Теряя Контроль (ЛП) - Фредерик Джен

Вырываясь, он говорит:

— Печаль тяготила тебя.

— Но ты облегчаешь ситуацию.

— Это наш дом. Мы наполним его счастьем.

— А как насчет Ричарда Хоу?

— Отпусти, — отвечает он.

— Так просто? Ты планировал это почти два десятилетия.

— Потому что у меня больше ничего не было, Тайни. — Он убирает часть волос с моего лица, проводит пальцами вниз к моей челюсти и поднимает мое лицо вверх, желая, чтобы я поняла.

Одинокий, без родителей, без друзей. Месть и ненависть помогли Йену превратиться из бедняка в миллиардера, но в какой-то момент он смог отпустить их.

— Это была ты, Тайни. Увидев тебя с Ричардом, я понял, что есть вещи, которые я могу ненавидеть больше, чем Хоу. Видеть на тебе руки другого мужчины. Видеть, как ты флиртуешь, разговариваешь, общаешься с другим мужчиной. У меня не может быть будущего, если я всегда оглядываюсь назад. Давай смотреть вперед вместе.

— Тогда отвези меня домой.

Мы проводим пару часов, прогуливаясь по дому. Внутренняя обстановка представляет собой странную смесь старого мира и ультрасовременности.

— Все может пройти, — говорит Йен, когда я корчу рожу перед черным кожаным диваном, расположенным посреди небесно-голубого читального зала.

Снаружи территория прекрасно ухожена, на ней есть бассейн и теннисный корт. Лужайка такая большая, что нам понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до пляжа. Волны мягко плещутся о крупный песок.

— Маме бы здесь понравилось, — вздыхаю я.

Он обнимает меня.

— Я знаю.

По дороге домой мне особо нечего сказать. Я все это перевариваю. Дом. Признание Йена в любви. Его беззвучное предложение.

Перед сном Йен тянет меня в ванную.

— Давай примем душ с паром, — предлагает он. — Мы можем сделать его с запахом. Здесь внизу есть такая штука, куда ты что-то наливаешь, а потом под воздействием тепла это становится ароматным.

— Ароматерапия.

— Верно. — Он роется в поисках чего-то в туалетном столике. И торжественно держит маленькую коричневую бутылку, которой на вид около пяти лет. Буквы на этикетке начали стираться. — Эвкалипт.

Он наливает несколько капель на крошечную металлическую тарелку, находящуюся на высоте примерно двух футов от пола, а затем стучит по ЖК-экрану в душе. Начинается низкий гудящий звук, и в душевую льется пар. Вскоре вся ванная благоухает эвкалиптом. Он усаживает меня на туалетный столик и наклоняется между моими ногами, пока мы ждем, чтобы душ наполнился паром.

— Что думаешь?

— Не могу поверить, что эта бутылка все еще у тебя. Похоже, ее продавали еще в каменном веке.

— Я большой коллекционер вещей.

— Я тоже вещь?

— Нет, ты мое сердце.

Прямо там, в наполненной паром ванной, мы занимаемся любовью. Я целую, глажу и облизываю каждую доступную часть его тела. В его объятиях я стараюсь каждым прикосновением показать правду о своей любви, и о том, что он держит мое сердце, хотя оно и изранено. Слова, которые я пока не могу произнести, но пытаюсь выразить через прикосновение. Эти слова наполнены слишком большой скорбью.

Когда он несет меня, мокрую и измученную, к кровати, я шепчу:

— Да, я выйду за тебя замуж и стану твоей женой.

— О, Тайни. — Он снова меня целует. — Ты никогда не пожалеешь об этом.

Когда я встаю, кровать пуста. Слышу музыку внизу, женщина поет по-итальянски. Опера. Беру с изножья кровати синий шелковый халат и выхожу. Я нахожу Йена, прислонившегося к незажженному камину с напитком в руке. Его взгляд прикован к кожаной шкатулке с большой серебряной застежкой, стоящей на столе.

Я усаживаюсь на диван, поджимая под себя ноги, и смотрю на коробку.

— Там лежат вещи моей матери. Ее обручальные кольца и несколько украшений, которые она не продала. Одежду и другие вещи, от которых я ушел, но собрал все это и больше никогда на это не смотрел.

— Хочешь, чтобы я открыла ее?

— Не могли бы ты? Или это слишком больно?

— Нет. — Даже если это будет больно, я бы сделала это ради него. После всего, что он сделал для меня.

Коробка обтянута красивым белым шелком с классическим узором цепочек. Есть несколько открыток, юбилейных сувениров и конверт с надписью «Йен».

— Это для тебя. — Конверт пожелтел, чернила выцвели, но все еще видны. Буквы имеют не идеальную форму, как будто рука, которая их писала, была нетвердой.

— Я не могу это прочитать. — Он качает головой и отталкивается от камина. В конверте только один лист тетрадной бумаги; он мягкий в моей руке. Поскольку он не готов, я читаю это про себя. Мне нужно время, чтобы расшифровать все буквы. Возможно, это самое большое количество букв, которые я читала со времен средней школы.

«Дорогой Йен,

Мне очень жаль. Из-за всего. Я подводила тебя снова и снова, потому что слаба. Уже в пятнадцать лет ты стал тем человеком, которым мы с отцом надеялись стать. Нет, ты нечто другое. Что-то лучше. И, если я останусь с тобой, запятнанная, это только унизит тебя.»

Я кусаю губу, чтобы сдержать насмешку. Эгоизм, вот что это такое. Не хочу, чтобы Йен это читал, но я должна закончить.

«Я пыталась искупить нашу вину. Я так старалась, но он смеялся. Он смеялся над твоим отцом. Он смеялся надо мной. Он сказал, что твоему отцу не следовало быть таким мягким. Что он оказал ему услугу, уничтожив его еще до того, как кто-то другой его съел.

Когда я попросила его помочь нам, даже после того, как он отказал твоему отцу, я не осознавала, на что иду. Одна ночь и все. Одна ночь. Но он так и не помог, а та ночь прошла напрасно, и с тех пор она преследует меня.

Я видела его тогда в «Казино Гранд». Повзрослевшего. Он извинился. Сказал, что был молод и дерзок. Он предложил исправить ситуацию. Все, что мне нужно было сделать, это дать ему еще одну ночь. На этот раз он мне заплатил. Но он снова засмеялся, и я слышу его до сих пор каждый раз, когда закрываю глаза.

Ты будешь один, но так лучше. Лучше для нас обоих. Я больше не якорь, а тяжёлый груз, тянущий тебя в тёмные глубины. Будь свободен. Живи для всех нас.

Твоя любящая мать,

Джоанна»

Я осторожно сворачиваю письмо и кладу его обратно в конверт. Мои руки трясутся от усилий, чтобы не разорвать его на миллион клочков, чтобы Йен никогда не смог собрать его воедино. На другом конце комнаты он мрачный. Его стакан снова полон. Должно быть, он заполнил его, пока я читала. Он выпивает сразу половину, на его лице отражается крайнее отчаяние.

— Знаешь, — хриплю я.

Он кивает и допивает остатки виски. В два шага оказывается у дивана и вырывает письмо из моих рук.

— Это было с шарфом, когда я пошел забрать ее вещи.

Я не приношу извинения, потому что это два самых бесполезных слова в английском языке. Они не избавят его от боли и не вернут его мать. Когда он сказал, что одинок в этом мире, я не осознавала, насколько глубока была для него боль изоляции.

Я поражена степенью его преданности мне и готовности пожертвовать собой, чтобы сделать меня счастливой.

Но это слишком много.

Слишком много.

Весы никогда не находятся в равновесии.

Я протягиваю руку и кладу его голову себе на колени.

— Выключи свет, Тайни. — Его слова напряжены и отрывисты.

Я протягиваю руку, и свет поглощается тенями. Прижимая его к себе, я плачу слезами, которые он не выпускает. На этом дело с Ричардом Хоу не закончено. Сколько бы раз Йен ни говорил, что хочет смотреть вперед, эта ужасная правда всегда будет сдерживать его. Сдерживать нас.

— Не оставляй меня, — Йен вздрагивает, беззвучные эмоции сотрясают его тело.

— Я не оставлю. Никогда не… — и тогда я, наконец, могу произнести слова. — Я люблю тебя, Йен Керр. Больше, чем что либо.