Нить - Виктория Хислоп

Димитрий гордился тем, как он провел эти несколько месяцев после вступления в ЭЛАС.

– Ольга, выйди, пожалуйста, из комнаты.

Много ночей Димитрий до полусмерти замерзал в горных пещерах, видя, как над головой образуются сосульки, но такого холода, какой сквозил в голосе отца, не испытывал.

У Ольги тоже заледенело сердце. Она вышла и закрылась в спальне, мучаясь страхом за сына.

Димитрий остался стоять. Он был одного роста с отцом, миллиметр в миллиметр, и сегодня ему хотелось смотреть ему в глаза. Мысленно он выругал себя за то, что ему так страшно. После того что пришлось пережить за время войны, смешно дрожать сейчас. И все равно он чувствовал, что сердце вот-вот вырвется из груди.

Как только Ольга вышла из комнаты, Константинос заговорил снова.

– Ты опозорил семью, – ровным голосом произнес он. – Я слышал, что ты говорил матери. После того как я выскажу тебе все, что считаю нужным, ты оставишь этот дом. И не вернешься, пока сражаешься на стороне ЭЛАС. Человек с такими убеждениями недостоин называться моим сыном. Человек с такими убеждениями не имеет права появляться на пороге этого дома. Ты сейчас выйдешь из этой комнаты и отправишься прямо за дверь. Мне все равно, куда ты пойдешь, но в этом городе тебе не место.

Константинос повысил голос. Димитрий без выражения смотрел на него. Ему нечего было сказать человеку, с которым его не связывало ничего, кроме фамилии.

– Если бы я не боялся покрыть позором свое имя, я бы сию минуту заявил на тебя властям.

Комнинос хотел дождаться ответа и сделал короткую паузу. Молчание сына привело его в ярость.

– Как ты не можешь образумиться, Димитрий, как ты не можешь понять, что война не выход для страны?!

– А что выход? – отозвался наконец Димитрий. – Коллаборационизм?

Разговор между отцом и сыном шел уже не на повышенных тонах, но сдерживаемый гнев все равно ощущался. Последнее слово осталось за Константиносом Комниносом.

– Прочь с моих глаз, Димитрий, – сказал он.

Проходя мимо закрытой двери маминой комнаты, Димитрий чувствовал страшную горечь. Как могла его мать, которую он так любил и по которой каждый день скучал, связать свою жизнь с таким чудовищным эгоистом, с фашистом? Мучаясь этим вопросом и страшным чувством вины за то горе, которое ей причинил, он медленно спустился по лестнице. Павлина стояла в прихожей.

– Прощай, – сказал он, целуя ее. – Попроси за меня прощения у мамы…

Павлина не успела сказать, что ужин вот-вот будет готов, – он уже вышел. Она потрогала щеку и почувствовала, что она мокра от слез – не ее слез.

На улице Димитрий сразу понял, что делать. Они с Элиасом договорились встретиться только завтра, но теперь осталось лишь одно место, где можно чувствовать себя в безопасности. Улица Ирини.

Он добрался туда за двадцать минут, опасливо прячась в дверных проемах, стараясь не привлекать внимания жандармов. На улице Ирини было тихо, только две женщины в самом конце ее сидели у дверей. Отодвинув занавеску, прикрывавшую вход, Димитрий проскользнул в дом Морено. Уже смеркалось, а в доме было еще темнее, чем на улице.

– Димитрий!

Голос был знакомый. Через минуту его глаза привыкли к темноте, и он разглядел силуэты четырех человек, сидевших за столом. Все они встали с мест и подошли к нему.

– Димитрий! Что ты здесь делаешь? – спросил Элиас.

– Какой приятный сюрприз, – сказал Саул Морено. – Мы все счастливы тебя видеть!

– Проходи! Проходи и садись. Тебе надо поесть! Надо поесть!

Роза Морено подтолкнула его к столу, а Исаак уже придвинул к нему еще один стул.

Димитрий принялся за еду. В первый раз за много-много месяцев можно было как следует наесться. Это возвращение к нормальной жизни радовало.

– Ну так давай не тяни. Видел отца? – спросил Элиас.

– Да, – с полным ртом ответил Димитрий. – Я должен был догадаться, как он себя поведет.

Все без дальнейших объяснений поняли, что это значит. Помолчали.

– Ну, рассказывайте. Все рассказывайте, – сказал Саул Морено. – Мы хотим знать все.

Кирия Морено без устали сновала туда-сюда, подкладывала им на тарелки еду и засыпала вопросами. До самого утра они, усталые, рассказывали о том, где были, о войне, о боях, о том, как Димитрий зашивал раны, накладывал жгут и учился извлекать из ран шрапнель. Кирия Морено хотела знать во всех подробностях, чем они питались, и ужасалась ответам.

Димитрий с Элиасом не только говорили, но и слушали, и расспрашивали. В жизни Морено тоже многое изменилось за эти полтора года. Каково это – жить в оккупированном городе? Как ведут себя немцы? Как обращаются с евреями?

Кирия Морено расписывала все розовыми красками, а вот Исаак был более откровенен.

– Нам приходится шить костюмы для немцев, – хмуро сказал он. – Зашить бы им в швы бритвы, да для дела невыгодно.

– И все же нам очень повезло, – сказал Саул. – У многих евреев отняли их предприятия. Мы свое, по крайней мере, сохранили. И поверьте, работы у нас много, как никогда.

– Но это не та работа, какую бы нам хотелось…

– Исаак! – перебил отец. – Перестань, пожалуйста. Всю зиму люди в этом городе умирали от голода. А мы разве когда-нибудь сидели голодными?

– Не будем спорить, – сказала кирия Морено, которая была до безумия счастлива видеть своего младшего сына и не хотела омрачать короткую встречу сердитыми словами.

– Мама права, Исаак, – сказал Элиас. – Нам так мало осталось побыть вместе.

Кирия Морено отошла к раковине и принялась мыть гору тарелок. Саул Морено ушел наверх и лег спать под драгоценным одеялом. Пока мать гремела тарелками в раковине, Элиас улучил момент и тихонько спросил старшего брата:

– Знаешь, мы завтра уходим. Может, и ты с нами? Мы недавно потеряли нескольких человек, пополнение не помешает.

– И никаких больше костюмов для гансов, – ободрительно прошептал Димитрий.

Исаак переводил взгляд с одного на другого.

– Дайте подумать до утра, – ответил он.

Кирия Морено оглянулась через плечо. Она видела, как ее сыновья и Димитрий склонились друг к другу, так, что почти соприкасались головами. Было похоже, что они что-то замышляют.

– Мальчики, – с улыбкой сказала она, – вам не кажется, что пора спать?

– Да, – хором отозвались сыновья и рассмеялись.

– Элиас, может, побудешь еще немного? – спросила Роза. – Так чудесно, когда ты дома. И Димитрий может оставаться сколько хочет.

– Мы бы рады, мама. Но у нас отпуск всего семь дней, и четыре из них ушли на то, чтобы сюда добраться…

В эту ночь Димитрий крепко спал на каменном диване в гостиной. Ни одна постель еще не казалась ему такой мягкой, скоро он уже смотрел какие-то красочные сны и проснулся только после полудня. Он тщательно умылся во дворе, соскреб с шеи въевшуюся грязь и промыл язвочки, образовавшиеся от укусов вшей. Кирия Морено дала ему свежую, чистую одежду (у них с Элиасом был один и тот же размер), слегка подкрахмаленный хлопок шуршал, приятно холодя. Надев эту выглаженную одежду, Димитрий почувствовал, будто заново родился.

Элиас оставил Димитрию записку на столе. Он писал, что вернется к вечеру, чтобы им вовремя отправиться в обратный путь, а пока побудет в мастерской, попытается уговорить Исаака уйти с ними.

Молодой человек почувствовал укол ревности. Он не мог обманывать себя, будто не понимает, в чем тут дело. Элиас увидит Катерину.

Все эти месяцы Димитрий старался не думать о ней. Все равно смысла в этом не было. В горах, вдали от всего цивилизованного и человечного, мысли о девушке казались неуместными, но теперь, когда он знал, куда отправился Элиас, готов был сам побежать в мастерскую.

Так нельзя. Молодой человек это понимал. Он вышел на улицу – внезапно отчаянно захотелось глотнуть свежего воздуха – и пошел по направлению к морю. Почувствовав себя смелее в чистой одежде, зашел в кафенио, где никогда раньше не бывал, и сделал заказ. Тут он ощутил на себе чей-то взгляд и увидел перед собой лицо жандарма, смотревшего на него с любопытством.

– Сын Константиноса? – спросил тот.

Димитрий не знал, что ответить. Сказать «нет» – глупо, если этот человек знает его отца. Признаться – неизвестно, что за этим последует.

– Точно, сын! Ведь правда же? – не отставал жандарм, который был здесь не один, а с полудюжиной сослуживцев.

Димитрий почувствовал, что краснеет. Может быть, отец и в самом деле заявил на него как на коммуниста. Он обмер от страха. Там, в горах, всегда было куда бежать, если окажешься лицом к лицу с врагом. Димитрий бросил взгляд на дверь за спиной жандарма и понял, что выхода нет.

– Вы, должно быть, Димитрий. Так похожи. Передавайте от меня привет отцу!

Димитрию всегда была неприятна мысль, что он похож на отца, но сейчас он испытал громадное облегчение.