У сумрака зелёные глаза - Алана Инош

— Ничего личного, — сказала я. — Просто мне нужен номер четыре. Ты мне подходишь.

Мои клыки вцепились в изящную гладкую шею, а рука безжалостно сжала мягкие волны волос, откидывая голову. Отличается ли кровь вампира от крови человека? Несомненно. Кровь человека живит и бодрит, а когда пьёшь вампирскую, на какое-то время кажется, будто умираешь. Но это обманчивое впечатление: уже в следующую минуту я почувствовала в себе новые силы, от которых хотелось запрыгнуть на вершину горы.

— Твоя сила принадлежит мне, — проговорила я, опуская обмякшую вампиршу на пол.

Она была хороша. Светло-русые волосы с бронзовым оттенком, большие светло-серые глаза, брови вразлёт, аккуратный, чуть вздёрнутый носик… Сочные губы, из-под которых виднелись клыки. Даже жаль немного.

— Всё, Ханна, — объявила я. — Кончено. Можешь выходить.

Дверь гардеробной открылась. Увидев тело на полу, Ханна вздрогнула и подалась назад, но я обняла её и погладила по волосам.

— Всё в порядке, моя хорошая. Уходим. Больше нам тут делать нечего.

Я беспрепятственно вынесла Джессику из дома, уложила в машину на заднее сиденье. Ханна ёжилась и дрожала, но её подруге моя куртка сейчас была нужнее. Укрыв её, я села за руль. На полу валялось что-то пушистое — оказывается, манто маркизы. Я протянула его Ханне:

— На, накинь.

— Нет, лучше Джес им укрыть, а мне — куртку, — рассудила девушка.

— Ну, можно и так, — согласилась я.

До больницы мы доехали в молчании. Внеся закутанную в манто Джессику в холл, я громко позвала:

— Врача, срочно! У неё кровопотеря, нужно переливание.

Опустив девушку на оперативно предоставленную каталку, я отдала манто Ханне, взяла свою куртку и пошла к выходу. Всё, что я могла сделать, я сделала.

Ханна догнала меня на крыльце. Не зная, что сказать, она просто стояла и смотрела на меня, а я — на неё. Погладив её по щеке, я проговорила:

— Мне пора, Ханна. Меня ждут номера с пятого по тринадцатый.

— Я тебя больше не увижу? — пролепетала она.

— Незачем, — качнула я головой. — Знакомство с такими, как я, до добра не доводит. — И добавила: — Надеюсь, увиденного тобой было достаточно, чтобы раз и навсегда избавить тебя от вампиромании.

Устало улыбнувшись напоследок, я медленно спустилась с крыльца.

Глава 23. Выстрелы под дождём

Прости меня, Алёнка. Моя спящая красавица… Не знаю только, проснёшься ли ты от моего поцелуя. Я всё бы отдала, чтобы согреть твои похолодевшие пальцы, но всё, что у меня есть — это моя душа. И её я без колебаний заложила бы кому угодно, даже самому сумраку, чтобы вернуть тебя.

Я с тобой, родная. Я здесь. Ты слышишь меня? Ничего не бойся там, ведь всеми мыслями и душой я с тобой. На чём я остановилась? Слушай мой голос и держись…

Война в Греции дала мне хорошую закалку и подготовила к тому, чему я посвятила без малого пятьдесят лет своей жизни. Я не успела проработать на фармакологической фабрике и года, когда умерла тётя Элени. Тяготы войны подорвали её силы, и тёплым сентябрьским днём я прошла на кладбище за её гробом. Проводить её в последний путь пришло совсем немного народу — только кое-кто из соседей. Все лица были мне более или менее знакомы, за исключением одного странно одетого человека.

Он стоял за высоким памятником поодаль и наблюдал, хотя явно был не из нашего окружения. Длиннополый тёмный кожаный плащ был как будто не из нашего десятилетия — с кучей пряжек и заклёпок, лицо наполовину скрывали широкие поля шляпы. Весь его костюм казался каким-то мятым, серым и пропылённым, контраст составляла белевшая из выреза жилета рубашка с безупречным воротничком и старомодным галстуком. Бегло приметив незнакомца, я снова устремила взгляд на тётушкино восково-жёлтое лицо в гробу, а через минуту этого человека уже не было…

Потом были скромные поминки, а на следующий день я пошла на работу. Вечером, купив цветов, я отправилась на могилу тёти Элени, и кого бы ты думала, я там встретила? Точно, незнакомца в странном плаще. Я была не из робкого десятка и решительно подошла к нему.

— Кто вы? Вы знали тётю Элени? — спросила я его.

Незнакомец приподнял голову, так что из-под полей шляпы стало видно лицо. Его глаза скрывались за тёмными очками, и я сперва подумала, что он слепой. Но он сдвинул их вниз, к кончику носа, и показал глаза — вполне зрячие, но до странности светлые. Болезненно поморщившись, он вернул очки на место.

— Мои глаза чувствительны к дневному свету, — сказал он. — У вас, кажется, такого не наблюдается, и это даёт вам преимущество. Нет, вашу тётю я не знал, но вот с вами меня кое-что объединяет. Зовут меня Александр Кельц.

Да, это был тот самый Кельц, охотник на вампиров, только тогда я ещё не знала этого. Я разглядывала его причудливый плащ и поражалась контрасту — такой серый невзрачный костюм и такая безукоризненная, я бы даже сказала, щеголеватая рубашка.

— И что же нас с вами объединяет? — спросила я.

Вместо ответа он спросил:

— Вы когда-нибудь замечали за собой желание пить кровь?

Я вздрогнула — вернее, вздрогнуло чудовище во мне, словно выхваченное из темноты светом фонаря. Откуда он знал мой секрет? Ведь я никому не рассказывала.

— О нет, вы не чудовище, — усмехнулся Кельц. — Но в вас течёт кровь чудовищ, которая и даёт вам эти удивительные способности: быстрое заживление ран, нечеловеческую силу и прыгучесть, выносливость, железное здоровье. Вам пока не так много лет, чтобы вы заметили ещё одну способность — крайне медленное, не видимое глазу старение. Как думаете, сколько мне лет?

На вид ему было лет тридцать — максимум тридцать пять.

— А между тем, я родился в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, — сказал он. — То есть, мне уже за шестьдесят. А на вид не дашь, не так ли? Вот это оно самое и есть — медленное старение. Гораздо медленнее, чем у простых людей.

— То есть, в восемьдесят вы будете выглядеть на сорок? — Если честно, то всё им сказанное звучало как бред, но чудовище во мне откликалось со страшной силой и пришло в безумное волнение. Оно беспокоилось, потому что его выводили на чистую воду.

— Нет, скорее всего, буду выглядеть не старше, чем сейчас, — сказал Кельц. — И в сотню лет, если доживу, на моём лице не прибавится ни одной морщины, а в волосах — ни одной седой нити.

Кстати сказать, тогда Кельц был ещё с волосами. Мы медленно шли по кладбищенской аллее, и шляпу он нёс в руке. Он был шатеном с чуть приметной рыжинкой. Признаться, таким он мне нравился больше. Зачем он потом стал брить голову? Не знаю. Так захотел, видно.

— Что значит — если доживёте? — насторожилась я. — Разве железное здоровье и быстрое заживление ран…