Обрывок реки - Геннадий Самойлович Гор

давно не держал в руке ружья. Неудачен был весь год. Христофор поставил немало капканов. Но зверь обходил его капканы или съедал приманку и уходил. Вырыл старик много ям, – но напрасно, ямы остались пустыми. С горя он пошел на реку бормошить[10]. Но рыба, которую он презирал, и та не шла к нему, он не поймал ни одного хариуса. Неудача опечалила Христофора, но не сломила, и, насушив сухарей, он отправился на солонцы. Снег с увалов уже стаял, появились синие цветы Ургуя, и по их обкусанным стеблям Христофор определил, что изюбрь недалеко. Этот изюбрь не ушел от Христофора. Христофор убил изюбря, но изюбрь этот был до того стар, что у него во рту не осталось ни одного зуба, глаза провалились, и возле глаз было много скопившегося гноя и слезы. Тунгус начал свежевать зверя, но шкура его была до того ветхая и тонкая, что ее нельзя было бы употребить даже на домашние поделки, а мясо было жесткое и сухое, как кора.

Старик подумал, что изюбрь так же стар, как и он. Может, даже ровесник. Ему стало жалко убитого изюбря и досадно на себя.

Осенью он пришел к купцу с пустыми руками и растерянно улыбнулся. Но Соколов не ругался, а сказал ласково и спокойно:

– Ничего, тунгус. Я подожду.

Но старик Христофор посмотрел не на него, а мимо. Видно, что слова купца не произвели на него особого впечатления, взгляд был насмешлив, и купцу захотелось сказать тунгусу что-нибудь оскорбительное, попугать его, но Соколов сдержался и ничего больше не сказал. Христофор понял и ждал ругани, и оттого, что купец не выругался и не пригрозил, старику стало досадно. Ему казалось, что купец смотрит на него как на нищего и ничего от него не ждет. Лаской и молчанием купец достиг своего и был уверен, что унизил старика.

Старик возвратился в тайгу. Долг мучил его еще больше. И во сне и наяву он видел, как он его отдает.

Следующий год был удачен. И особенно много было белки, следы соболя часто встречались, и хотя пороху не хватало, но тунгус ходил уверенный и ждал дня, когда он сможет прийти в город и расплатиться с купцом.

Осень он провел в тайге и зиму. Уже давно кончилась война. Произошла революция. И уже давно продолжалась другая война, гражданская. Но старик Христофор людей встречал редко и разговаривал мало. Он был занят одним – бил белку, ловил в капканы горностая и лисицу, по весеннему насту преследовал сохатого.

День наступил. Старик Христофор занял коня у дальнего своего родственника и соседа, повесил вьюки. Еще никогда в мешках его не было столько пушнины. Сосед отговаривал его ехать, в городе было неспокойно. Христофор его не послушал. В деревнях крестьяне рассказывали ему про каппелевцев, и что это сравнительно вежливые офицеры, если потребуют что, то заплатят своими деньгами или дадут расписку. Старик молчал и не слушал их, он курил трубку и думал о своем.

Был зимний холодный день. Христофор шел по дороге на лыжах. За ним, опустив голову, брел тунгусский конь с пушниной. По дороге встретились каппелевцы.

– Жизнь нам твоя, тунгус, не нужна, – сказали они. – А пушнину мы твою увезем. Мы тебе дадим расписку.

– На что мне расписка, – сказал Христофор, он сначала подумал, что они шутят. Но когда они подошли к лошади, он схватился за ружье.

– Ружье твое дерьмо. Нам его не надо. Снимай.

Они отобрали у старика пушнину, а самому связали руки и ноги. Посадили они тунгуса на высокий камень возле дороги, на колени положили расписку. Там все было перечислено: белки – 5 штук, соболя – 3, пантов – 2 пары, горностаев – 16, лисиц – 6, выдры – 2, шкур медвежьих – 2, куля – 4, сумок кожаных – 1, лошадь – 1. Подписано: «Поручик Воробьев».

Старик не мог прочитать расписки, расписка его не интересовала. Сидел он на камне высокий, прямой и невозмутимый. Нескончаемый обоз с каппелевцами двигался мимо него. Ехали офицеры. Христофор на них не смотрел. Обоз кончился. И солдат, ехавший в дровнях и немного отставший, сказал:

– А ты ведь замерзнешь, старик, – и жалостливо улыбнулся.

И старик улыбнулся ему в ответ удивленно и ласково и покачал головой.

Христофор не замерз. Поморозился он – это верно. Спасибо крестьянам – ехали мимо, спасли.

Христофор в город не поехал. Что ему было делать в городе без пушнины? Ушел обратно в тайгу.

На следующий год привез все-таки он пушнину в город – свой долг. Этот год был удачный, не хуже прошлого года. Дай бог каждый год. Пришел Христофор к купцу. Но купца дома не оказалось. И в городе тоже его не было. Дом стоял на своем месте – это верно. И двери были те лее. Но купца не было, и лавки не было, и дочь тоже куда-то уехала или ушла. В городе не было ни одного купца.

– Как же так? – сказал Христофор.

Он не знал, как быть. Знакомый один посоветовал ему обратиться в совет к комиссару Соловьеву.

– Он у меня столуется, – сказал он. – Хороший человек.

Комиссар долго о чем-то говорил Христофору, о каких-то купцах. Но старик его не слушал, думал о своем, о прошлой своей жизни, о сыновьях и о том, что привез он наконец долг, но купца нет. Он вспомнил каппелевцев, посмотрел на комиссара и подумал, что ему нарочно все мешают разделаться с купцом, и что он найдет купца хоть на краю света, и, если купца нет, он отдаст долг его родственнику или тому, кто живет в его доме. Не может быть, чтоб там никто не жил.

В доме купца Соколова жили красноармейцы. Тунгус переночевал с ними под одной крышей и разговорился. Он вспомнил про своих сыновей. Ему понравились эти парни. И он хотел отдать им пушнину, но они не взяли, а позвали своего комиссара Соловьева, и Соловьев рассмеялся, усадил старика и долго с ним говорил. И хотя Христофору было многое непонятно, он слушал Соловьева и курил трубку. А уезжая, он попросил еще раз, чтоб красноармейцы взяли у него пушнину.

– Не везти же ее назад, – сказал он.

1935

У большой реки

В лесу текла река. Две горы стояли. Одна гора была голая и круглая. Другая гора заросла сосной и кедром. Она была низенькая – гора-сестренка, маленькая сестра большой горы.

Внизу стояли палатки с завитками дыма: