Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле - Радек Рак

Все это длится столько времени, сколько требуется, чтобы только об этом подумать.

– Говорят, лисы распространяют разные болезни, и от их укуса можно даже умереть. – Довольный Азарадель облизывает окровавленную морду.

– Вы все тут кровью уделали. – Амазарак качает головой.

– Сам ты уделался, умник. Вывернуть наизнанку, и никто ничего не узнает.

Пока черти склонились над телом змеечеловека, Якуб пялится на окровавленное лезвие сабли. Что-то в голове у него странно шумит, и это вовсе не море. И кажется Якубу, что это вовсе не он убил человека. Не он, а какой-то другой Якуб.

– Да какой это человек, – кривится Амазарак. – Это не человек, это змея. Только выглядит похоже.

– Не следует тебе придавать так много значения подобным вещам, – поддерживает товарища Азарадель. – Пан может лишить жизни, если сочтет это нужным. Надень эту рясу. Замотай ткань на груди, не будет видно дырки от сабли. Ну. И не так уж много крови. Иди же. Мы будем за тобой, только сбросим труп в море.

Шеля в монашеском обличье спускается вниз по обрыву, по крутой лестнице, как во сне, между каменными домами и выходами пещер. Отполированные за сотни лет ступеньки не имеют перил и блестят от соленой влаги. Один неверный шаг, и можно упасть в пропасть, уходящую далеко-далеко вниз. Якуб думает, что, может, так будет лучше.

Погруженные в созерцание монахи не обращают на него внимания. Шеля даже задается вопросом, было ли так необходимо убивать монаха и забирать у него одежду. Ведь все и так сразу заметят, что он никакой не монах.

Юноша оглядывается через плечо, но не может разглядеть ни слепого кота, ни хромого лиса. Наугад он выбирает один из гротов и входит в его темноту.

Внутри его уже ждет Черепаха.

Грот пуст, без каких-либо украшений, этим он напоминает синагогу или немецкую кирху. Только один камень стоит посередине, грубый и неотесанный; возможно, это алтарь, а может, что-то совсем иное. На этом камне и сидит Черепаха. И она – это Якуб. Даже одета она точно так же, в залитую кровью одежду, из-под которой торчит кусок льняной бесцветной сермяги и красные босые ноги.

– Здравствуй, – говорит Якуб, сидящий на камне.

– Ты кто?

– Черепаха.

– Я думал, ты окажешься чудовищем. – Юноша, сбитый с толку, ковыряет в земле кончиком сабли.

– Может, я и есть самое страшное чудовище, которое ты встретишь в жизни.

– В сказках Старого Мышки герой должен победить чудовище. Дракона или кого-то в этом роде. Но не хама.

– Какая сказка, такой и герой. Какой герой, такое и чудовище. А может, ты вовсе не герой.

– Э, да пошел ты на хрен. Я пришел за Змеиным сердцем, потому что его мне обещали змеи на поверхности земли. Хватит с меня этих загадок и этого обмана. Змеи, чары, Слава, Черныш, Плохой Человек. Одни загадки: может, так, может, сяк. Отдай сердце, или я сам его возьму.

– У меня нет сердца.

– Как это, мать твою, нет?

– А так. Отдал девушке, – отвечает Черепаха с обезоруживающей откровенностью. – Она пришла и попросила. Не угрожала, не соблазняла, саблей не размахивала. К тому же она была довольно симпатичной. Ну, я и отдал. Почему я должен был не отдавать?

Старые воспоминания вырываются наружу, и что-то шевелится в том месте, где когда-то было сердце Якуба.

– Мальва?

Но Черепаха ничего не говорит, только смотрит на Шелю серо-зелеными глазами – глазами Якуба, и Якуб ненавидит эти глаза за их наивную, телячью, крепостную тупость.

– Скажи, была здесь Мальва или не была?

– Я не спрашивал у нее имени.

Внутри Якуба, того настоящего Якуба, бушует ярость. Юноша оглядывается – Амазарака и Азараделя и след простыл. Вот что значит доверять чертям. Он крепче сжимает саблю, в запястье стучит кровь.

– Врешь, скотина. Ты не мог отдать змеиное сердце только потому, что кто-то пришел и попросил.

– За самые важные вещи не нужно платить. Ты не платишь за то, что родился, и за то, что умрешь, тоже не заплатишь. Любовь ты получаешь бесплатно, а если нет, то жалко себе такой любовью голову морочить. И чем больше платишь, тем меньше она стоит. А змеиное сердце очень дорого.

– И что, мне бы ты тоже отдал, если бы я пришел первым?

– Не отдал бы, потому что ты дурак, да к тому же саблей грозишь. Думаешь, я боюсь твоей чертовской сабли? Смотри, чтоб сам себя не покалечил.

Этого Якуб уже не может стерпеть. Вжих, вжих, рубит он саблей обеими руками, словно это топор. С Якубом Шелей шутки плохи!

Клинок вонзается в кости шеи, глубоко. Юноша нервно пытается вытащить саблю из тела. Ему удается отрубить голову Черепахе лишь на пятый или шестой раз. Тяжело дыша, он рассекает туловище монстра, стараясь не думать о его сходстве с ним самим – ведь даже родинка над ключицей у него точно такая же. С треском и хрустом он ломает ребра, острые кости калечат руки.

А внутри – пусто. Внутренности, кровяные сгустки, сероватые впавшие легкие, как в мешки. Но сердца нет.

На это говорит печальная голова Черепахи:

– Я же говорил, что нет.

XXXVI. О стране дураков

Сказывают, что Якубу Шеле не хотелось возвращаться на поверхность. Для него не было большой разницы, где находиться, над или под землей, потому что ни там, ни там места ему не было. Так он и считал. А поскольку до поверхности было далеко, а страна змей – рядом, он и собирался под землей остаться.

Возможно, следовало устроить скит, но жить в нем не как набожный отшельник, а как Плохой Человек. Скрыться и отгородиться от всех дел, пусть мир живет, как ему угодно, лишь бы где-нибудь подальше. Это, пожалуй, единственный способ не угодить под колеса жизни и не дать раздавить себя. И то неизвестно, насколько надежный.

Якуб шел по дороге под множеством солнц и слышал за собой стук деревянных колес. Его догоняла обыкновенная дощатая телега, груженная сеном и запряженная тощим и медлительным драконом на когтистых лапах. Кучер был из змеиного народа, он носил соломенную шляпу для защиты от солнца и жевал стебелек какой-то травы с хохолком. Остановив повозку возле Якуба, он что-то по-дружески прошипел и указал на охапку сена. Шеля сел.

Ехали они хорошо, а разговаривали еще лучше. Сначала они совсем не понимали друг друга, но это нисколько не мешало. А затем змеечеловек достал из рукава темную аптечную бутылочку, и оба сделали по глотку. Водка была теплой, но