Княжья Русь - Александр Мазин

Богуслав отказал. Лучинка была ему за это благодарна. Похотливые глазки старшины однозначно говорили: как лекарка Лучинка ему нужна лишь во вторую очередь.

Но всё хорошее когда-нибудь приходит к концу. Лучинка поняла это, когда однажды ночью почувствовала мозолистую руку у себя под подолом.

Лучинка попыталась оттолкнуть эту руку, но вторая рука сгребла разом ее тонкие запястья – не больно, но крепко. Лучинка забилась, как зайчишка в силке. Но не закричала. Какой смысл кричать? Чтобы на нее накинулись все четверо?

– Не артачься, козочка, не надо.

Сиплый шепот в ухо. Тяжелый хищный воинский дух, от которого тело само слабеет. Будто не человек навалился, а зверь огромный. Медведь…

Лучинка все же затрепыхалась, но вяло. Она очень испугалась. Пока громадный рус старался не сделать ей больно, но если рассвирепеет… Лучинка чуть слышно пискнула, когда многопудовая тяжесть приплюснула ее к земле. Рус, часто и жарко дыша, шарился внизу, распутывая шнурок штанов, терся о Лучинкино бедро твердым налившимся удом, горячим даже сквозь льняное полотно.

– Тише, козочка, тише… Тором клянусь, я лучше, намного лучше тех лехитов…

Рус заговорил на чужом языке, и тут что-то такое случилось с Лучинкой: будто проснулся в ней лесной зверек: маленький, но дерзкий от отчаяния. Взвизгнув, Лучинка попыталась вцепиться русу в нос. Не получилось. Рус отдернулся, и Лучинкины зубы схватили лишь пучок волос. Да и тот не удержали – выскользнул ус.

Вся Лучинкина дерзость тут же улетучилась. Она вся сжалась, ожидая удара…

Но рус только фыркнул насмешливо, буркнул: «Не балуй». И опять занялся штанами. Шнурок затянулся в узел, а одной рукой распутывать неудобно…

– Сдается мне, Крыса, она тебя не хочет!

Негромкий, но внятный голос прозвучал откуда-то сверху.

Примявший Лучинку рус на мгновение замер, но потом пробормотал:

– Хочет, хочет… – продолжая возиться со шнурком. – Ты же хочешь, чтоб я тебя приласкал, да, козочка? – И решительно рванул шнурок. Но тот был из хорошей кожи и только сильнее затянулся.

– Гридень Хриси! – На этот раз голос прозвучал как отдаленный раскат грома.

Тяжесть, распластавшая Лучинку по земле, вдруг исчезла. Миг – и громадный рус уже стоит на ногах. Против такого же громадного руса.

Лучинка сжалась в комочек. Она чувствовала себя олененком, из-за которого подрались медведи.

Но эти – не подрались.

– Да ладно тебе, сотник! – с досадой, но вполне дружелюбно пробасил Хриси. – Чего доброй девке пропадать зазря? Бросили мы с Соколиком жребий, ну и я выиграл. Я же не знал, что она и тебе люба.

– Теперь знаешь, – сурово произнес Богуслав. – А коли сил избыток, так будете с Соколиком эту ночь сам-два караулить. Эй, девка, вставай! Со мной ляжешь.

Лучинка бездумно, будто в полусне, поднялась. Зачем-то поправила рубаху и поплелась к облюбованному старшим русом месту: не у костра, где теплее и уютней, а в прикрытой низкими ветками ложбинке между деревьев.

Рус уже улегся. Развалился на шерстяном корзне. Лучинка увидела с краю тусклый блеск: рядом с русом лежал обнаженный клинок.

«Не понравлюсь – убьет!» – мелькнула заполошенная мысль. Лучинка оцепенела…

– Ну что застыла? – проворчал рус. – Устраивайся.

Лучинка покорно присела, отряхнула со ступней налипшие листья. Рус протянул руку, сгреб Лучинку в охапку и уложил себе под бок, прикрыл краем корзна.

– Спать! – скомандовал он.

И всё.

Сжавшаяся от страха Лучинка не сразу поняла, что рус не собирается ее брать. Что он и впрямь собирается спать. Рука, обнявшая Лучинку, тяжелая, мощная, стала еще тяжелее, расслабилась. Еще чуть-чуть – и рус задышал ровно и сильно. Уснул.

Лучинка осторожно принюхалась. Матушка, перед тем как ее убили, успела многому научить Лучинку. Например, тому, что настоящая лекарка носу доверяет не меньше, чем глазам.

От этого руса тоже пахло зверем. Но это был другой зверь… Не то чтобы не хищный… Но – не совсем. Зубр – вот кого напоминает Лучинке этот запах. Огромный бородатый бык, которого не смеет тронуть даже медведь, потому что нет зверя страшнее, чем разъяренный зубр. Матушка говорила, что именно в зубра перекидывается леший, когда хочет отомстить. Племя волынян на зубров не охотилось. А вот чужеземцы – рискнули. Зубра не добыли. Сами еле ноги унесли. То есть один – не унес. Его потом дружки достали из-под убитой лошади и к Лучинке притащили… Его – и теленка убитого… «Зубр и есть, – решила Лучинка, нюхая огромную руку. – Ты все же достал своих обидчиков, Хозяин Лесной…»

А поутру – будто ничего не было. Всё как вчера. Только Лучинка теперь ехала не предпоследней, а рядом с сотником Богуславом.

Ехали весело. Гридни перешучивались, хвастались. Не перед Лучинкой – друг перед другом. Кто быстрее под конское брюхо нырнет-вынырнет. Богуслав разрешил своим снять верхнюю бронь: чешуйчатые панцири, наручи, даже шлемы. Лучинка (мало того что выросла в этих лесах, так еще и ведунья) несколько раз видела промельк в чаще или ловила затылком устремленный в спину недружелюбный взгляд. Поколебавшись некоторое время, все же сообщила об этом Богуславу. Оказалось, сотник тоже знает, что за ними следят. Но нападения не боится. Даже выпущенной в спину стрелы. Во-первых, ни один охотник не станет просто так стрелять в спину неизвестному воину, да еще и не одному. Во-вторых, даже если и найдется такой дурень, то издали, да из слабого лесного лука – ничего у такого стрелка не выйдет. Ни один лук не стреляет беззвучно. Скрип натягиваемого лука слух опытного воина вычленит их любого шума. Словом, такую вот охотницкую стрелу, выпущенную с пятидесяти шагов, он, Богуслав, не то что отбить-увернуться – зубами поймать может. Пошутил, конечно. Однако Лучинка успокоилась. Даже очень голодные волки не посмеют напасть на тура. А если тур не один…

Украдкой Лучинка разглядывала самого сотника. Ей приходилось видеть больших мужей – среди волынян великаны не редкость. Но в сотнике чуялась не просто сила, а сила богатырская. Такой силой небольшие телом мужи повергают наземь здоровенных противников. А тут сам богатырь – саженного роста. Вдобавок лицом чудо как хорош: глаза светлые, ясные, волосы – цвета спелого колоса, густые, блестящие, скулы широкие, нос крупный, крепкий, подбородок мощный, но тоже красивый – не камнем диким торчит, как, к примеру, у того же Хривлы. Нахмурится сотник – и по спине холодок. Улыбнется, сверкнет белыми зубами – будто солнышко согреет. А главное – всё вместе будто свое. У людей его в лицах чужинское сразу видать. У каждого – разное, но – чужое. А сотник Богуслав, даром что чужой веры, а ликом – чистый волынянин или кривич.