Лестница из терновника-3. Прогрессоры - Максим Далин

Даже Винору, даже Шуху — не посмели бы увести армию прямо накануне военных действий. Да и не вышло бы просто «увести» — Нуллу-Львёнок не дал бы. Значит, пришлось бы убивать? Братьев из Прайда? Львёнка Льва? Он — ничтожество, расфранченное ничтожество — но на нём осиянная благодать Прайда, он сын Льва Львов… Конечно, Анну сопровождает двух Львят Льва — но и Нуллу, каков бы он ни был… да ещё с приказом Льва Львов. Государственная измена?

Да и кто посмел бы прослыть убийцей Львёнка?

Вот тут-то и заявилась в барак компания столичных волков — или комнатных псов, откормленных во Дворце Прайда. Ах, как им тут казалось темно и грязно — после чангранских розовых покоев! Пока они фыркали в узеньком коридорчике, из которого несколько дверей вели в комнаты, пока пинали горшки, сёдла и чей-то сундук, некстати оказавшийся у важных особ под ногами, Шуху и Винору сунули бурдюки с остатками вина и грязные чашки под подушки — но Чикру было некуда спрятать. И Шуху окаменел лицом, а Хенту понял, что сейчас и произойдёт то, ради чего он приехал.

Или совершить, или умереть.

Как они ввалились в жалкую комнатушку — четверо — морща носы, с ладонями на эфесах — и с места в карьер кинулись в атаку!

— Ты! Это ты, что ли, младший командир?! Вы тут что, пили — перед походом?!

— Что это за гнильё? Зажгите ещё светильни, темно, как в кишках у дракона…

— О-о… У вас тут шлюха? Неплохо развлекаетесь…

— А ну-ка выйдем на воздух! Пусть Львёнок Льва на вас посмотрит, вояки…

У одного из них хватило ума протянуть руку, чтобы схватить Чикру за шиворот — но она шарахнулась и ударила его по пальцам. А столичный франт увидал нож в её руке.

— Смотрите, братья — у них шлюха вооружена! — и потянул из ножен меч.

— Не трогай её, брат, — тихо попросил Шуху. — Она — немая. И вообще…

Чангранцы расхохотались.

— Да хоть слепая, мне-то какая разница! — бросил франт, смеясь. — Она же шаоя, да? Еретичек защищаешь, да? Строптивых, с ножом? Э, да у вас тут просто шайка какая-то, а не волчье братство!

— Слушай, брат, — вступился Нельгу, — да что, завтра выступаем в поход, завтра всё будет не так… Брось эту ерунду, брат — подумаешь, кто-то трогал женщину…

— Львёнок Льва ещё разберётся, с кем пойдёт в бой, а с кем — нет, — презрительно выдал товарищ франта, кривя губы. — И мы разберёмся. Вот ты… с чего это у тебя тут женщина перед самым походом, да ещё и на волков ножом замахивается? А?

Шуху медленно вдохнул и выдохнул.

— Личный трофей, — проговорил он, ещё снижая голос, чтобы ни звуком не выдать истинных чувств. — Немая, дура, прислуживает мне.

— С ножом, ага.

— Мясо резала.

— Чьё? — столичные волки снова рассмеялись

— Да ладно, — сравнительно благодушно сказал волк в длинной бархатной куртке. — Шлюха ударила Лиму — ну так накажи её и отправь к рабыням. Или приколи вообще. Не можешь же ты делить с девкой постель и кров, верно? А сами — выходите. Покажем Львёнку Львов, какая шантропа у него тут, в Данхорете…

И тут Шуху заклинило.

— Рабыня — моя, — сказал он еле слышно, сжимая кулаки. — Моя рабыня, ясно! А моя рабыня, мой меч, мой верблюд и моя честь будут при мне, что бы чангранский слизняк на это счёт не болтал.

Чангранцы опешили. Тот, кого ударила Чикру, закусил губу и переменился в лице. Хенту тут же понял, что он сейчас рубанёт Шуху мечом, и подставил под меч круглую деревянную столешницу — на это ушло не больше мгновения — меч врезался в дерево наискось, как топор — Чикру оказалась сзади и двинула франту сцепленными кулаками по затылку — он стукнулся подбородком и губами о ту же столешницу — и тут в очень маленькой тёмной комнатушке дерущимся стало жутко тесно.

Кто-то, кажется Нельгу, коротко охнул, как человек, которого ткнули под рёбра кулаком или ножом — а Шуху лупил ногами франта, и Винору с Дориту кого-то заламывали, и Хенту бил кого-то медным кувшином по морде, и какой-то неуклюжий боров опрокинул светильню — в мутном, уже ночном свете из оконца стало решительно не разобрать своих и чужих — и тут драка вдруг кончилась.

Хенту вытащил кресало и высек искру. Фитиль в полупустой светильне тускло вспыхнул — и Хенту увидел Нельгу, сидящего на коленях посреди комнаты, рядом с окровавленным франтом. Нельгу, прижав ладони к груди — сквозь пальцы лилось чёрное — поднял на Хенту глаза, в которых отразился маленький огонёк, сказал каким-то детским голосом: «А меня убили…» — и мягко завалился на бок. Его глаза остановились и остекленели. Дориту, державший чангранца за грудки, врезал им о стену так, что барак вздрогнул — и отшвырнул отяжелевшее тело в сторону, как мешок.

— Это что же, — растерянно сказал Винору, — они все мёртвые, что ли? Чангранцы-то?

— Не-ет, нет, их так просто не убьёшь, это они убивают, их — нет! — прошипел Шуху. Хенту услышал в его голосе нестерпимую тоску и такую же нестерпимую злобу. — Ох, Нельгу, братишка, меня собой закрыл в Аязёте, получил мою пулю в плечо, две недели болтался между мирами — вместо меня…

Чикру подошла и обняла, так, как, порой, делают северянки для своих мужчин, но никогда не делают рабыни. Её скуластое лицо с широким носом и раскосыми глазами выражало болезненное понимание. Шуху, словно забыв, что на него смотрят товарищи по оружию, погладил её по щеке — и никто, ровно никто ни единым вздохом не дал понять, что видит нечто отвратительное или непристойное.

— Я шагу не сделаю за Нуллу-Львёнком, — сказал Шуху. Он присел рядом с мёртвым Нельгу, закрыл ему глаза, и попытался уложить поудобнее. — Хоть этого гада послал Лев Львов, хоть Творец там, Владыка гуо, командир ангелов — мне наплевать. Пусть Нуллу язычники на куски рвут — я не то, чтоб спасать кидаться, я его даже не приколю из жалости, чтоб я сгорел…

— И я, — подал голос Дориту. — Ждали Львёнка, чтоб в бой повёл — а пришёл крашеный индюк, притащил с собой свою псарню… За что велел казнить Налису? Приказ Льва Львов — или его дурной взбрык? Не боец, а палач… А других парней? А за что Нельгу убили, гады?

— Вот что я думаю, — сказал Хенту негромко. — На Нуллу-Львёнке мир клином не сошёлся. Есть Анну-Львёнок. Мы ему присягали — и этого слова ещё никто не отменял.

— А на что я один Львёнку Анну? — Шуху злобно усмехнулся. — Нуллу собирается в поход завтра — Творец в помощь. Не пойдёт завтра. Будет выяснять и рассусоливать — да и верблюды полудохлые у половины армии. Ему и в голову не ударило позаботиться — он тут измену искореняет, великий воин… Ну так и пусть себе. Я возьму своих людей. Мы уйдём, когда все угомонятся — и верблюдов мои волчата сами выберут. Тех, что получше.