Красным по белому - Константин Константинович Костин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну и кто это?
— Mojo imja– GintaroAono, — назвался по-берендски незнакомец. Ну да — было бы удивительно, если бы он заговорил по-белоземельски.
— Sto tyzdess delajes?
Ответить странный Гинтаро не успел.
— Gintaruska, nu zzaschem ty tak daleko ot doma usel?
К ним со стороны поселения подбежала сестра Садикова, Диляра, молоденькая девушка, черная коса которой задорно моталась из стороны в сторону.
— Pojdjom-pojdjom, ja tebja pokormlu!
Она потянула за широкий рукав халата.
«Гинтарушка»? Цайт уже успел узнать, что в берендском языке вот такой вот добавление окончания «-ушка» означало уменьшительно-ласкательное значение. Как «-хен», к примеру, в белоземельском, Грета и Гретхен. Так не обращаются к незнакомцу или даже к просто знакомому. Так говорит мать — сыну, отец — дочери…
Девушка — возлюбленному.
Что это за странное чувство вдруг кольнуло в сердце? Неужели… ревность? Да нет, откуда бы… Он знает эту девчонку всего несколько дней. Да, она красива, круглое лицо, бархатная, как персик, кожа, черные, завораживающие, глаза, черные же брови вразлет, огромные ресницы, красные, как самая сладкая ягода, губы, розовые щечки, звонкий, как хрустальные колокольчики, голос, гибкий стан, она ловка, подвижна и остра на язык, но чтобы влюбляться в нее или, более того, обращать на нее внимание? Нет-нет, это не так, а, значит, ревность тут ни при чем.
— Кто это такой? — спросил Цайт у девушки по-белоземельски. Как и ее брат она владела эти языком, правда, гораздо хуже. Но объясняться могла.
— Это — Гинтаро Аоно, — стрельнула в него глазами Диляра.
— Как его зовут я уже узнал. Кто он такой и что здесь делает?
— Он… странник. С Востока. Путешественник. Ходит он.
— Понятно. Бродяга.
— Нет-нет-нет! — замотала косой девушка, — Он хороший. Он учится.
— Чему учится?
— Remeslu… Работать он. Хочет.
— И какую же он тут работу ищет?
— Remeclo. Uschitt. Ja. Swet. Kartina, — влез в разговор «Гинтарушка», сделав его еще более непонятным. Художник, что ли?
Цайт выдернул у «художника» из пальцев его бумагу… Попытался выдернуть. Гинтаро очень быстрым и ловким движением отдернул свои записи. Тут же, впрочем, протянув их Цайту с тем же коротким поклоном.
Мда. Не художник. Ну, если он, конечно, не пытался нарисовать здешних насекомых — весь лист оказался испещрен непонятными значками, разлапистыми, сложными, ни один из них не повторял другой.
— Он помощник был. У господина Prembysewsky.
У кого? А, ну да — так звали изгнанного вчера амбротиписта. А его помощник, значит, зачем-то остался… Подозрительно.
— А этот… Гинтаро… Он почему не уехал?
— Господин Prembysewsky его rassschital… сказал… сказал…
— Ne nuzen, — коротко пояснил бывший помощник амбротиписта.
Из этой смеси ломаного белоземельского и ломаного берендского Цайт понял только одно — в крепости, где очень скоро, буквально через несколько часов будут проводиться секретные испытания, бродит непонятно кто, бывший помощник неизвестно кого.
— Он должен уехать.
Странный тип с необычной внешностью и именем, возможно, и не был ничьим шпионом, но и обычным бродягой он тоже не был. Его поведение яснее ясного говорило о том, что этот Гинтаро не привык кланяться, скорее — он привык, чтобы кланялись ему. А зачем дворянину притворяться бродягой? Эти значки его, больше похожие на шифровку, его работа на подозрительного амбротиписта… Нет уж, пусть проваливает. Он путешественник? Вот пусть и путешествует отсюда.
— Ему нет места идти… — в глазах Диляры было ясно написано, что с ее точки зрения прогнать этого «Гинтарушку» — все равно что выкинуть из дома котенка, — Он… Он амбротипии хотел. Научиться…
Сам Гинтаро, тем временем, то ли понимая берендский лучше, чем показывает, то ли догадавшись по контексту, убрал куда-то в рукав свои бумажки и выпрямился, явно готовый уйти из поселения вот прямо сейчас.
В этом месте даже сам Цайт почувствовал себя жесткосердечным. Он вынул из кармана блокнот, карандаш и, мысленно укоряя самого себя за мягкотелость, набросал короткую записку.
— Вот, — протянул он ее Гинтаро, — Gorod Nakhajsk, gospodin Koifmann. Skazes — ot Peter. I… wot, — он присовокупил к записке несколько серебряных монет.
Гинтаро Аоно принял подарок, спрятав в тот же рукав, немного пошевелил губами, то ли матерясь, то ли просто запоминая сказанное, после чего поклонился:
Sspassibo, — поблагодарил он, а затем повернулся к Диляре, мол, я за вещами.
Девушка переводила взгляд с одного юноши на другого, не понимая, что произошло. Потом все же спросила:
— Что ты ему написал?
— Записка. К моему родственнику. Он поможет. И амбротипии научит.
Фаранов многие — и не без причин — считают мошенниками, но просьбу родственника о помощи фаран выполнит ВСЕГДА.
Диляра радостно пискнула и, подпрыгнув, чмокнула Цайта в щеку. Потом, залившись краской, как помидор, ойкнула, подпрыгнула и побежала догонять уходящего Гинтаро.
Цайт стоял, глядел ей вслед и глупо улыбался.
Нет, он определенно не влюблен в нее. Она ему даже не нравится! Ну, не очень сильно.
Но она поцеловала его!!!
8
На ровной, утоптанной площадке — весь гарнизон поселения утаптывал — стояло то, ради чего договорились между собой две страны, ради чего белоземельские ученые и сам Цайт лично проделали это путешествие, ради чего из поселения выгнали двух амбротипистов, ради чего, в конце концов, штабс-ротмистр Садиков получил пулю в и без того пострадавшую ногу и теперь прыгал на костылях…
Летательный аппарат.
Для абсолютного большинства он выглядел… нелетательно. Летает кто? Птицы, у них крылья есть, перья, все такое. Еще летают воздушные шары, они огромные и круглые. А это?
Нет, крылья у аппарата, конечно, были. Даже два, одно над другим. Только на крылья птиц они не походили вот совсем, а больше напоминали… Ну вот бывают такие тряпочные навесы на ярмарках, чтобы солнце не жарило. Воот… Вот на такие навесы эти «крылья» и походили. Тем более, что и перьев на них не было, а сделаны они были из ткани, как те самые навесы. Еще под ними была прикреплена лодка, тоже из ткани, с паровым двигателем, точь-в-точь — паровой катер. Только без трубы и у
