Возвращение - Наталья Нестерова

— Что-о-о? — поперхнулась Марьяна.

— Знаю, что перед предложением руки и сердца надо говорить про любовь. Я не умею говорить про то, чего не понимаю, а про любовь я не понимаю. Это стихи, читал, какие-то дико… даже не восторженные, а расплывающиеся сознанием, самоуничижительные. Пушкин или Шекспир — нормальные мужики вроде, а стрекотали…

— Вася, ты пьян?

— Нисколько. От твоего кагора тире портвейна и младенец не захмелеет. Я человек материалистической науки и мыслю конкретно. Есть вопрос, ответ есть или пока нет. Вопрос: люблю ли я тебя? Не знаю! Мне хочется быть с тобой, мне рядом с тобой хорошо и покойно. Когда у меня от усталости небо в монетку, хочется, чтобы ты была рядом. Просто была, молчала. Ты потрясающе умеешь молчать. Говоришь, конечно, тоже неплохо. Отдаю ли себе отчет, что ты никогда не сможешь меня любить как Игоря? На сто процентов! Это было бы, наверное, даже предательством его памяти. Марьяна! Сколько прекрасных ребят погибли и погибают! Далее следующий вопрос: влечет ли меня к тебе? Безумно! Я все-таки не сержант из пятого «Б».

— Кто-о-о?

— Пропусти! Бедолаге отрезало, — Василий потыкал в промежность. — Полностью. Но у него уже были дети. Марьяна, не превращай мое объяснение в эстрадный номер!

— Я превращаю? Продолжай!

— На чем я остановился?

— На сержанте… из пятого «Б»… Василий, ты точно не пьян?

— Как стеклышко! Дурацкий разговор, извини! — Он встал, подхватил трость, привычно поймал равновесие, двинулся к выходу из комнаты, тихо бормоча по-стариковски. — Тебя, конечно, не привлекает, не может привлечь… Что я? Смешно… Если бы не излупил брата, не сказал бы… про любовь… бред…

— Привлекает.

— Что? — застыл у двери Василий.

— Ты меня очень привлекаешь.

Он развернулся слишком резко, и не на здоровой ноге, а на протезе, взмахнул в воздухе тростью, кулем свалился у двери.

Марьяна подошла и присела на корточки:

— Расскажешь про пятый «Б»? Это военная тайна? Шифр? Место, где мужчин, — повторила его жест, потыкав в промежность, — лишают, холостят, как лошадей? Я никому не скажу! Только Татьяне Андреевне, она классный руководитель в пятом «Б». Жуткий класс!

Марьяна шутила, он не сразу понял. Веселилась. Серая мышь, железная дама, не склонная к сантиментам, ни словом, ни междометием, ни взглядом не выказывающая жалости и сочувствия. Она ли? Шаловница.

Соседки были довольны: срослось у них наконец. Утром Васька от Марьянки выходил. За братом Васьки тоже следили. Егорка, хоть и герой, а мальчишка кислотный. Марьяна не просила его стеречь, но все же слышали: как сначала Васька орал, потом Марьяна пужала. Караулить у Васиной комнаты ни у кого возможности не было — на первую смену к семи утра надо. Завалили дверь корытами и тазами. Станет Егорка на волю рваться — услышат. Не рвался пацан. Василий разгребал баррикаду, чертыхался: «Какой идиот здесь свалку устроил?» Прям сразу идиот! Лучше бы спасибо сказал.

Это было так хорошо и прекрасно, что не могло быть вечно. Не существует вечного счастья, права Марьяна.

Московская осень — золотая, багряная, с ковром шуршащих под ногами кленовых листьев, каждый из которых произведение искусства. В Сибири кленов нет.

Экзамены и зачеты Василия, контрольные и курсовые шли точно по графику, который он составил. Декан факультета, замдекана, руководитель кафедры его отмечали. Наверное, способствовали, делали скидку, закрывали глаза на его ошибки и точечные провалы, но виду не подавали — уникальный студент, вундеркинд, инвалид, орденоносец, экстерном сдающий учебные курсы, на которых многие рядовые студенты обрастают хвостами несданных экзаменов и зачетов.

Марьяна с Егоркой легко решали все бытовые проблемы, высвободив Василию кучу времени. Марьяна с Егоркой спелись — не разлей вода, Василий даже ревновал, потому что у них появились свои словечки, шутки, перемигивания, да и в целом возник некий союз против него, бирюка. Егорка учился дома и, по словам Марьяны, делал замечательные успехи.

— Скажи брату, что ты его уважаешь, — тормошила она ночью засыпающего Василия, — что рад за него! Похвали его, в конце концов!

— За что? Вот, прогнала мне сон! Не заняться ли нам еще разочек нашим делом?

— Нет, неуемный!

— Тогда на рассвете. Ты мне очень нравишься на рассвете, как будто я беру сонную лисичку.

Утром они приходили в комнату Василия, завтракали. Он напрочь забывал о просьбе Марьяны похвалить брата. Она пинала его под столом.

— Ты чего колотишь по протезу? А! Егорка, как успехи в учебе?

— Нормально.

— Это правильно.

Вот и все поощрение. Марьяна раздувала ноздри и бросала на Василия гневные взгляды. Он пожимал плечами: хорошо учиться — это нормально и правильно, никакого героизма. Марьяна злилась.

— Братка!

— Что? — спросил Егорка.

— У меня к тебе просьба.

— Ну?

— Загну! Марьяна не хочет со мной расписываться, — полусерьезно пожаловался Василий.

— Я не нехочу! — возмутилась Марьяна. — Я считаю, что торопиться не следует.

— Все! — поднялся Василий. — Мне надо поработать, выметайтесь! Егорка, тебе Марьяна объяснит про квадратные корни и сложноподчиненные предложения, а ты ей втолкуй, что, сожительствуя со мной, официально не выходя за меня замуж, она ведет себя как аморальная женщина.

— Как… — поперхнулся Егорка.

— Я тебе матюкнусь! Помнишь уговор? Одно бранное слово — месяц без кино. Но, по сути, приблизительно верно.

— Совершенно неверно! — Марьяна собирала посуду. — Это у вас в Сибири какие-то дикие нравы.

— Правильные у нас нравы. Егорка, скажи!

— В Сибири замечательно!

Они подали заявление в ЗАГС. Егорка оповестил соседок, те стали копить продукты на свадьбу. Но свадьба не состоялась.

Василия вызвали в деканат — на его имя пришло письмо. Обратный адрес — Казахстан, от Фроловых. Писала Ирина Владимировна. Почти каждое предложение с новой строчки, тем самым будто подчеркивалась важность послания.

«Здравствуй, Василий!

Причина твоего молчания нам непонятна, но я уверена, что ты жив. Если жив, продолжаешь учебу.

Тебя не могли снова забрать на фронт после ампутации, о которой нам известно от Галины Ковалевой, с которой у тебя были отношения в госпитале.

В мае Галина Ковалева приехала к нам, поскольку в госпитальных документах был указан наш адрес. В июле Галина родила двух мальчиков, близнецов. Назвали Константином и Владимиром.

Андрей Константинович болен. Мой долг за ним ухаживать. Физической и материальной возможности воспитывать твоих сыновей я не имею.

Телеграфируй получение письма, что будет подтверждением твоего намерения взять на себя заботу о Галине и младенцах. Для выезда в Москву им следует прислать вызов.

В случае твоего молчания в течение месяца со дня отправки этого письма мать и дети перейдут на попечение государства.

Ирина Владимировна»

Первой мыслью было уничтожить письмо. Могло же оно не дойти, затеряться? Легко! На кой черт ему сдались дети? Егорки мало? Какие еще дети? Сразу два. Сына. У Митьки сын, а у него — здрасьте! — два. Утрись, братка! Митяй любит жену, хотя, судя по письму, в котором она спрашивала, есть ли у брата руки, с головой у Насти не все в порядке. А у Марьяны — отлично! С головой, с телом, с характером — она идеал. Кто-то из поэтов сказал про милый идеал. При чем тут «милый»? «Милый» — это салонный, как собачка болонка. Марьяна — его личный и абсолютный идеал. Ничего ей не говорить. Или сказать потом, когда распишутся. Она не простит. Идеал не живет с предателями. Как будто предателю легко, как будто он спал и видел завести детей от случайной связи. Да и его ли это дети? Галя могла… Фу, совсем гадость! Не могла, конечно. Его близнецы. Мама говорила, что у Турок в роду всегда были двойни. И сам он, кстати, из близнецов, брат Иван умер младенцем. Чего бы и этим, Константину и Владимиру, не преставиться… Опять гадость! Удивительно, сколько мерзости всплывает из глубины души, когда твое семя дает всходы.

Он ехал в трамвае домой, лихорадочно думал, но так ничего и не решил. Ему не пришлось решать, таиться, врать. Марьяна по его лицу поняла: что-то случилось — говори! Она его чувствовала, как… как Гаврила Гаврилович протезы.

Василий протянул письмо. Марьяна читала долго, снова и снова.

— Марьяночка! — не выдержал Василий.

— Видишь, как славно, — подняла Марьяна лицо, враз посеревшее. — У тебя два сына. Поздравляю!

— Не нужны они мне! Что б они сдохли вместе со своей матерью!

— Не смей так говорить! — повысила голос Марьяна. — Следи хотя бы за своей речью, если не умеешь следить за мыслями.