Эпоха стального креста - Роман Глушков

– А потому, Гюнтер, – произнес я, усаживаясь напротив него на пустые нары Джерома (сам дьякон неотлучно пребывал возле постели раненого Аврелия), – потому, старина, что я отказываюсь исполнять его! Если хочешь, пристрели меня прямо сейчас, потому что через три часа я буду уже не командиром отряда Охотников, а самым гнусным предателем.

Даже у такой непрошибаемой личности, как Гюнтер, отвисла челюсть. Он покосился на оставленный у входа карабин, затем на меня, после чего вновь на карабин...

– Не прикидывай шансы, приятель, – сказал я. – Мои пистолеты вон там, разобранные, на столике. Ты успеешь в любом случае. Так что решай: уничтожаешь предателя или слушаешь дальше?

– Вы... – и без того неразговорчивый германец совсем потерял дар речи. – Вы... рехнулись!

– Да, видимо, так, – сознался я. – Гублю свою жизнь и карьеру черт знает ради кого – детей и помощницы самого Проклятого Иуды. Но ведь самое страшное, Гюнтер, в том, что ничуть об этом не жалею.

– И что же вы... задумали? – Суровые глаза германца наконец оторвались от карабина.

Я облегченно вздохнул – пока все шло, как и предполагалось...

Мой план снова не вызвал у него никаких эмоций: ни положительных, ни отрицательных, как будто ему каждый день предлагали поучаствовать в чем-то подобном. Гюнтер просто сидел и молчал. Когда же длина этой бесконечной паузы перевалила за пять минут, я не выдержал:

– Ладно, Гюнтер, я прекрасно тебя понимаю. Прости, что потревожил. Возвращайся в казарму, но только ради всего святого – если тебе и вправду не хочется гибели этих детей – не поднимай панику, хорошо? Ну хотя бы до той поры, пока мы не уедем. Договорились?

– Черта с два я отпущу вас... одного! – вдруг проснулся человек-скала, и я даже испугался этого его мгновенного перерождения из сонного мыслителя в гневного правдолюба. – Корпус убивает детей? Что ж... прекрасно! Но только Гюнтеру Шнеебергу отныне с ним... не по пути! Я даже представить себе не мог, что предприму, если когда-нибудь он сотворит этакое... Но спасибо вам, брат Эрик, что подсказали наилучший выход... из ситуации! До старости мы с вами, понятное дело, теперь... не доживем... Да и плевать! Короче: я с вами, хоть расклад и не в нашу пользу... Держите!

И я аккуратно пожал протянутую мне гигантскую пятерню, едва-едва сумев ухватить ее своей ладонью. Начиная с этого момента количество изменников в Братстве выросло ровно в два раза...

Около шести утра Аврелий, Бернард, Вольф и бойцы его взвода, набившиеся в раздолбанные «сант-роверы» Добровольцев Креста, повезли труп Проклятого на Мон-Сен-Мишель продолжать доигрывать придуманную Мясником легенду. Я последний раз проводил глазами сквозь стекло пробитое моими пулями тело Жан-Пьера – его волокли за руки и за ноги бойцы Циклопа, небрежно бросив затем в кузов джипа, словно мешок с песком. «Прощай, неудачник. Возможно, очень скоро свидимся», – мрачно подумал я.

Пока Гюнтер запрессовывал патроны в подствольный магазин своего «бенелли», я тоже выгреб из шкафчика все запасные обоймы и рассовал их по карманам плаща. Затем покрутил в руках уставной нож Охотника и прикрепил его к поясу (помимо пистолетов, обоймы и нож были единственными моими личными вещами, уцелевшими после пожара, да и то лишь потому, что находились вместе со мной при взятии Ла-Марвея). Негусто, но за неимением лучшего...

Гонсалес оказался на редкость пунктуальным. Мой хронометр показывал без одной минуты семь, когда сарагосец вошел ко мне в отсек. Он ничуть не удивился при виде Гюнтера, очевидно, Марчелло уже доложил ему о том, что я выбрал ассистента из своих людей.

– Вы готовы, брат Эрик? – учтиво спросил Гонсалес и дождался, пока я кивну. – Тогда идемте. Пора...

Кэтрин не спала, а хмурая и помятая сидела на своих нарах, подтянув колени к подбородку.

– А, явились ни свет ни заря, – проворчала она, оглядев меня, Гюнтера и людей Матадора при входе. – Что, некого больше пытать, я одна осталась, да? Чего молчите, шакалье гнусное?

– Собирай детей. Вас перевозят в Авранш, а оттуда в Париж, где и решат вашу дальнейшую судьбу, – произнес я как можно бесстрастней.

– И меня? – спросила девушка.

– Ты едешь с ними, – я был предельно лаконичен. – Приказ магистра Аврелия.

– А что же он вчера не зашел ко мне в гости? Утром-то всю с ног до головы обзыркал, кобель бородатый!

– Поторопись, – я притворился, что не замечаю ее колкостей. – У нас мало времени. Детей в Авранше уже ждут...

У дверей «детского сада» урчали, прогреваясь, «хантеры» моего и Гонсалеса отрядов.

– И эти козлы здесь! – помогая заспанным детям спуститься с подножки, Кэтрин заметила Карлоса и Конрада. – Тоже соскучились по мне?

– Мы сопровождаем вас, милейшая, как ответственные за вашу безопасность лица, – приторно пролепетал коротышка. – Потому попросил бы не тратить попусту наше драгоценное время, а то...

– Заткнись, блоха в сутане, – бросила Кэтрин в его сторону, и Конрад, замолкнув на полуслове, обиженно надулся и кряхтя полез на переднее сиденье головного «хантера».

– Вы следуете за нами, – распорядился Гонсалес, когда Кэтрин с детьми расселись на заднем сиденье моего, идущего вторым джипа и еще тише добавил: – Мы сами выберем место. Как только затормозим, остановитесь тоже...

Я занял кресло водителя, германец уселся рядом на командирское и развернулся вполоборота, чтобы наблюдать за нашими пассажирами. Гонсалес посигналил нам и тронулся, выезжая на дорогу, ведущую к Авраншу. Мы двинулись следом, оставляя позади себя ничего не подозревающих об истинной цели нашей поездки прочих бойцов Пятого и Одиннадцатого. Для всех для них начинался очередной, ничем не примечательный день службы...

Дети окончательно проснулись и оживленно между собой расчирикались, тыча пальцами то в правое, то в левое стекло кабины. Погруженная в себя Кэтрин тем не менее находила силы терпеливо отвечать на незамысловатые детские вопросы, смысл которых сводился к одному: «Где наш папа и когда же наконец мы покинем это грязное мокрое место?» Я еще раз согласился с собой: то, что я намеревался предпринять, будет наилучшим выходом из сложившейся ситуации для всех находившихся в этой машине...

– Кэтрин, слушай меня внимательно! Слушай и не перебивай! – громко произнес я, не отрывая взгляда от идущего впереди «хантера» Матадора. – Ты и малыши в огромной опасности, потому будешь беспрекословно выполнять все мои приказы...

Она недоуменно вскинула брови, все еще отвлекаясь на ребячью возню:

– О чем вы говорите? Какая такая опасность? Что ваша кодла опять надумала?

– Делай, что тебе говорят, рыжая дура, и останетесь в живых! – упростил Гюнтер смысл моих слов, заслужив мою благодарность.

Кэтрин, видимо, помня его давешнюю оплеуху, благоразумно примолкла. Дети тоже, почувствовав общее напряжение, затихли и принялись испуганно переглядываться.

– Как только передняя машина остановится, – продолжил я в тишине, – вы все ложитесь на пол между сиденьями. Как можно ниже! И пока я не разрешу, никто из вас даже головы от пола оторвать не посмеет. Усвоила?

– Да, но... что происходит?

– А происходит то, – обернулся я к ней, – что я беру на себя вакантное звание Проклятого и собираюсь довершить его незаконченную работу...

Я не бил ее, но она вытаращилась на меня именно с таким выражением лица. Еще так смотрят на воскресших мертвецов. Впрочем, потенциальными покойниками были мы все – кто-то невольно, а кто-то добровольно...

Тем временем наша маленькая автоколонна вырулила на побережье и, повернув направо, продолжила путь вдоль песчаных отмелей, все дальше и дальше оставляя позади себя громаду Мон-Сен-Мишеля. Джипы съехали с дороги, и теперь их колеса с хрустом давили сырой прибрежный песок.

Я едва не пропустил момент, когда «хантер» Гонсалеса встал как вкопанный прямо посередине пустынного, продуваемого всеми ветрами, берега. Место для казни Матадор выбрал весьма удачное – спереди, справа и сзади видимость закрывали поросшие кустарником холмы, а со стороны моря все было затянуто серой пеленой мороси. Затормозили и мы, не доехав до наших сопровождающих двух десятков шагов.

– Прибыли, – констатировал факт Гюнтер. – Эй вы там: лицом в пол! Живо!

Девушка покосилась на впередистоящий автомобиль, после чего довольно грубо стащила с сиденья каждого из ребят, уткнула их носами в обрезиненный пол «хантера», а сама пристроилась сверху словно курица, согревающая выводок.

Я достал из кармана резинку для волос и не спеша проделал обязательный предбоевой ритуал Эрика Хенриксона, дослуживающего – а возможно и доживающего – последние минуты на посту командира Одиннадцатого отряда. Берет надевать обратно я уже не стал – нарушая Устав, блюсти форму одежды совсем не обязательно.

– Отходи к холмам, – бросил я германцу. – Я иду к заливу. Выставим их на кинжальный огонь. Начнешь сразу же после меня...