Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ох, да ладно, забирай свою разбитую таратайку!
Они чуть не подрались.
После ужина Жорж и Сюзон встали, уже поздно, им пора домой, ехать далеко. Леони проводила их до двери. Ей хотелось сказать им: «Не бросайте меня, я боюсь, я не знаю, что будет этой ночью».
Они сели в свою старую машину. Жорж с большим трудом сумел завести ее.
– Пожалуй, я слишком много выпил, – сказал он.
Они тронулись. Леони помахала им вслед.
Три пальца на ее правой руке еще плохо работали и болели.
Она не знала почему, но многие воспоминания, самые ужасные, постоянно возвращались. И до сих пор причиняли ей боль.
Как будто до сих пор не превратились в прошлое, не утратили своей актуальности и поныне.
Как будто могли повториться сейчас, буквально завтра.
Кровать была большой, широкой. И немилосердно скрипела. Над ней висел клетчатый шотландский балдахин. В углу комнаты стоял умывальник, и под ним помещалось биде. Рэй мочился прямо в раковину. Леони смотрела на его спину. Она подумала, что еще никогда в жизни не видела мужской половой орган. В романах, которые ей давала Сюзон, у мужчин не было половых органов. И у женщин тоже. Они только все время говорили слова любви, губы их соединялись, и они при этом ощущали немыслимое счастье.
Когда они шли в комнату, она заметила на этаже ванную комнату. Она пойдет мыться туда. Не будет пользоваться раковиной.
Рэй разделся. Она отвернулась. Он лег в постель, закурил сигарету. Простыня прикрывала его бедра, торс был обнажен. Он ощущал сухость во рту, было трудно глотать. Он скривился, попытался облизать губы.
– Найди мне пепельницу, – велел он.
Она отыскала пепельницу на столике возле кровати, принесла ему.
Он похлопал ладонью по кровати, приказал:
– Иди ложись.
Она сняла туфли. Одетая скользнула под простыни.
Он расхохотался.
– Разденься же! Это, между прочим, твоя первая брачная ночь, дорогая моя.
Она улыбнулась. Отодвинулась, чтобы расстегнуть свое белое платье. Стянула чулки. Сняла бюстгальтер. За ним трусики. Вздрогнула и юркнула под одеяло, прикрывая груди обеими руками.
– Погаси свет, – приказал он.
Маленький светильник в клетчатом шотландском абажуре горел с его стороны кровати.
– Но ведь ты сам можешь это сделать, – удивилась она.
– Выключи свет! Почему я должен повторять два раза!
Она протянула руку, чтобы погасить лампу. Случайно коснулась лица Рэя.
– Как это так? Ты не побрила подмышки?
– Почему? Побрила.
– Нет. Тут остались волоски. Чтобы такого больше не было, поняла?
– Я думала, что…
– Что ты там думала?
У него был злой, неприятный голос. Такой же, как в тот день, когда он прищемил ей пальцы. Леони почуяла беду, но пока не понимала какую. Что она сделала не так? Никто не говорил ей, что молодая новобрачная должна делать эпиляцию. Никто вообще ей ничего не рассказывал про первую брачную ночь.
Она вновь прикрыла грудь руками и отодвинулась от него как можно дальше.
– Ты грязнуха… Пахнешь немытой девкой.
Он повернулся на другой бок. Теперь она видела только его спину.
– Прости, – сказала она. – Я не знала.
– Чему же тебя учили там, в твоем замке? – Он ухмыльнулся и добавил: – Ради такого, как я, и делать ничего не надо?
– Ох, ну что ты!
Ей хотелось сказать так много. Что она впервые полюбила. Что впервые оказалась обнаженной наедине с мужчиной. Что первый раз в жизни захотела всю себя отдать мужчине.
– Хочешь, я пойду помыться?
– Ну это как минимум…
Она встала, поискала глазами во что одеться, чтобы не идти в ванную голышом. Вновь надела свое белое платье. Взяла сумочку со своими банными принадлежностями и вышла в коридор. Он вслед рявкнул:
– А мою сумку-то тоже возьми! Я же ведь тоже завтра пойду в душ.
Она вернулась, взяла его сумку, стараясь ничего не уронить.
Ужасно хотелось бежать отсюда.
Но поздно. Она уже замужем. Мадам Валенти. Она должна слушаться его, пока смерть не разлучит их.
Она толкнула дверь ванной. Там был умывальник и душ. Неоновая трубка над умывальником озаряла все бледным зловещим светом. На стене висело полотенце. Леони подумала: а чистое ли оно? Или им уже кто-то пользовался?
Она поставила обе сумки на край умывальника. Аккуратно прислонила сумку Рэя к плитке, чтобы ничего не выпало.
Заметила в углу зеленый бидон с порошком от муравьев. Черным порошком, который просыпался на пол черной кучкой.
Она разделась. Попыталась включить душ. Некоторое время стояла, голая, дрожащая, на белой плитке и с идиотским видом разглядывала насадку, из которой не выходило ни капли.
Она не понимала, как это работает.
У нее в замке была другая система.
Она рухнула на кафельный пол и заплакала.
Она чувствовала, что устала. Ей казалось, что она ничего больше в жизни не понимает. Что она глупая. Она бормотала: «Хочу к Сюзон», и давилась рыданиями.
В коридоре послышались шаги Рэя. Он вошел, встал перед ней.
– Что еще случилось?
– Я не понимаю, как работает душ. У меня дома все иначе включается.
– Ты вообще тупая или как?
– Ну я просто не понимаю…
Он протянул руку, залез за кран, включил рычажок, потекла вода. Она полилась на Леони, намочила ей волосы. Та хотела сохранить прическу до завтра. Эту чудесную сложную косичку, в которую были вплетены жемчужинки и бело-розовые цветы, соорудила ей Коринна, молоденькая парикмахерша из Сен-Шалана. Леони выглядела с ней как девочка, собравшаяся к первому причастию.
– Холодная, – только и сказала она.
Он злобно взглянул на нее, поднял руку, чтобы ударить.
Она закрылась, выставив локоть. Он опустил руку и сказал:
– Какая же ты тупица, даже жалко.
Он сделал воду потеплее, и в Леони затеплилась надежда.
Она отблагодарила его робкой улыбкой кающейся грешницы, обхватив голыми руками голые ноги.
Но эта улыбка только вновь разбудила его ярость.
В его взгляде появился злобный огонек, неопределимый огонек, переходящий от раздражения к удивлению, потом к удовлетворению и даже к какому-то странному наслаждению. И наконец она прочла в его черных глазах огонь ликования. Словно он говорил себе: «Смотри-ка, а ведь я этого с ней никогда не делал…»
Он вновь поднял руку, и она съежилась: пошла очень горячая вода, которая обжигала ей кожу.
И в этот момент она почувствовала сильнейшую боль в виске.
Она поняла, что он ударил ее.
Ударил так быстро, что она даже не отследила движение его руки.
Она не поняла, за что. Подняла голову и изумленно посмотрела на него.
И вновь поймала его странный взгляд.
Он смотрел на нее с удивлением и даже с восхищением. Словно внезапно открыл, что обладает невероятной властью. «Я никогда до этого не бил женщину, и к тому же обнаженную женщину, скорчившуюся у моих ног, женщину, которая принадлежит мне, которая того и ждет – судя по тому, как она на меня смотрит, – которая готовится к удару, поднимает руку, чтобы защититься, загодя дрожит от страха… Надо попробовать… Если я хочу, чтобы она уважала меня, чтобы почувствовала мою сильную руку, вот самый простой способ этого добиться. Сильно ударить вначале, чтобы потом царил вечный мир.
Она прочла все это в его глазах. Они вместе идут по одному пути, подают друг другу руки, как сообщники. Они одновременно открывают для себя мощь удара.
– Почему ты меня ударил? – осмелилась спросить она.
– Ты не поняла?
– Из-за этого крана?
– Плевать я хотел на кран.
– Но…
– Ты хочешь, чтобы я ударил тебя еще, чтобы ты догадалась?
Она помотала головой. И поняла, что совершила серьезную ошибку. В ней забрезжило понимание.
– Думаешь, я не видел, как ты танцевала с папашей Лансенни?
– Но он пригласил, и я думала, что…
– Что ты можешь вертеть задом у меня под носом? За кого ты меня принимаешь? Мы едва поженились, а ты уже собираешься наставить мне рога? Выставляешь меня в дурацком виде перед друзьями к тому же.
– Нет, ты ошибаешься!
– Не смей так со мной разговаривать! Слишком у тебя все просто. Ты ведешь себя как бесстыдница, а виноват в этом, оказывается, я!
Бесстыдница. Он никогда ей ничего подобного не говорил. Может ли такое быть, что она повела себя как-то не так, когда танцевала с папашей Лансенни? Она считала, что именно это подобает новобрачной: развлекать гостей, танцевать с ними… Она, может быть, нечаянно оскорбила его?
– И не пытайся мне врать! Я видел, что твоя киска прямо вся горела!
Еще одно слово, которого она никогда не слышала. Она не решалась больше сказать ни слова, не решалась встать, она съежилась на полу, втянула голову в плечи и молилась, чтобы он не ударил ее.
