Лилия прокаженных - Патрик Данн

Заглянув в офис, я предупредила Пегги, что до следующего утра меня не будет. В ванной, разглядывая себя в зеркале, убедилась, что за последние пять дней лицо на столько же лет постарело. Первой реакцией было завалиться в постель и спать, спать и спать, а потом непреодолимо потянуло куда-нибудь пойти, что-то сделать. Но не могла же я, когда отец при смерти, нарядиться и отправиться на поиски развлечений. Да и не в них нуждалась. Мне казалось, я хочу измениться, стать иной, как необыкновенная скульптура в Центре исторического наследия, — то есть, конечно, я, только совсем другая.

«Не забудь поесть, Иллон». Еда! После более чем легкого завтрака у меня, кроме кофе, маковой росинки во рту не было. Но я слишком устала и не хотела стоять у плиты. Посплю часок, потом по телефону что-нибудь закажу.

Отлежавшей во фруктовой вазе грозди я оторвала банан и съела, чтобы не ложиться с пустым желудком. Потом пошла в спальню, задернула шторы, поставила будильник, стащила с себя одежду и рухнула на кровать.

ГЛАВА 34

Меня поднял на ноги радиобудильник, причем более требовательно, чем обычно: в сумасшедшем темпе барабаня по клавишам, пианист исполнял незнакомое произведение. Я не сразу поняла, в чем дело, привыкнув переходить от сна к бодрствованию под другие мелодии. Сегодня в лиричную утреннюю музыкальную программу затесался незваный гость. Пассаж завершился при участии всего оркестра — словно с силой захлопнули крышку рояля. Диктор объявил, что исполнялось скерцо из Третьего симфонического концерта Генри Литолффа, и пояснил, что необычным звучанием оно обязано «изобилию коротких форшлагов». Я охотно ему поверила. И только тут сообразила, что сейчас вечер, а не утро, и что я проспала два часа.

Встав с постели, я набросила шелковое кимоно. Бу, нежившийся на полу спальни, задрав кверху лапы, вскочил и, жалобно мяукнув, побежал в холл, прося, чтобы его выпустили. Для этой цели имелось очень удобное окошко в задней двери, но нередко кот вредничал, напоминая, кто в доме хозяин. Когда я подошла, он присел, принюхался к шедшему из-под двери воздуху и стремглав метнулся в глубину дома.

Любопытства ради я открыла дверь и увидела Грута — опрятного, чисто выбритого, с огромным букетом из разных, великолепно пахнущих цветов в руках. Чуть поодаль стояло такси с включенным, чуть слышно урчащим двигателем.

— Приношу свои извинения. — Он протянул букет. Запахи цветов окутали меня, коснулись лица прохладными пальцами, и веки сами собой опустились, лишь только я вдохнула кружащий голову аромат.

Встряхнувшись, чтобы прийти в себя, я открыла глаза и улыбнулась.

— Входите.

Грут с облегчением вздохнул, махнул рукой таксисту, чтобы тот уезжал, и следом за мной вошел в дом. Усадив его в гостиной, я вышла поискать вазу для цветов. Букет Финиана все еще стоял на столе. Он слегка завял, но выбросить его сейчас было бы несправедливо.

— Завтра уезжаю в Дублин, — громко сказал Грут, чтобы я слышала. — Не сердитесь на меня слишком долго.

— Лучше рассказывайте, какие у вас новости, — потребовала я, вернувшись из кухни с еще одной вазой.

— Узнал от Мэтта о вашем отце. Как ни печально, но и облегчение вы, наверное, тоже испытываете.

— Что-то вроде того. — Я поставила вазу на кофейный столик и стала заполнять ее цветами, подрезая стебли, чтобы букет выглядел так, как мне хотелось. — Не молчите, я жду.

— Тогда начнем с медицины. Вы, возможно, слышали, что у Джозефа Нгози не ложный сап, а туберкулез, — я не ошибся.

— Потому и карантин сняли, как я поняла.

Он утвердительно кивнул.

— Далее. Останки, которые вы нашли, принадлежат Латифе Хассан — ведь это ее настоящее имя? От неприятных подробностей вас избавлю.

— Буду признательна. Вам удалось установить, болела она мелиоидозом?

— Еще нет. Покажут пробы плеврального экссудата из грудной полости и те, что взяли с лезвия секача, — ими сейчас ЦИИЗ занимается. Завтра жду результатов.

— И если заболевание подтвердится, значит, у нее были какие-то отношения с Терри Джонстоном.

— Это и так ясно из записки, которую вы оставили под дверью.

— Каким образом?

— Все просто. Если, конечно, знаешь, кто такая Саартье Баартман. А нет — спроси южноафриканца.

— И кто же она, Саартье Баартман?

— Будем звать ее Сарой, по-английски привычней. Та самая готтентотская Венера. Уже без малого лет двести, как она умерла.

Я села напротив Грута.

— Она была из народа кхоиса, живущего на востоке Южной Африки. Их звали готтентотами и считали уродцами от природы из-за некоторых только им присущих физических особенностей — в частности, больших выступающих ягодиц. В начале девятнадцатого века Сару из Кейптауна привезли в Лондон на показ публике. Там-то ее не без сарказма окрестили Готтентотской Венерой. На самом деле она была красивее и благороднее большинства приходивших на нее поглазеть. У женщин народа кхоиса еще и не совсем обычное строение наружных гениталий, и Сару заставляли садиться на корточки и демонстрировать их зевакам. Думаю, Терри Джонстон подметил связь между ней и Латифой. Он встретился с африканкой, зарабатывавшей на жизнь лэп-дансом, выставляя тело напоказ, как и Сара. И действительно попал в точку, когда сказал, что за двести лет ничего не изменилось — в том смысле, что женщину по-прежнему превращают в сексуальную игрушку и обращаются с ней как с полурабыней. У обеих украли их женское естество: у Сары — глазами безымянных зрителей, у Латифы — руками соплеменников.

Меня покорила проницательность Грута и то, что он не совсем отказывал Терри в порядочности.

— Так вот, — продолжал он, — есть доказательство того, что в свой день рождения, вечером, Терри собирался увидеться с женщиной, скорее всего чернокожей африканкой и, возможно, исполнительницей лэп-данса. Нам также известно, что у Латифы в тот день был выходной, — значит, речь шла не о посещении стриптиз-клуба, да и, по словам Гейл, он едва ли покидал Каслбойн. Могу предполагать, почему он надеялся, что встреча с ней его «излечит», но еще вернусь к этому. Готов поверить, что в тот вечер он собирался заняться с Латифой сексом. Но он ли ее убил? Сомневаюсь. Из разговора с Россом я примерно понял, что Терри собой представлял: странноватый, способный на мелкие преступления, но на убийство — вряд ли.

— С чего вы взяли, что он был преступником?

— Я ведь сказал, что Росс мне кое-что выложил.

— Как же вы сблизились с Россом? Начало знакомства было малообещающим.

— Мужская солидарность, я полагаю. Случайно встретились в баре гостиницы, оба вырваны из привычной жизни. Сначала даже немного повздорили, потом оказалось, он искренне хотел выяснить причину смерти Терри. Под утро я знал почему. К тому времени мы были уже разве что не закадычными друзьями.

— А может, любовниками?

Глаза Грута сделались круглыми, челюсть отвисла. Он откинулся в кресле, онемев от изумления. Наконец сел прямо и обрел дар речи.

— Любовниками? Я и Мортимер? Так вы нас в постель уложили?! — Он затрясся от хохота.

— Так это неправда? — Я тоже рассмеялась.

— Неправда? В жизни подобного не слышал.

— Зачем же тогда вы пробирались к нему в номер с бутылкой вина?

— Ах это… Хотел сказать спасибо от вашего имени.

— Спасибо? От моего имени? Что за чертовщину вы несете, Питер?

Он вздохнул и снова откинулся на спинку кресла.

Внезапно в животе у меня забурчало — желудок требовал пищи.

— Постойте. Я умираю с голоду и хочу что-нибудь заказать. Есть будете?

— Хорошо, что спросили. Приплыви сейчас большая белая акула, проглотил бы ее раньше, чем она меня.

Я сбегала в холл и разыскала меню местного китайского ресторанчика. Недолго раздумывая Грут выбрал утку по-кантонски, я — креветки под острым соусом, то и другое с жареным рисом. Потом позвонила, сделала заказ с доставкой и попросила Грута продолжать.

— Дело в статуе. Мы о ней вспомнили, обсуждая происшествие на кладбище. Я сказал, что вы догадались, каким образом она оказалась в склепе и что означают символы на витражном окне, — хотя понятия не имел, так это или нет. Росс, в свою очередь, не скрывал, что виделся с ректором и выяснил, что некая мисс Дьюнан имеет ко всему какое-то отношение. Пришлось слегка блефовать. Объяснил ему, что вы продвигаетесь в том же направлении, только более целенаправленно: установили связь между статуей и местонахождением сокровища; языком молол, одним словом. Одобряете?

Теперь ясно, почему Мортимер исчез из поля зрения. Он втихую проводил собственное расследование — и, похоже, не без успеха.

Я засмеялась.

— Более или менее. Но «спасибо» за что?

— Убедил его, что вам двоим лучше объединить усилия и как-то договориться насчет поисков сокровища. Он согласился, но к тому времени был уже пьян. Поэтому утром пришлось вручить ему лучшую бутылку совиньона — напомнить об обещании.