Девичьи игрушки - Андрей Чернецов

Где-то там, в центре, бушевала настоящая жизнь. Кипели страсти, затевались громкие интриги, кто-то заканчивал начатую им борьбу с раскольниками…

А он…

Загнанный, точно волк, в один из самых глухих углов царства-государства, куда и свежие вести идут столь долго, что успевают за это время плесенью покрыться.

Вот и стал Никон приискивать себе занятие, чтоб хоть чуток развеяться от тоски-печали. Сначала строительством заинтересовался. Лично руководил возведением для его персоны хором в двадцать пять комнат. Потом повелел посреди озера насыпать искусственный остров крестообразной формы.

Но и этого неугомонному святителю показалось мало.

Об эту пору ему как раз доставили с его московского подворья целый воз книг. Часть из них Никон милостиво передал в монастырскую вивлиофику. Иные же, числом около двух десятков, спрятал в особый, с хитроумным замком, сундук, стоявший в опочивальне бывшего патриарха. И доставал тогда, когда рядом не было никого из посторонних.

Братия стала замечать, что владыка как-то поутих. Бродил хмурой тенью по обители и что-то бормотал себе под нос. И ухмылялся гадко и зловеще, грозя кому-то невидимому кулаком.

В конце концов явился к отцу игумену и приказал построить на берегу озера часовню для личных нужд, чтобы там мог молиться в уединении. Дело-то благое, отчего б настоятелю было не подчиниться.

Меньше чем за год возвели. Хотели освятить, как полагается, да только Никон раскричался-расшумелся, что майская гроза. Сам освящу, говорит. Неча поперек воли князя церкви идти!

Ну на нет и суда нет. Отступились.

Однако ж замечено было, что таинственный сундук перевезли из личных Никоновых покоев в часовенку.

Затворился там патриарх и даже о еде-питье забывал, Предаваясь своим мудреным занятиям.

А чего мудреные? Так как же их назвать иначе, ежели для них святителю из окрестных деревень доставляли всевозможные травы да коренья, ну, и камни всякие.

Игумен несколько раз посылал особо смышленых братьев, чтоб разведали, что там да как. Двое вернулись ни с чем, а третий так и вовсе сгинул. Долго искали, но та и не нашли. Наверное, утоп в болоте.

Только после этих случаев завел патриарх особую охрану. Откуда-то выписал дюжину здоровенных рыжих псов. Злющих таких. Хуже волка или рыси. Но каких-то безголосых. Не лаяли вовсе. Оно и плохо. Когда человек слышит собачий лай, так хоть приготовиться может или схорониться. А тут налетали, аспиды, неслышными тенями и рвали человека в куски. Один патриарх с ними справляться и мог.

Зачали люди эту часовню десятой дорогой обходить. В особенности же страшились приближаться к ней ночью. Ибо слышались из часовни странные и страшные звуки. Точно вопли мертвецов и скрежет зубовный.

Настоятелю все это, знамо дело, не по душе было. Даже писал архиепископу в В-ду, но не получил ответа.

В конце января 1676 года случилось дело небывалое. Вдруг среди ночи разыгралась страшная буря. Перепуганные иноки, зря, как полыхает зимнее небо молниями (дело невиданное и неслыханное!), истово молились, прося у Господа милости. Решили, что настал конец света. Отец игумен велел служить заупокойную. Громко и тоскливо били колокола…

Так продолжалось некоторое время. А потом все разом кончилось. Ровно и не было ничего.

Наутро же обнаружили, что Никонова часовня ушла под землю. Провалилась по самый крест. Самому незадачливому патриарху повезло. Его тело нашли в десяти шагах от того места, где стояла храмина. Святитель был бесчувственен, но жив. А в руках сжимал малую кожаную суму, в которой лежал пяток книг – все, что осталось от его сундука. Никона отнесли в его покои, а мешок доставили отцу-игумену. Тот раскрыл мех, вытащил книги и обмер.

Патриарх сберегал и читал отреченные православной церковью сочинения, кои не совсем совпадали с божественными канонами, а то и вовсе противоречили им, – «Рафли», «Звездочетец», «Аристотелевы врата», «Чаровник», «Семизвездье», «Розгомечец»…

Ничего не сказал настоятель братии, потихоньку вернув мешок на место.

А вскорости пришли из Москвы вести, что в самый день чудной грозы скончался великий государь Алексей Михайлович.

Патриарх Иоаким, давний противник Никона, предъявил ему целый список новых обвинений, где среди прочих значились сношения бывшего патриарха с посланцами Степана Разина, а также упреки в занятиях чернокнижьем. Никона перевели в Мефодиево-Белозерский монастырь на тюремное положение. Свой мешок с книгами он увез с собой.

И что дивно, так это то, что вместе с часовней куда-то сгинули и охранявшие ее рыжие псы. Как будто тоже провалились под землю.

– Воистину чудны дела твои, Господи! – перекрестившись, завершил свой рассказ брат Савватий.

Глава 19.

ПРИЗНАНИЕ

Москва, апрель 2006 г.

Вадим сидел за рулем «тойоты» и уже минут пять пытался собрать мысли вместе.

Было семь часов с копейками – он только что закончил свой ненормированный рабочий день следователя.

Но хоть сиди на работе все двадцать четыре часа в сутки, все равно просвета в делах об убийстве двух представителей высшего общества нет и не предвидится.

Хорошо хоть, под этим соусом удалось отправить в архив три старых безнадежных дела и, может, еще пару «висяков» удастся сбросить. Но ведь это Серебровский позволил сделать авансом за раскрытие громких убийств, и если что – спросит за провал вдвойне.

Чехарда мыслей Вадима помчалась дальше с удвоенной скоростью.

Что же произошло в ту роковую ночь в доме Монго? Почему нет явного повода для убийства… или все-таки есть?

Ведь ничего, кроме пресловутой «Книги Семизвездья» не просматривается. Вполне возможно, конечно, что повод был столь необычен, как и способ убийства…

Но что толку от гипотез, если нет даже намека на главное.

Кто убил?

Кто у нас в числе подозреваемых? Да никто!

Разве что эти самые Инквизиторы…

Кстати, почему бы им уж заодно не прикончить и Гроссмана?

Между прочим, с тем письмом все не так просто… Если б его написал психопат, то уж наверняка бы объявился хоть раз, дал бы знать о себе! А тут как в воду канул!

Странно все это.

Мельком бросил на себя взгляд в зеркало заднего вида.

– Неважно выглядишь, брат, – улыбнулся себе следователь.

Он пристально смотрел на свое отражение, словно ожидая, что оно взъерепенится и скажет пару ласковых в ответ, но человек в зеркале сидел с неизменным выражением лица.

Тут Савельев едва удержался, чтобы не стукнуть себя рукой по лбу. Как он мог забыть?! Обещал же Варе заехать сегодня!