Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024 - Вадим Юрьевич Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он мог утонуть. Сломать шею. И все из-за глупых шуточек Дефо.
Бурча проклятия, Андреев спустился в полуподвал и обслужил станцию. Гудение двигателя было приятнее музыки. Лампочки разогнали мрак. График подгонял, но Андреев потратил еще четверть часа. Отыскал стул покрепче и заблокировал им входную дверь, а с помощью арматуры проделал тот же трюк с дверью дизельной. Отныне доступ в маяк для Дефо ограничен. Не хочешь по-хорошему, торчи в пристройке.
С ликующей улыбкой на устах Андреев поднялся в кинозал.
– Я буду смотреть фильмы! – объявил он теням и пылинкам. И почесал грудь, срывая пластыри.
* * *
Пятница, 23.30
Унылая песнь металлической конструкции выдернула из сна, в котором Андреев лобызал любовницу, то ли блондинку, то ли шатенку, то ли Шилину, то ли Юльку-билетершу. Он разлепил веки, щурясь от света. Засыпая, он оставил лампочку включенной, и спальня сделалась островком в океане мрака. Колонна простелила тень, как ковровую дорожку, к порогу, к скорбному скрипу в темноте.
Кто-то поднимался по лестнице.
Андреев сел, с трудом ворочая извилинами. Дефо нашел способ проникнуть в маяк. Но зачем? Чтобы обмазать компаньона зубной пастой? Чтобы задушить?
Какой в этом смысл?
Юные сыщики, на острове было двое негритят, Икс и Игрек. Игрек убит, угадайте, кто преступник?
«Ему не нужны причины, – подумал Андреев, холодея, – если он – псих».
Скрежет металла отзывался ноющим зудом под кожей. Андреев соскочил с кровати, посеменил в соседнюю комнату, где, как он помнил, пылилась лопата. Скрип оборвался. Запахло ржой и палеными спичками. Андреев повернул голову.
То, что стояло в дверном проеме, лишь отдаленно походило на человека. Красное, цвета магмы, дрожащее и пузырящееся, оно протянуло к Андрееву скрюченные пальцы. Андреев завопил, а ночной гость метнулся через комнату и запечатал его рот мягкими руками.
* * *
Суббота, 9.17
– Сегодня пятница, – сказал Андреев, хмурясь. – Вчера я посмотрел восемь фильмов. Как и в четверг, в среду, во вторник. В понедельник фильмов было шесть. Я плохой математик. – Он провел пятерней по волосам. Шевелюра растрепалась – спускаясь в «исповедальню», он забыл причесаться. Андреев помассировал глаза – в уголках скопилась засохшая слизь. Болело горло. Болел затылок. Кости ломило, вероятно, после вчерашней пробежки во мгле. Мозг затуманило не хуже, чем этот сраный кусок камня в Охотском море, именуемый «Канаси». Андреев уснул в одиннадцать и беспробудно продрых до восьми, но чувствовал себя совершенно разбитым. Всю ночь снилась какая-то дрянь. – Шестнадцать прибавим к восьми. Четыре плюс шестнадцать – двадцать, плюс два, плюс шесть. Не может того быть. – Он посмотрел на свои пальцы. – Черт, – сказал он. – Я сейчас.
Подошел к треноге, выключил запись, привел себя в порядок за кадром насколько сумел. Зализал челку, протер глаза и снова нажал на «REC».
– Привет, – сказал, устраиваясь перед планшетом. – Я – киноман. Сегодня суббота. – Он кивнул, как бы подтверждая свои слова. – Вчера я посмотрел восемь фильмов.
* * *
Суббота, 13.00
На экране персонажи гуляли по Дворцовой набережной и никак не осмеливались поцеловаться. Черно-белое кино вновь было в моде. Длинноты имитировали многозначительность, а пляски камеры – интимность. Андреев не помнил, кто эти люди в кадре, как они познакомились и за что полюбили друг друга. Раздражало, что у персонажей не было имен, только фамилии.
Андреев тоже возил девушку в Питер. Шатенку, любительницу Вуди Аллена. Они обнимались у Александровской колонны. Или это было не в реальности, а в какой-то мелодраме?
«Мура», – записал Андрей в блокноте.
Придирчиво обнюхал ветчину. Мясо пахло серой. Как и сыр, и галеты. Андреев захлопнул холодильник, зубами вскрыл упаковку с арахисом и наполнил рот соленой массой.
– Как ты думаешь, – спросила героиня, глядя в Неву, – смерть – это конец?
– Надеюсь, да, – сказал ее кавалер.
Мышцы Андреева одеревенели.
– Иначе, – сказал Андреев в унисон с актером, – мне придется и после смерти ходить за тобой.
Андреев кликнул по дисплею, заткнул романтику пасть. Он уже смотрел эту дрянь, причем вчера. Как можно было забыть?
– Да потому что они все одинаковые! – воскликнул Андреев, плюясь пережеванными орешками.
Он вперил в стену гневный взгляд. Меловые полоски двоились. Мерещилось, там сотни, тысячи фильмов, и лишь малая часть из них зачеркнута. Андреев сфокусировался. Всего два ряда из шести не имели горизонтальных полос. Двадцать картин. Если учитывать, что средний хронометраж фильма – полтора часа…
Мел заскрипел, выводя на столешнице цифры. Получился фильм длиной примерно в тридцать часов.
– Как два пальца об асфальт, – осклабился Андреев.
* * *
Воскресенье, 1.40
В полумраке экран озарял его лицо разноцветными всполохами. Там ехали танки, стреляли братки, новогодние комедии плавно перетекали в обличительные антисоветские агитки. Вынутые из проигрывателя диски Андреев ломал руками, и осколки серебрились на деревянном настиле вперемешку с пакетиками из-под арахиса.
«Конец!» – замигали буквы, стилизованные под неоновую вывеску.
– Сорок девять, – произнес Андреев заплетающимся языком.
Записал число в блокнот. Откинулся на спинку дивана, смежил веки и уже во сне водил кулаком с зажатой в нем ручкой, покрывая страницу концентрическими кругами.
* * *
Воскресенье, 9.10
Они хотели ему помешать, вот в чем дело. Выставить идиотом или сумасшедшим. А может, зрители прильнули к телевизорам, и уже седьмой день рейтинги бьет реалити «Придурок из заброшенного маяка». Андреев запамятовал, кто конкретно играл роль продюсера в «Шоу Трумэна» – Эд Харрис или Джеймс Каан, но представил именно этого актера, потирающего потные лапы.
При мысли о скрытых камерах Андреев побледнел. Вчера, чтобы не отвлекаться, он мочился в соседней с кинозалом комнате. Это тоже попало в эфир?
Он сканировал взглядом углы, не заметив ничего подозрительного, пересек кухню.
Им – Шилиной, Дефо, сахалинцу с золотой фиксой – было мало испортить его блокнот. Проснувшись, Андреев обнаружил записи, которых абсолютно точно не оставлял. На каждой странице блокнота. «Ад здесь» – зловещее послание, окольцованное жирными кругами. Андреев был так изумлен, что минут пять таращился на ребро своей ладони, синее от чернил.
К проделкам на кухне он был внутренне готов и все равно рефлекторно схватился за голову.
Шестьдесят черточек на бетоне исчезли под мешаниной надписей. «Привет, привет, привет», – слова наползали друг на друга. От пола до потолка, сотню раз повторенное приветствие, так в кино нерадивых учеников заставляют выводить одни и те же строчки.
Сколько мела они извели! Сколько усилий приложили, чтобы имитировать разный почерк! Детские каракули, изящные волнистые линии, рубленые литеры с утолщениями от раскрошившегося мела.
– Да пошли вы! – зарычал Андреев. –
