Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

При полной экипировке, в рабочем комбинезоне и с фонариком на лбу, Томас склонился над верстаком и, не поднимая головы, сообщил:

– Я тут ящик делаю.

– А я кое-что принесла!

– Что? – Отец поднял голову, ослепив ее светом фонарика.

– Ай! Иди посмотри!

Она вывела его на улицу, где Принц Филип с интересом обнюхивал содержимое тачки.

– Остатки сладки! – воскликнул Томас, открывая контейнер. – О боже, как же мне самому это в голову не пришло?!

– Ну, в нашей семье гений не ты!

– Так-так-так! – ласково постучал пальцем по ее голове Томас. – Встретимся на заднем дворе!

Амина взяла тачку и повезла ее на задний двор, а Томас пригнал туда фургон, проехав по высокой траве на поляну. Камала, вступившая в неравный бой с сорняками в паре сотен метров от них, разогнулась, уперев руки в боки, и вопросительно посмотрела на мужа и дочь.

– Енотник! – крикнула ей Амина, и мать вернулась к прополке.

– Видела? Я мишень сделал! – похвастался Томас, показав на кусок фанеры метрах в ста от них – там красовался силуэт енота.

– Черт побери!

На этот раз она сама помогла отцу установить енотник, а потом выставила остатки еды, рассортировав их по размеру.

– Начнем с картошки? – спросила она.

– Так точно!

Они зарядили рогатку, Томас оттянул резинку и оглянулся на дочь.

– Готова? – спросил он, та кивнула, и отец выстрелил. – Бабах! – крикнул он, когда кусок горчицы описал огромную дугу и шлепнулся на землю, прилично не долетев до мишени.

Принц Филип метнулся за добычей.

– Ой, а это ничего? – спросила Амина.

– Да он и похуже едал.

За картошкой последовала бамия, скользкие побеги один за другим трассировали через двор, и два из доброй дюжины даже попали в цель, хотя и не в силуэт енота. Со свеклой дела пошли хуже, что крайне разочаровало отца и дочь, ведь при попадании на мишени появились бы кроваво-красные пятна. Принц Филип честно бегал за добычей, возвращаясь с жутковатыми розовыми зубами.

– Теперь ты! Попробуй-ка тяжелую артиллерию!

Амина взяла из контейнера баклажан и подкинула холодный, размягчившийся овощ на ладони.

– Значит, так: оттягиваешь что есть силы, но уж как получится… Немножко к центру… Ага, хорошо!

Амина подтянула резинку еще сантиметров на десять, застонав от напряжения.

– Да ты силачка! – одобрительно посмотрел на нее Томас. – Как только почувствуешь, что пора, постарайся навести ее на…

– Черт!

Резинка выскользнула у нее из рук и щелкнула с жутким звуком, похожим на удар хлыста. Они пригнулись, потом выпрямились и с надеждой взглянули на мишень. Мимо! Амина повернулась к Принцу Филипу, который растерянно уставился на нее в ответ. Баклажан исчез.

– Детка, ну ты даешь!

– Черт побери, давай следующий!

– Издеваешься? – рассмеялся Томас. – Да ты же опасна для общества!

– Давай сюда!

– Ладно-ладно, держи!

Томас наклонился, чтобы поднять второй баклажан, и тут раздался высокий, пронзительный, душераздирающий крик. После него наступила мертвая тишина, и Амина с ужасом посмотрела на небо.

– Это еще что за чертовщина? – спросила она.

– Без понятия!

И тут они снова услышали этот дикий, звериный вопль такой силы, что оба вскочили на ноги. Принц Филип тревожно залаял, они переглянулись с широко открытыми глазами, потому что начали понимать, что происходит. Крик раздался в третий раз, и они побежали через поле, пробираясь через заросли бурьяна в сторону сада, Амина старалась не отставать от отца.

На земле, с покрытыми грязью пальцами и перепачканным лицом, скорчилась Камала. Из ее горла вырывался нечеловеческий вой. Амина с Томасом подбежали к ней, перескакивая через баки с компостом и горы мусора. Камала упала! Она лежит на земле! Принц Филип сердито лаял на закрытую садовую калитку.

– Мам!

Земля была разворочена, повсюду валялись черные комья почвы, рядом лежала брошенная садовая лопата. Рядом с ней сидела Камала, обхватив себя за плечи, и раскачивалась туда-сюда. Амина склонилась над ней и дотронулась до плеча:

– Мам? С тобой все в порядке?

Камала дернулась и выронила из рук манжет куртки.

– О господи… Мама, что ты делаешь с…

– Ты! – заорала Камала. – Уходи! Уходи отсюда, черт поганый!

Она обращалась не к Амине. Камала смотрела в сторону садовой калитки, рядом с которой стоял Томас, и ее взор горел ненавистью.

– Папа? Папа не… – начала было Амина, но тут взглянула на отца.

Тот не сводил глаз с кожаной куртки Акила. На его лице застыло печальное, потрясенное выражение, как у человека, который возвращается в реальный мир после глубокого сна.

– Пап?

Томас закрыл глаза.

– Пап, что ты наделал?!

– Мне очень жаль, – произнес отец.

Книга 7

Акил, великий и последний

Глава 1

Пейдж и Акил друг от друга оторваться не могли.

Да, Амина при описаниях неразлучной любви часто слышала клише: она сидит у него на коленях, даже если места на диване предостаточно. В случае с Акилом и Пейдж это выражение следовало понимать буквально. С самого начала Амине казалось, что они как будто погрузились в подводный мир, где могли дышать только через легкие друг друга.

Конечно, было очень странно наблюдать за тем, как Акил, совсем недавно посвященный Минди в тайны плотских утех, на следующий день после дискотеки подошел к Пейдж и протянул ей тетрадь, на которой красиво написал ее имя черной гелевой ручкой. Никто не ожидал, что Пейдж покраснеет, когда Акил заправит волосы ей за ухо и быстро уйдет. Потом последовал бесконечный обмен записками в шкафчиках. На капоте универсала, откуда ни возьмись, появилась коробка для ключей в подарочной обертке, чтобы кое-кто больше не смог случайно запереть ключи в машине. Всего неделю спустя парочку выгнали из библиотеки за слишком громкие разговоры о засухе в Эфиопии, и все удивлялись, что эти двое начали встречаться лишь через два месяца, а не гораздо раньше. Она была просто создана для него! Еще одно клише: иногда Амине казалось, что Пейдж Андерсон словно материализовалась из какого-то особенного сновидения, которое могло явиться только Акилу. Да, она выросла в одном из самых престижных университетских городков Америки и поэтому обладала тщательно пополняющейся коллекцией футболок с разных акций протеста (вообще-то, это здорово). Она называла своих родителей Биллом и Кэтрин (правда-правда) и возглавляла студенческое объединение по борьбе с постройкой могильника ядерных отходов недалеко от Сокорро (и это тоже сыграло свою роль). Ее бедра, грудь и размытый в уголках рот постоянно привлекали к себе внимание (попросту привлекали!). Все это так, однако дело было не только в этом. Пейдж сама по себе, начиная с ее моральных ценностей, политических убеждений и заканчивая телом созревшей женщины, была полна оптимизма, причем столь заразительного, что даже Акил перестал быть злюкой. Однажды Амина подслушала их разговор в школе, когда Акил с самого утра завел шарманку в духе «бедные-мы-индусы-никому-мы-тут-не-нужны»:

– Ну и что? Америка – вообще страна эмигрантов! Вы первая волна. У вас, по крайней мере, есть возможность стать образцом для создания стереотипа!

Пейдж верила, что мир действительно можно изменить к лучшему, расизм будет искоренен с помощью образования, ядерное разоружение произойдет при их жизни, а равенство между полами рано или поздно установится, когда женщинам наконец станут доступны профессии, связанные с точными и естественными науками. Еще она была убеждена, что в момент близости, случившейся по взаимному влечению, в атмосферу выделяется позитивная энергия.

И наконец, самое главное: Пейдж верила в Акила или, по крайней мере, в его лучшие качества. Для нее политические тирады Акила свидетельствовали о страстной натуре, за неврозом крылось большое сердце, за склонностью заводить ссоры на ровном месте таилось стремление к прямоте, а привычка курить траву говорила об интроспективном складе личности.

Удивительно, но под взглядом Пейдж Акил и вправду начал меняться. Амина восхищенно наблюдала, как проповеди Акила становились менее назидательными, в его тревожности зазвучал глубоко гуманистический подтекст, а постоянная ругань превратилась в приглашение к «дискурсу».

– Они когда-нибудь перестают разговаривать? – спросила Димпл несколько недель спустя.

Влюбленные, склонив друг к другу темноволосые головы, шли по школьной территории, полностью погруженные в свой мир.

– Вообще-то нет, – ответила Амина.

Она подслушала достаточное количество их телефонных разговоров, чтобы понять: тема беседы могла быть любой («Ван Хален», апартеид, интегральная сумма Римана). Напряженные паузы, в течение которых происходили осмысление и изменение системы ценностей, – вот что было действительно важно. На самом деле Амина начала переживать, что единение Акила и Пейдж становится слишком тесным только тогда, когда брат, вместо того чтобы отвезти ее домой, стал исчезать и возвращаться после «внеклассных мероприятий» с губами, стертыми до мяса.