Трамвай идет в депо - Марина Серова

Наконец я разлепила губы и спросила осипшим голосом:

– А ты как? Я думала, тебе конец…

– Сейчас! – рассмеялся мой доблестный провожатый. – Этот ублюдок с пистолетом, конечно, застал меня врасплох, но я быстро его обработал.

Крот рассказал: он дал охраннику завести себя внутрь, чтобы сориентироваться в ситуации и посмотреть, есть ли кто живой. Под дулом пистолета охранник провел его в темную комнату, где на диване, обнявшись, сидели женщина и девочка-подросток. Он понял, что охранник с пистолетом здесь один, и, неожиданно развернувшись, выбил пистолет у того из ладони. Окончательно одолеть безоружного было делом пары минут.

– Он, конечно, нормально подготовленный, приемы разные знает. – Крот осторожно потрогал синяк. – В общем, не охранник в торговом центре. Но и я не пальцем деланый. Вырубил его, запер в толчке и позвонил Кирьянову, он тут рядом был.

– Рядом? – удивилась я.

– Когда я за тобой поехал вечером, то предупредил его, что мы в дом полезем. Он сказал, что приедет в поселок с парой ребят на случай, если мы что-то найдем или что-то пойдет не так. В общем, ему недалеко ехать было.

– Понятно. А я-то удивилась, как Киря так быстро доехал. Я же ему фотографию только несколько минут назад отправила.

– Какую фотографию? – спросил, нахмурившись, Крот.

– Там, – я махнула рукой в сторону темневших кустов, – там… я спряталась, как ты сказал, а там… там…

Мне было тяжело выговорить это. Слезы подступали к глазам. Я искала человека несколько дней и до последнего надеялась найти его живым и невредимым.

– Одинцов? – догадался Крот. – Вот суки! А я думаю, почему его нет с семьей?

– Они в порядке?

– Вроде да. В шоке, конечно, и плачут не переставая, но живы. Это главное.

Шок от произошедшего медленно проходил, и я начала острее чувствовать боль в покусанных ногах. Я поморщилась, и Крот наконец обратил внимание на мои ноги. Джинсы у щиколоток были разорваны, сквозь плотную ткань крупными тяжелыми каплями проступала кровь. Он выругался и присел, осматривая разодранные сапоги.

– Как тебя угораздило? Собаки? Вот черт… Потерпи… Я думал, их заперли на время праздника. Кстати, о празднике. – Он выпрямился и посмотрел на главный дом, где внезапно стихла веселая музыка.

Двор у лестницы с колоннами заполнился людьми – в погонах и без. Гектор и Цезарь снова залаяли, но охранник, снявший меня с забора, быстро увел их в свою будку. Какие-то женщины громко возмущались вторжению полиции, а в нашу сторону размашистыми шагами несся мой друг Кирьянов, за которым поспевал Петренко, неуклюже придерживая свою форменную шапку. Кирьянов обошел перекопанную дорожку по заснеженному газону и подбежал к нам.

– Где?

Я попросила Крота помочь мне подняться и, опираясь на обоих, проковыляла к засыпанным снегом кустам за гостевым домом. Кирьянов запричитал было над моими ранами, но я успокоила его, приврав, что не очень-то и больно. Сейчас важнее заняться страшным захоронением.

Мужчины фонарями осветили себе место рядом с зарослями можжевельника, где я пряталась. Потом Кирьянов, отряхивая снег, вернулся на дорожку и велел Петренко вызывать судмедэкспертов и «Скорую». Тот, придерживая шапку, побежал обратно к воротам.

Я увидела, как из главного дома вылетел Шухов, страшно ругаясь. Он, похоже, подумал, что соседи вызвали полицию из-за шума и стрельбы той девицы в лиловом платье.

– Ксюха, дрянь, я тебя уволю! В чем дело, граждане менты? Кто тут главный? – орал он в припадке ярости.

Его смешной пиджак был криво застегнут. Я издалека видела, как неуверенно мэр держался на ногах. Жена, похожая на тоненькую церковную свечку, бежала за ним и что-то быстро неслышно говорила.

– Подожди, я сейчас все улажу! – громко, по-барски отвечал ей муж и отвернулся облаять полицейских: – Вы вообще в курсе, в чей дом приперлись, идиоты? Тут никто не стрелял, просто петарды. Петарды, понимаете? Новый год!

Но тут Шухов увидел нас троих, стоящих у входа в гостевой домик. Дистанции между нами не хватило, чтобы он меня узнал, но даже отсюда я разглядела, как мэр изменился в лице. Он захлопал глазами и удивленно задергал массивной челюстью, словно хотел что-то сказать и не мог.

Кирьянов попросил Крота отвести меня в домик, чтобы я не стояла на своих ногах на холоде, а сам пошел по дорожке навстречу хозяину дома. До меня наконец долетел нежный лепет мэрской жены:

– Юра, что там? Что им нужно? Там же ремонт, зачем они там стоят, Юра? Юра? Ты можешь сказать, что происходит?

Но Шухов молчал, глядя, как твердым, решительным шагом к нему приближается судьба в лице подполковника полиции Владимира Сергеевича Кирьянова.

Уже через полчаса поднявшаяся суета полностью смыла атмосферу лихого, разудалого праздника. Люди в блестящих платьях и костюмах, запинаясь, давали показания полицейским. В домике для гостей врачи «Скорой» осматривали двух пленниц и меня. Жена Одинцова, Наталья, сидела с совершенно стеклянным взглядом, а девочку так колотило от волнения и шока, что ее без лишних слов увели в машину, завернув в толстое одеяло. Машина сразу отъехала, а на ее место быстро подъехала другая.

Молоденький врач с невозмутимым видом сделал мне какой-то укол, перевязку и велел грузиться в машину.

– Надо наложить швы, но, разумеется, не здесь, – сказал он.

Я испугалась:

– И сорок уколов в живот от бешенства?

Врач успокоил меня:

– Нет, но нужно понаблюдать за собаками. Они на бешеных не похожи, просто тренированы на охрану и задержание. Если в течение двух недель не сдохнут, все будет о’кей.

– Володя, ты слышал? – спросила я Кирьянова, который сидел рядом с женой Одинцова на соседнем кресле.

– Да, я прослежу, – сказал он.

Наталья Одинцова вдруг разразилась громкими истеричными рыданиями. Ее успокаивали медики, но женщину словно прорвало. Она плакала, отталкивая руки врачей, и повторяла:

– Я, все я… из-за меня…

Врачи с трудом сделали ей укол, и Наталья спустя короткое время затихла, вернувшись в состояние остекленения.

Кирьянов подсел ко мне:

– Ты знаешь, о чем она говорит?

– Догадываюсь, – кивнула