Из берлинского гетто в новый мир - Мишкет Либерман

Ребята готовы были выслушать что угодно, только не немецкую грамматику. «Ну как же так,? возражала я,? это ведь язык Эрнста Тельмана». «Мы об этом уже слышали,? отвечали они хором,? от нашей пионервожатой. Знаем мы о Тедди». Меня они просят рассказать о других немецких коммунистах. Или что-нибудь прочесть, но по-русски. Это гораздо интересней! «Дер, ди, дас» им никогда не понять. И стараться мне нечего. Немецкий они изучать не хотят, уж лучше английский. Или французский.

Шум на моих уроках стоял такой, что пришел директор. Человек очень тактичный. Он появился перед самым звонком. «Вы видите, у меня ничего не получается».? «Наберитесь терпения. Не торопитесь с выводами». Но нет, эта профессия не была моей стихией. Мы оба с большим сожалением поняли это.

Кому нужен культурник?

Если у коммуниста возникают проблемы, что ему делать? Он обращается за помощью к партии. Я пошла в райком Фрунзенского района. «Вы не знаете, кому нужен культурник?»? спросила я первого попавшегося мне в приемной инструктора. Он оказался очень чутким. Был готов мне помочь. Сомнения, мучившие меня по дороге: чего тебе надо? что ты можешь? что ты скажешь?? рассеялись, не оставив следа.

Инструктор знал меня по спектаклям в школе имени Карла Либкнехта. «Присядь и успокойся. Что-нибудь найдем. Вот Институт питания ищет заведующего научной библиотекой. Ну как? Тебе это правится?»

«Да, но…? я стала заикаться от страха.? Ведь я не имею об этой работе ни малейшего представления. Что мне там делать?»

«Работать. А на практике изучить новую профессию. Ну что тебе еще предложить?»

«Если бы я это знала?»

«Попробуй!»

«Хорошо. Но смотри, я снова приду к тебе».

«Я сам навещу тебя в институте».

Он сдержал свое обещание, славный парень. Мы подружились. Из-за войны потеряли друг друга из виду.

В Институте питания меня принял директор. Говорил он со мной неохотно, почти ворчливо. Я подумала: «У него наверняка не в порядке желудок». Так и оказалось. А вообще он оказался вполне приличным человеком. Как обычно в таких ситуациях, я сказала ему: «Хочу, чтобы вы заранее знали: я никогда не занималась такой работой. Не имею о ней ни малейшего представления».

«Я это знаю. Идите в библиотеку. Профессор введет вас в курс дела. Я думаю, что у вас хватит ума понять, что требуется. Желаю успеха».

Профессор сказал: «Добрый день и прощайте навсегда». Он забрал свой чайник, свою чашку, попрощался с коллегами и ушел. И на следующий день не появился. Теперь я его хорошо понимаю. Расстаться с библиотекой было ему нелегко. Ему было около семидесяти. Конечно, когда-нибудь пора кончать. Но ведь каждая из этих многих тысяч книг была приобретена им, и каждую карточку в каталоге он сам заполнил. Он был для читателей подлинным помощником, живым справочником. Едва кто-либо называл интересующую его тему, как профессор тут же давал ему необходимые книги. Ему не надо было даже смотреть в каталог. Он знал, где они стоят. А молодая сотрудница доставала книги с полок. Я с охотой набросилась на работу. Еще немножко? и у меня действительно появилась бы новая профессия. Но этому помешала война.

Молниеносно покатилось по институту, что в библиотеке теперь вместо профессора сидит актриса. Всем хотелось на нее поглядеть. Такое случается не каждый день. Одни приходят, другие уходят, дверь не закрывается. Что было делать мне, бедняге? Прежде всего, стала делать хорошую мину. Затем сделала то, что делает каждый новый руководитель: переделала все вверх ногами. Все, конечно, обратили внимание: ага, новая метла.

Второе действие: я распорядилась, чтобы пробили стену в соседнюю комнату. Устроила там уютную читальню. Это было не так-то просто. Комната принадлежала директору. Трудно поверить, но он ее отдал. Его уговорила личный референт. Она знала лучше всех, когда у него не болит желудок и когда с ним легче договориться. Она оказывала на него большое влияние, эта старая революционерка Надя Р. Ей было лет сорок пять. В партию большевиков она вступила еще подростком. Она участвовала в завоевании власти рабочими. Состояла она в той же партийной организации, в которой был и Ленин, принадлежала к ее руководству. На партийном документе который был выписан Ленину, есть ее подпись. Этот документ находится теперь в Музее Ленина. Надю очень любили в коллективе. Она излучала спокойствие. Каждого готова была выслушать, каждому посочувствовать и помочь. И если я три года выдержала в этой библиотеке, то это было заслугой и Нади.

Она помогла мне организовать театральный кружок. Одной из самых активных читательниц была профессор Молчанова, женщина пожилая, но еще полная сил и инициативы. Ее интересовала музыка, я уговорила ее заняться театром. Она стала главной исполнительницей ролей в моих спектаклях. Привела она ко мне еще одну актрису, свою лаборантку. Та любила декламировать. Затем я вовлекла в наш кружок научного секретаря, человека лет пятидесяти. В конце концов, нам был нужен хотя бы один мужчина. Он оказался прекрасным конферансье. Нынешние могли бы ему позавидовать. К кружку присоединилась еще наша уборщица, двадцатитрехлетняя девушка из деревни. Просто прирожденный талант!

Приближался Октябрьский праздник. Во что бы то ни стало мы хотели подготовить праздничную программу и с серьезными, и с веселыми номерами. Я поставила «Тайну» Рамона Зендера, поскольку эта пьеса была политически очень актуальна. Она как раз подходила к обстановке в гитлеровской Германии. В ней шла речь о зверствах фашистских палачей. Для второй, веселой части я написала одноактную пьесу, в которой подшучивала над директором. Боже сохрани, не над нашим! Показывала я важничающего бюрократа, который, кажется, заботится только о своем авторитете, никогда не имеет времени для чело-пека. Директора играла наша уборщица. Было это очень просто. Убирая его кабинет, она копировала этого бюрократа. Она садилась в его кресло, принимала посетителей, изображавшихся профессором Молчановой. Точнее, она не принимала посетителей, а выпроваживала их. Зато бесконечно долго разговаривала по телефону, давала указания, отменяла их, ругалась, ссорилась и т. п. Эта девушка играла так живо, забавно и прежде всего жизненно правдиво, что в зале люди корчились от смеха. К моему тексту она добавила свою импровизацию и играла так, как будто всю жизнь только и выступала на сцене. Понятно, что и мне все это доставило большое удовольствие.

Понемногу я стала разбираться в библиотечных делах. Чего мне не хватало, так это хорошей атмосферы в институте. Ее не было, потому что между нашим секретарем парторганизации, женщиной очень волевой и слишком честолюбивой, и нашим мрачным директором шла постоянная война. Она упрекала его в том, что он занимает институт темами, далекими от жизни. Возможно. Я не могла об этом судить. Но мне не нравились ее методы. Вместо того чтобы открыто поставить вопрос в партийной организации, она пыталась интриговать и завоевать на свою сторону каждого по отдельности. Мне это страшно не нравилось. Я хотела расстаться с институтом.