Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке - Г. Джемаль

Считая доктрину «велаят-е-факих» стержнем собственной концепции власти, имам Хомейни также уделял особое внимание роли народа. Он полагал, что «высшая сила — сила народа» и что любой политический режим обречен, если он не имеет народной поддержки, потому что «ни одно оружие не может противостоять вере, ни одно оружие не может противостоять народному восстанию», а «крупная держава не может существовать без народной поддержки» — таким образом, по мнению имама, «народ должен участвовать в политических делах»[178]. Аятолла Хомейни утверждал, что если представитель духовенства станет угнетать народ, то его необходимо лишить власти. Реализацию активного участия народа в управлении страной Хомейни видел во всеобщем избирательном праве и в разделении властей, в частности, в создании разноуровневых советов, высшим звеном среди которых является Меджлис исламского совета, депутаты которого избираются народом путем всеобщего прямого тайного голосования. Этот орган государственной власти соответствует парламенту в европейских странах. Традиционно мусульманские богословы не признают законодательной власти, ибо согласно исламскому вероучению законотворческая инициатива принадлежит Аллаху, однако Хомейни был первым факихом, который обосновал возможность существования парламента при помощи апелляции к мусульманскому политическому принципу совещательности (шура). Согласно политической концепции аятоллы Хомейни, в рамках законодательной власти в исламской республике должны функционировать следующие институты:

- Меджлис исламского совета, депутаты которого избираются сроком на четыре года путем всенародного прямого тайного голосования. По конституции ИРИ 1979 года, компетенция иранского парламента следующая: меджлис может обсуждать все проблемы страны, имеет полномочия разъяснять и толковать обычное право, принимать законы по всем вопросам в рамках, обозначенных в Конституции Ирана, однако эти решения не должны противоречить принципам и установлениям ислама; различные международные договоры и соглашения должны проходить ратификацию в парламенте, здания и собственность, являющиеся частью национального достояния, не могут быть переданы другим лицам, кроме как при согласии депутатов Меджлиса и если эта собственность не представляет собой уникальные памятники; правительство не имеет права нанимать иностранных экспертов, кроме как с одобрения Меджлиса исламского совета в особо необходимых случаях, может получать и давать займы и безвозмездную помощь внутри страны и за рубежом только с позволения парламента; запрещается предоставление концессий иностранцам для создания фирм и организаций в области торговли, промышленности, сельского хозяйства, горной промышленности и сферы услуг; не допускается любой пересмотр границ (кроме незначительных изменений с учетом интересов страны и при соблюдении обозначенных в Конституции условий).

- Совет по охране Конституции, или Наблюдательный совет, являющийся контрольным органом законодательной власти. Функции данного института заключаются в проверке принятых парламентом законов на предмет их соответствия шариату и фикху, а также в издании фетв. Статья 91 главы 6 Конституции Ирана гласит: «В целях защиты установлений ислама и Конституции от противоречия с ними постановлений Меджлиса исламского совета создается Совет по охране Конституции в следующем составе:

1) 6 человек из числа справедливых и сведущих в делах страны богословов (факихов), которые назначаются лидером страны;

2) 6 мусульманских правоведов-специалистов в различных областях права, которых представляет Меджлису исламского совета глава судебной власти для последующего избрания»[179].

Сам имам предполагал, что Меджлис станет прежде всего органом планирования. В настоящее время наряду с Меджлисом и Наблюдательным советом в Иране функционирует Совет по целесообразности, созданный для урегулирования споров между двумя вышеуказанными органами государственной власти.

Доктрина Али Шариати и критика хомейнистской концепции власти

Сегодняшний политический и идеологический кризис в Иране является далеко не единственным свидетельством краха концепции «велаяте-факих». Тщательный и вдумчивый анализ хомейнистского проекта исламского государства уже сам по себе выявляет его несовершенство. Начнем с того, процедура назначения факиха на должность рахбара сопряжена с фактической монополией относительно узкой группки представителей духовенства на принятие данного решения при формальном участии народа в избирательном процессе, между тем как чистый ислам безоговорочно отвергает господство клерикалов в любом его виде, что было неоднократно отмечено Али Шариати. Кроме того, довольно очевидно, что факих является ставленником корпорации, ставленником духовенства, выражающим его интересы и не свободным в принятии решений. Далее, сама по себе идея о том, что факих является лучшей кандидатурой для управления уммой, не выдерживает никакой критики. Во-первых, у доктрины «велаяте-факих» нет никаких коранических предпосылок. В Коране ничего не сказано об исключительном праве исламского правоведа на руководство мусульманами. Зато в Коране есть, к примеру, следующие аяты: «Неужели же поение паломника и оживление священной мечети вы считаете таким же, как если кто уверовал в Аллаха и в последний день и боролся на пути Аллаха? Не равны они пред Аллахом: Аллах не ведет людей несправедливых!» (9:19); «Те, которые уверовали и выселились и боролись на пути Аллаха своим имуществом и своими душами, — выше они степенью у Аллаха: они — получившие успех» (9:20). Данные аяты проливают свет на вопрос о том, кому должна принадлежать власть в умме согласно исламскому вероучению: не клерикалам, а пассионариям и революционерам, воинам в широком смысле этого слова, готовым на самопожертвование и доказывающим искренность своей веры на практике. Во-вторых, компетентность факиха в области мусульманской юриспруденции вовсе не является гарантией его преданности исламу, высокой нравственности и его способности быть повелителем правоверных, равно как и принимать ответственные решения. Так, исключительные нравственные качества и приверженность исламу могут имитироваться на протяжении многих лет, о чем сам же Хомейни писал в своем эпохальном «Религиозном и политическом завещании»! Осведомленность некоего мусульманского законоведа в области фикха и даже актуальных проблем современности вовсе не означает того, что он действительно понимает даже смысл тех самых предписаний и запретов, которые ему, казалось бы, так хорошо известны, не говоря уже о сути ислама как такового, ибо фикх является важной и неотъемлемой частью мусульманского вероучения, однако ислам вовсе не сводится исключительно к правовой сфере. Под фикхом понимают прежде всего исламскую науку о выведении правовых норм из Корана или Сунны. В сущности, исламское право просто регулирует отношения между людьми (и самое главное, взаимоотношения между верующим и Аллахом) в их повседневной жизни. Несмотря на то, что фикх освещает практически все стороны практической жизнедеятельности верующих, нельзя, тем не менее, утверждать, что мусульманское право отражает все философские и социально-политические аспекты ислама, исчерпывает собой все исламское вероучение. Поэтому не стоит ни преуменьшать, ни преувеличивать значение фикха, у которого есть четко определенная роль в структуре мусульманского вероучения. В свете этого можно утверждать, что факихи — это всего лишь специалисты в своей конкретной области, а вовсе не люди, «приближенные к Аллаху» и обладающие правом на руководство уммой только в силу обучения в теологическом центре и собственной профессиональной деятельности. Более того, образование, как религиозное, так и светское, вовсе не является залогом того, что получивший его человек непременно приобретет исключительные профессиональные навыки и воспитает в себе высокие нравственные качества, равно как и будет поражать окружающих выдающимся интеллектом. Образование лишь может помочь способным и одаренным людям развить свои таланты. В целом же образованность человека — не синоним его большого ума и глубокой порядочности, а слово профессора не обязательно неоспоримо и не является непререкаемой истиной. Кроме того, компетенция в рамках собственной профессии совершенно не является знаком наличия общего кругозора и выдающихся умственных качеств, равно как и способности быть специалистом во всех областях человеческой деятельности, а потому ошибочно было бы возлагать на ученых весьма ответственную задачу руководства обществом, ссылаясь исключительно на их образованность. Отчасти в данном случае можно провести параллель с размышлениями В. И. Ленина, который в своей работе «Материализм и эмпириокритицизм», в частности, писал следующее: «Ни единому из этих профессоров, способных давать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии... По той же причине, по которой ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит об общей теории политической экономии»[180]. Конечно, эта параллель весьма условна, поскольку Ленин мотивирует свои мысли, говоря о партийности любой науки. Доктрина исламского философа Али Шариати содержит многие положения, дискредитирующие концепцию «велаяте-факих». Шариати, в отличие от Хомейни, прекрасно понимал, что «знание — это свет, который Аллах зажигает в сердце того, кого пожелает», поскольку оно сопряжено с пониманием, а не с автоматическим зазубриванием предлагаемой информации. Шариатистский осведомленный человек обладает знанием не в силу того, что он получил соответствующее образование, а благодаря собственным способностям и ответственности перед уммой, которую он целиком и полностью осознает. Имам Хомейни, которого, вне всякого сомнения, Али Шариати считал эталоном осведомленного человека, является выдающимся философом и теоретиком политического ислама, талантливым вождем революции вовсе не потому, что он был факихом. Более того, как мы видим, в концепции аятоллы Хомейни прослеживается явное противоречие между революционным и глубоко антиклерикальным по сути пафосом имама и наличия в системе его взглядов доктрины «велаяте-факих». Очевидно, дело в том, что имам Хомейни был неординарным богословом и философом-сторонником исламского возрождения, однако при разработке деталей конкретного проекта исламского государства Хомейни выступал не в качестве мыслителя, теолога и даже не в качестве политического теоретика, а в качестве факиха, практикующего иджтихад и склонного к поиску оригинальных ходов, однако в целом работающего в рамках сложившихся в системе фикха клише, по существу чуждых аутентичному исламу. Уровень Хомейни-законоведа, несомненно, ниже уровня Хомейни-теолога. Поэтому частный проект «исламского государства» имама проигрывает его общей богословской и политической доктрине, поистине революционной и неординарной.