затея уже не выходили у Крюгера из головы. Да, такое дело было ему по вкусу.

Стояло благоуханное майское утро, ибо ночью прошел небольшой дождь. Дождь в мае — к урожаю. В садах Блюменау на вскопанные грядки падали лепестки с цветущих деревьев, и зеленые побеги салата проглядывали из-под цветочного снега. В пять часов утра, завидев впереди человека, Крюгер соскочил на меже с велосипеда. Это был божий человек, и звали его, как выяснилось, Герман Вейхельт.

Крюгер дотронулся до своей видавшей виды шляпы, Вейхельт — до своей лыжной шапочки, и в одном случае это означало «доброе утро», в другом — «бог в помощь». Разговаривать Вейхельт не собирался. Он вымерял шагами густоту всходов на картофельном поле, как это делал веков двадцать назад его библейский предок Авель.

— Это твое поле? — осведомился Крюгер.

— С божьей помощью мое и не мое.

— Что-то не пойму.

— Я работаю в общине справедливых.

Далее Крюгер узнал, что община справедливых с помощью божьей — и председателевой — насчитывает семь членов. На сведения Герман не скупился. Возглавляет общину господь бог. Оле Бинкоп разве что заместитель директора, он и думать не думает о господе боге, но выполняет, сам того не ведая, все его веления.

— Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят.

Поистине любопытные сведения!

— А ты знаешь, кто я? — спросил Крюгер у божьего человека.

— А кем ты можешь быть? Брат человеческий из мирских властей.

— А ты церковные власти знаешь?

— Нет, пастор Ханнеман — это не ты.

— Спасибо за сведения.

— Не за что. Господь с тобой!

И Крюгер пошел дальше, потому что увидел другого человека, который вел по луговой дороге лошадь. Белая эта лошадь словно парила в голубых майских далях.

В бытность свою кучером Крюгер мечтал о такой вот лошадке, но в ту пору его желания ничего не значили. Лошадей выбирал хозяин, сообразуясь только со своей выгодой. И потому Крюгер ездил на так называемых одрах.

Кобылка заржала при виде божьего человека на картофельном поле и пошла дальше, словно запряженная в квадригу римского бога, во всяком случае, так подумал Крюгер, начитавшийся в свое время книг по истории искусства.

— Вот это да!

Перед бывшим секретарем встал наболевший вопрос: имеет ли право человек, по горло занятый переустройством мира, благоговейно созерцать красоту одной-единственной твари и тратить на это свое время?

Крюгер направился к человеку, который вел кобылу.

— Твоя лошадка?

Франц Буммель снял шапку и положил ее на согнутую руку — как перед бароном.

— Честь имею. Моя лошадка.

— Чистокровка?

— Арабская и выезжена как надо. Прошу прощения.

— Надень шапку-то.

— Я человек вежливый.

— А ты знаешь меня?

— Вы, безусловно, не первый игрок в скат по нашему району, а скорей всего какая-нибудь партийная шишка, прошу прощения.

Из дальнейшей беседы Крюгер узнал, что Франц Буммель является членом все той же общины, работающей без членских взносов, но вполне удовлетворительно. Буммель, к примеру, даже получил от председателя новый костюм.

— Об исподнем каждый должен пока заботиться сам, но со временем, прошу прощенья, наш председатель утрясет и этот вопрос. — Если можно в чем-нибудь упрекнуть этот крестьянский союз, то разве что в недостатке внимания к лошадям.

Крюгер снова вскочил на велосипед и поехал искать председателя. Отличную, надо полагать, общину создал тут его друг и товарищ по партии.

Оле и его верный оруженосец Вильм Хольтен мастерили гнезда для несушек. Крюгер соскочил с велосипеда, споткнулся о рубанок и, забыв поздороваться, сразу обрушился на Оле: