Девичьи игрушки - Андрей Чернецов

А следующим утром вышел из ворот разнесенного в пыль и прах Остророга отряд, вернее, даже три. Литвины, во главе почему-то с немцем, тысяча без малого казаков Басаврюка, что нынче уже не вахмистром был, а куренным, и совсем маленький отрядец десятка в два человек – им и командовал сотник Подкова.

– Спасибо тебе, брат Ян, – искренне обнял его Басаврюк на прощание. – Хоть и не нашей ты веры человек, а славное дело сделал! Ну как ловко ты придумал! Мне бы нипочем не догадаться! И сон-зелье сварил, и другое, что нам заснуть не дало… И пиво подсунул ловко псам княжеским…

– Да чего там сложного? – улыбнулся Подкова. – Поймал двух холопов да сказал: мол, помогите отнести бочку, что князь слугам посылает. Они своих увидели, да и ничего не заподозрили.

– Вот и я говорю: просто, а как хитро! Пошел бы ты с нами, а?!

– Нет, спасибо, брат, но дела у меня еще остались.

– Ну и ладно! А я вот, пока хоть один лях и жид на Украине остался, саблю в ножны не спрячу. Черту душу отдам! Прощай, пан сотник, может и увидимся! А все ж жаль, что с нами не идешь!

Тронулась толпа и пошла прочь – слитно, как огромное многоголовое, многорукое животное.

На месте осталась лишь горстка людей – с треть прежней сотни.

– Отъедем, пан Иоганн, – вдруг молвил Подкова. – Поговорить надо.

Отъехали.

– Ну что ж, твоя милость Иоганн, я свое обещание выполнил. Теперь Радзивиллу уже никто не помешает продать Литву шведской короне. Единственный князь Стефан был, кто на гетманство претендовать мог, помимо пана Януша.

– Благодарю тебя, уважаемый воин, – произнес на чистом русском швед. – Я попрошу, чтобы о тебе доложили моему королю, и он попросил бы брата своего, царя русского Алексия, достойно тебя вознаградить…

– А вот этого не надо, Юхан, – ответил ему сотник по-шведски. – Это дело, знаешь ли, не царское и даже не королевское.

И улыбнулся. Нехорошо улыбнулся, как палач перед тем, как пытать пленника.

– А чье же? – спросил швед, невольно поежившись.

Подкова молча указал пальцем вверх. А потом – вниз, в землю.

И опять так же усмехнулся.

– Так что, барон Тавашерна, уж лучше вы соврите своему канцлеру, который вас сюда снарядил, что это вы все придумали, глядишь, в графы пожалуют, – было произнесено опять на чистом шведском, словно говорил житель Стокгольма или Упсалы.

Побледневший швед вытянул пистоль из-за кушака. Ни единая жилка не дрогнула в лице пана Яна.

– У тебя пружина не взведена, барон, – только бросил он, вновь скалясь по-волчьи.

Лишь мимолетный взгляд бросил швед на колесцовый замок, но и этого мига хватило.

Полетел в грязь выбитый ударом сабли плашмя пистолет, с проклятиями схватился барон за отбитую ладонь.

– Ну что ты, барон, – хохотнул Подкова. – Зачем? Одно дело делаем! Поезжай к гетману, только вряд ли чего добьешься… Да то дело не мое, а твое…

Молча слез барон Юхан-Карл Тавашерна, тайный посланник канцлера шведского королевства, с коня и, пачкая дорогое сукно, вытащил из грязи дорогой итальянский пистоль.

Пружина и в самом деле была не взведена, хотя он точно помнил, как завел ее час назад особым ключом, что сейчас лежит в кошеле на поясе.

Машинально взглянул на пояс, и даже не удивился, обнаружив аккуратно срезанный шнур.

Проводил взглядом спину медленным шагом удаляющегося Подковы.

Ладно, и дьявол с ним! Лучше будет и в самом деле забыть этого славянского колдуна!

Как бы там ни было, сделана лишь половина дела. Враг союзника шведов, гетмана Радзивилла, обезврежен, и это хорошо: теперь тому никто и в самом деле не помешает. Нет в Речи Посполитой более знатного вождя. Но канцлер ясно дал понять, что союз Швеции с Дьердем Ракоци и гетманом Хмельницким – самыми главными врагами польской короны – нужен сейчас как никогда.

И Ракоци, и Хмельницкий слишком важны для будущей большой игры, ставка в которой – место сильнейшей в Европе державы, что должно принадлежать Швеции по праву.

Последний из сопровождающих барона Тавашерна всадников скрылся из виду, а «пан сотник» все смотрел в его сторону, чему-то улыбаясь.

– Ян Жигимантович, – наконец робко предложил один из двух уцелевших стрельцов, – пора, однако, и нам двигать…

С той же улыбкой, молча, Подкова тронул коня шпорами.

Так и разделились, двинувшись по трем сторонам.

Барон с двумя десятками литвинов – на юг, в поисках гетмана Богдана.

Басаврюк с остальными – на восток, к Днепру, – палить и губить шляхту.

А пан Подкова (а может, и не пан, и не Подкова) – к северу, той же дорогой, что и пришли, увозя в седельных сумах «Книгу Семи Звезд», из-за которой он и сгубил столько людей.

Шла ранняя осень 1653 года.

Люди пахали землю, рожали детей, воевали. Кто-то богател, кто-то нищал, тешил честолюбие пирами и охотами, плелись крупные и мелкие интриги…

Всякий надеялся на лучшее, не думая о худшем. И надеялись – вот-вот и кончится уже надоевшая всем война.

Как всегда.

В следующем году будет Переяславская Рада, когда привычно боящийся Варшавы царь Алексей Михайлович наконец решит вступить в игру, бросив на весы судьбы, где уже лежали польская и казачья сабли, стрелецкий бердыш.

И поднимутся вновь мужики и казаки в поход против ненавистной шляхты.

В литовских и белорусских землях смуту взялся подавить самый сильный белорусский магнат, гетман Януш Радзивилл.

Лил он кровь людскую как воду, и не зря говорили, что уж не человек он, а вурдалак, гетманом обернувшийся. Из жителей Бреста-Литовского половина осталась после визита его хоругвей.

Но и им мог бы позавидовать древний Пинск, от коего остались головешки да горстка жалких беглецов. И счастлив был Бобруйск – лишь полторы сотни голов велел срубить Радзивилл, да еще сотню посадил на кол, а раненым пленникам в великой милости своей сохранил жизнь – лишь отсекли им правую руку.

Но не для короны польской будет стараться Радзивилл, превзошедший жестокостью самого страшного Ярему Вишневецкого.

В мае пятьдесят пятого года великий гетман Януш Радзивилл вдруг универсалом своим объявит, что признает сюзереном своим и королем польским шведского короля Карла X – и ахнут все. Немедленно в Литву и Мазовию хлынули шведские регименты.

Бежал как заяц и спрятался в силезских лесах король законный Ян-Казимир, а в брошенные им польские земли двинулись шведы и хоругви Радзивилла. Но убедится король Карл, что не все повинуются слову Радзивилла и что править поляками ох как непросто – буйный и непокорный они народ.