Двум смертям не бывать - Светлана Успенская

— Значит, вы считаете, что имело место быть твердое решение подсудимой уйти из жизни, которому вы помешали?

— Несомненно. Это не было инсценировкой. На Лужнецком мосту, как правило, мало прохожих, тем более шел дождь, начинались сумерки, и самоубийцу было плохо видно из проезжавших мимо машин.

— Вы спрашивали у подсудимой, чем была вызвана ее попытка суицида?

— Нет, я лишь предложил свою помощь, она отказалась. Она выглядела очень измученной, была одета не по сезону, я подумал, что у нее финансовые трудности, и предложил ей немного денег.

— И подсудимая взяла эти деньги?

— Да.

— Сколько там было?

— Какая-то мелочь, все, что у меня тогда с собой было.

— У суда вопросов к свидетелю больше нет, — произнесла судья.

Адвокат подсудимой немедленно вскочил с места:

— Ваша честь, позвольте задать вопрос свидетелю.

— Пожалуйста.

— Вы говорите, что дали подсудимой небольшую сумму денег и она взяла их. Как вы считаете, если бы у нее были наличные деньги, стала бы она брать такую мелочь? Меня интересует ваше мнение.

— Не знаю, — честно ответил Косарев. — Некоторые люди и копейкой не погнушаются, а некоторые и от миллиона откажутся, люди все разные… Но в тот момент было похоже, что подсудимая находится на грани между жизнью и смертью и деньги ее не интересовали.

— Вы отдали ей деньги и ушли, — кивнул адвокат. — Очевидно, вы были спокойны за ее будущее и считали, что она больше не будет пытаться покончить с собой.

— Честно говоря, в тот вечер я был немного взволнован этим происшествием. Рассказал все жене, она отругала меня за то, что я не отвез девушку в больницу. Ночью я плохо спал, думал, что оставил человека одного со своей бедой. Правда, если бы я знал все причины, толкнувшие подсудимую на этот поступок, может быть, я не стал бы ее тогда останавливать…

Адвокат защиты нахмурился. Свидетель явно вел дело не туда.

— Что вам известно о причинах, которые толкнули подсудимую на этот поступок и из какого источника? — вцепилась в последние слова судья.

— Ну, — Косарев замялся, но было уже поздно. — В комнате свидетелей обсуждали все это и вообще…

— Не могли бы вы уточнить, что вам известно о причинах, толкнувших подсудимую на самоубийство, а затем и на убийство истца?

— Мне известно только то, что она продала своего ребенка в богатую американскую семью, а когда ей недоплатили денег, устроила скандал, а затем попыталась убить человека, который был виновен в этом, — сухо ответил Косарев.

Жанна уставилась на него ненавидящим взглядом. В ее расширенных зрачках леденела невыразимая мука. И этот человек тоже, вместо того чтобы спасти, топит ее!

— Вы полагаете, что подсудимая была готова ради денег на все? Даже на самоубийство? — заинтересовалась судья.

— Я ничего не полагаю, — ответил Косарев. — Я стараюсь придерживаться фактов. Была попытка самоубийства, и я ее предотвратил. Чем конкретно была вызвана эта попытка — отсутствием денег или тем, что подсудимую обманули, я не знаю.

— Хорошо, спасибо, свидетель, можете сесть…

Но свидетель садиться не стал. Даже не взглянув в сторону загородки, за которой находилась Жанна, он вышел из зала суда и больше не возвращался. Видимо, он считал, что уже выполнил свой долг.

Речь адвоката истца была резкой и злой.

— Я знаю, — начал он, — что защита попытается требовать у суда снисхождения к подсудимой, исходя из ее сложной судьбы. Она попытается очернить моего подзащитного, который, желая помочь девушке, попавшей в сложные жизненные обстоятельства, стал заложником этих самых обстоятельств. Но смею напомнить суду и всем сидящим в зале, что степень виновности человека определяется не его благими или неблагими побуждениями, а его поступками, ведь, как сказано в Библии, благими намерениями вымощена дорога в ад… Да, подсудимая много страдала в своей жизни, но разве не она согласилась на поездку в Соединенные Штаты с тем, чтобы оставить там ребенка на воспитание богатым людям? И основным ее движущим мотивом было, несомненно, не желание обеспечить своему сыну лучшую жизнь, чем та, что была уготована ему здесь, а желание получить материальную компенсацию, которую фирма «Special Delivery Adaption Service», известная в США своими благотворительными акциями в поддержку детей, согласилась выплатить ей на лечение. Но давайте придерживаться только фактов. А факты такие. Степанкова получила деньги от фирмы, но этого ей показалось мало. По свидетельству Шумко и моего подзащитного, она стала требовать еще денег от Тимпанова и Шумко. Для нас стало полной неожиданностью появление свидетеля защиты, который утверждает, что была попытка суицида. Мы не будем опровергать это, так как это кажется нам не слишком важным. Но, простите, граждане судьи, ведь после суицида человека помещают в лечебницу! Раз этого сделано не было, значит, ее состояние не внушало особых опасений. Но зато внушает опасения не только ее дальнейшая судьба, но и судьба людей, которым предстоит с ней столкнуться. Еще в нежном возрасте ударом ножа Степанкова расправилась с отчимом, теперь ударом ножа она попыталась расправиться с человеком, который не сделал ей ничего дурного. Кто будет жертвой этой женщины в следующий раз? Хотите ли вы, госпожа судья, оказаться на месте отчима Степанковой или на месте Тимпанова? Или вы, господа народные заседатели? Или вы, граждане? — Адвокат повернулся к залу. Зал взволнованно загудел. — Нет, никто не хочет оказаться на этом месте. И есть лишь один способ помешать новым жертвам — надолго изолировать подсудимую от общества. Она, несомненно, заслужила это!

Речь адвоката защиты была яркой и эмоциональной.

— Подсудимая, — начал он, — несомненно, человек много страдавший. Очевидно, она является уродливым плодом нашего общества, которое позволяет своим членам осуществлять насилие в семье, насильнику оставаться безнаказанным, а женщине жертвовать своими детьми, потому что ей нечем кормить их, потому что ей не на что жить. Кто из женщин, имеющих детей, оказавшись в ситуации, в которой очутилась Жанна, — без денег, без знакомых, совершенно одна в чужом городе, молодая, неопытная, напуганная преследованием, гонимая злой молвой, кто бы из вас, женщины, не захотел в этих условиях, чтобы еще не родившийся сын начал свою жизнь не в обстановке зла и насилия, а в обстановке радости и благополучия? Кто из вас, женщины, не пожелал бы своему ребенку лучшей доли? Может быть, Жанна и не очень хорошая мать, но она пыталась исправиться. Она не хотела расставаться с сыном. Она не хотела брать деньги за его жизнь. Она совершила ошибку и захотела ее исправить, но не смогла. Точнее, не успела. Я понимаю, что в наших условиях совершенно невозможно доказать, что расписки в получении денег фальшивые, а фотографии сделаны тогда, когда Степанкову опаивали наркосодержащими лекарствами. Но многое свидетельствует именно об этом. Вернувшись в родную страну без сына, без денег, Жанна поняла, что выброшена на обочину жизни. Тогда она решила расстаться с жизнью, но ее остановили. Ее остановили, и она захотела выбраться с этой обочины при помощи первого попавшегося средства, которое пришло в ее воспаленную трагедией голову. Она не сознавала, что творит. Лишь одна мысль пульсировала тогда в ней — мысль отомстить человеку, который отнял у нее сына, который надругался над ее материнским чувством. И она пошла на поводу этого чувства. Каждый из вас, женщины, мог бы оказаться на ее месте. И потому не судить мы должны Жанну Степанкову, а понять и простить. Да, именно понять и простить! — Адвокат защиты сел.

— А может, мне ей еще спасибо сказать за то, что она меня порезала? — раздался возмущенный крик Тимпанова. — Может, мне ей еще в ножки поклониться?

— Истец, за нарушение порядка вы будете удалены из зала! — холодно заявила судья.

Жанне было предоставлено последнее слово.

— Я… Я не знаю, что сказать, — начала она тихо.

— Подсудимая, пожалуйста, говорите громче, мы вас не слышим, — сказала судья.

— Я не буду ничего говорить!

— Подсудимая! Вы отказываетесь от последнего слова?

— Да! Потому что… А, бесполезно! — Девушка махнула рукой и села.

— Суд удаляется на совещание.

После совещания тройка в судейских мантиях вернулась в зал. Все поднялись, когда был зачитан приговор.

— …Три года лишения свободы в колонии общего режима…

Конвой встал по бокам осужденной — Жанна низко опустила голову. Чуда не произошло. Просто чудес на свете больше не бывает!..

Глава 17

Павлика Морозова боялись и питомцы детдома, и их воспитатели. «Любимчик директрисы», — говорили про него, и это звание давало мальчику право на такие поступки, которые для любого другого ребенка были безусловным табу. Он мог врать, дерзить преподавателям, задирать маленьких — кроме легких упреков, ничего ему не было. Более того, одного намека мальчишки на то, что он пожалуется на докучливые приставания воспитателей самой Поливановой, было достаточно, чтобы укротить в тех тягу к его нравственному формированию.