Сердце степи. Полёт над степью (СИ) - Иолич Ася

Больно, как больно! Боль свела плечи и намочила ресницы, размыла очертания предметов. Камайя стиснула зубы и выровняла дыхание, потом перебрала улыбки и нашла подходящую.

- Да.

Тагат с ужасом и изумлением смотрел на неё, не отводя взгляда, потом отвернулся к огню.

43. Кам.Будто она не человек

- Ты страшная женщина. Никогда не думал, что скажу это кому-то, кроме своей няньки Жудыс. Она отхлестала меня крапивой по… нежным местам. Ты сможешь отказаться от него? Но ради чего?

- Ради чего? Ради себя, Тагат! Ради свободы воли и права выбирать свою судьбу! Что меня ждёт здесь? Подумай… Просто представь. Жизнь в этих крохотных покоях, посреди крохотного городишка, в огромной степи, где на тысячи рандов вокруг только трава… и бараны. Жизнь в ежедневном страхе, что завтра или послезавтра моему господину, - она едко подчеркнула это слово, - пришлют цветущую соплячку с бровями вразлёт. И я окажусь в унизительном положении постылой стареющей жены, от которой он не может избавиться. Моя свобода тут будет зависеть лишь от него и его благосклонности. Потеряв расположение Ул-хаса, я вынуждена буду сидеть, не вякая, в покоях. Потому что любое моё посягательство на собственную свободу будет расценено как неуважение к хасу, мужу и мужчине! Подорвёт его репутацию, погружая меня в ещё большую немилость! Я вынуждена буду трястись за каждый свой шаг, и кто знает, через сколько лет я догоню и переплюну Йерин в её безумии… Ты понимаешь, о чём я говорю? Представь, что вся твоя жизнь зависит от настроения одного человека. Просто представь это, Тагат! Представь, что твой господин наказывает тебя, заставляя мучительно, смертельно ревновать, просто потому, что он может это сделать! Подставишь ли ты второй раз нежное место под пучок крапивы?

- Ну, я любил Жудыс. - Тагат нахмурился и потирал пальцем между бровей. - Она сделала это ради моего же блага. Это вопрос воспитания. Да, это было жестоко. Возможно, она перегнула палку, но все мы иногда совершаем ошибки в порывах чувств.

- Чувств? Женщины хасэ - их собственность! Мелкий ублюдок Тур продал жену за золотой, и это сойдёт ему с рук! - Камайя встала с кресла и отошла к окну. - Бутрым плевать хотел на то, что творится в его же собственном гареме, даже когда Йерин травила присланных ему женщин… Сегодня одна, завтра другая - это его слова.

- Аслэг не такой…

- Да ладно! - Камайя подняла бровь и прижала рукой горящие пятна на шее. - «Ты принадлежишь мне», «ты часть моего гарема»… Не такой? «У тебя нет свободы», «ты мой лучший подарок»… О чём ты говоришь, Тагат? Все вы тут одинаковые. Ты даже не понимаешь, о чём я говорю, потому что тоже считаешь женщину имуществом вроде лошади или овцы… Вот тебе простая проверка. Представь, что ты у своей жены - один из трёх мужей, и она по вечерам спускается в шатёр, чтобы выбрать, кто останется с ней ночью. А? Каково?

Тагат стиснул кулаки и нахмурился, встал с кресла и подошёл к огню.

- Так нельзя, - наконец сказал он. - Так неправильно. Это противоречит здравому смыслу. Никакой мужчина не потерпит такого.

- Вот! Вот тебе и ответ. При этом обратное для тебя совершенно в порядке вещей. - Камайя развела руками. - У женщины даже прощения не нужно просить за боль, за нанесённые раны, будто она не человек! Я человек, Тагат, ты понимаешь?

Тагат повернул к ней голову и прищурился, потом кивнул.

- Я понимаю. Я понимаю, о чём ты говоришь, досточтимая. Ты тоже, наверное, можешь понять, как сложно бывает человеку пересмотреть свой взгляд на некоторые вещи. Мужчина - это мужчина… У мужчин своя гордость.

- Пересмотреть… Люди не меняются. Он не изменится. Я бы на его месте тоже не стала. - Камайя хмыкнула. - Он властелин Халедана, владелец гарема, великий Ул-хас, чьё слово непререкаемо. Зачем ему меняться? О такой жизни мечтает любой мужчина. Тысячи прекрасных степных дев почтут за честь стать его наложницами. Как не гордиться… Конечно. Тебе нужно будет заняться поисками той, что заменит меня, Тагат. Она должна будет любить его, а не сидеть здесь из страха, как Рисэл. Любить так безоглядно, как я не могу позволить себе. Любить за них двоих, потому что властелин степи тоже не может позволить себе слабостей. Правитель не имеет права на них.

- Так ты твёрдо решила… - Тагат не смотрел на неё, но голос был глухим, и Камайя представляла его выражение лица. - И как ты себе это представляешь?

- Ты поможешь мне, союзник, - ослепительно-фальшиво улыбнулась Камайя, когда он, не услышав ответа, наконец повернулся к ней. - Я уеду в один из праздников, и пьяные усымы и туусы не будут знать, в какую сторону я еду. А пьяными они будут благодаря тебе. Тебе нужно будет придумать что-то, чтобы меня не искали слишком долго. Следы будут вести на север, и ты тоже поведёшь поисковый отряд на север.

- Но ты поедешь не на север.

- У меня есть невыполненные обещания. Но мы заглядываем слишком далеко. Это случится не раньше весны. Я не поеду по холоду. Я могу терпеть телесную боль или неудобства, но зачем? Пока я тут, и я буду всеми силами поддерживать порядок и благополучие. Надеюсь, к весне мы решим большую часть вопросов. Думаю, это будет один из дней праздника весны, когда отпускают птиц из западной башни. Символично, не находишь?

Тагат молчал. Камайя постучала в дверь и вернулась в кресло, а потом смотрела, как Вирсат заваривает ачте.

- Досточтимая, я ухожу. - Тагат выглядел удручённым. - Мне нужно подумать над нашим сегодняшним разговором.

Туруд пришла позже и отчитывалась о делах в гареме, но в глазах было что-то другое. Камайя почти не слушала слов: она смотрела на улсум. Каково это - знать, что сопровождаешь госпожу в последний путь, тогда как та даже и не подозревает о том, куда стремится?

- Сколько ты служила ей? - неожиданно спросила она, и улсум осеклась на середине фразы.

- Двадцать четыре года. - Улсум зажмурилась, и лицо её стало как пепел.

- Ты можешь оплакивать её. Хочешь, я дам тебе неделю отдыха?

- Оплакивать… - Туруд скривилась то ли в усмешке, то ли в гримасе боли. - Она заперла меня в подвале. Я не ела и не пила несколько дней. Она сказала, что я недостойна жизни, но, так и быть, она позводит мне жить, если я посвящу эту жизнь служению ей. Не смотри на меня так, госпожа. Я знаю, что недостойна жалости. Я просто хотела выжить… Не все обладают душой льва!

Огонь в очаге расплывался. Ачте горчил, но горечь была не в чашке, а где-то внутри. Камайя сидела молча, и мысль о том, что же довело Йерин до таких поступков, отравляла рассудок.

- Салах говорила с эным?

- Эным-дада сказала, что Гатэ не хотела бы этого. Салах решила, что вернётся в свой хасэн и выйдет замуж.

- Я рада, что она передумала. Пока она живёт, память о Гатэ тоже будет жить. Ступай, улсум.

- Досточтимая ещё не нашла мне замену?

Камайя задумчиво пощипала нижнюю губу, потом покачала головой и взмахом пальцев отпустила улсум. Змеиное гнездо… И у каждого свои тайны. Даже она впутана теперь в эти интриги. Полнолуние действует так или что-то другое, но этот надлом на смене местных эпох болезненно отдаётся в душе. Взмах клинка рассёк яблоко, и внутри оказалась гниль. Рассечённое не соединить, и притвориться, что всё в порядке, тоже не получится.

В дверь постучали вновь, и теперь Тинхэн стояла на пороге. Камайя поговорила и с ней, и снова слова были не важны: девушка пришла в надежде убежать от одиночества. Она пила ачте и говорила о полнолунии и Иймэт, Камайя слушала её вполуха, поглаживая перстень с дымом. Тинхэн ушла, а слова о полной луне так и остались в комнате, будто запутавшись в занавесях балдахина, внушая смутную тревогу.

- Не провожай. - Плащ лёг на плечи, Вирсат отступила в тень.

Тёмный двор справа, темнота в переходе. Чёрное лезло в душу, луна ещё не взошла. Камайя торопливо шагала по галерейке, и тень тревоги металась за спиной, настигая, а за открытыми арками злая россыпь зимних звёзд на небе торопилась вместе с ней.