«Реми Мартен» - Светлана Полякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я услышала его голос, мое сердце замерло, мне показалось, что я сейчас упаду. Я схватилась за стену, оперлась лбом, потому что мой лоб пылал, как при сорокаградусной температуре.
— Витя, — сказала я тихо. — Витя, это я…
Он молчал. Я слушала его молчание, пытаясь определить, рад ли он? Да нет же, вряд ли…
— Я не брала деньги, — прошептала я. — Я… Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но я…
— Я звонил тебе, — сказал он. — Почему ты не подходила к телефону?
— Я…
— Бог ты мой, я даже не знала, что ему сказать Я провела ладонью по лбу, пытаясь привести в порядок мысли.
— Я, наверное, была больна.
— Саша, милая… Как ты могла подумать, что для меня все это важно? Даже если бы ты взяла их, что это изменило бы?
— Они сказали тебе…
— Саша, я не слышу, что они говорят! Я уже много лет этого не слышу… Как ты этого не можешь понять? Я живу рядом с этими людьми и, поверь мне, неплохо знаю их.
Я молчала. Мир вокруг изменялся, но я еще не могла понять, что с ним происходит. В воздухе пахло еловыми шишками, и мне показалось, что где-то рядом со мной зажгли свечи…
— Я люблю тебя, — сказала я.
Он ответил не сразу.
— Я сейчас приеду, — сказал он наконец. — Я сейчас приеду — и мы обо всем поговорим…
Те полчаса, которые я провела в ожидании, я металась как в лихорадке.
«Зачем я это сделала?» — «Я поступила так, как было нужно…» — «Но я не должна была, не должна…»
Когда он позвонил в дверь, я была как раз на стадии «зачем-я-сделала-это».
Открыв дверь, я застыла, глядя в его глаза.
Он выглядел осунувшимся и постаревшим. Сначала он сделал шаг в мою сторону, но остановился. Едва заметно усмехнувшись, посмотрел на меня печально.
— Саша, — заговорил он очень тихо, — прости меня за то, что я невольно оказался виновником твоей боли… Поверь мне, я не хотел этого.
Я вздрогнула. Теперь мне казалось, что он пришел для того, чтобы извиниться за то, что нас связывало. За то, что я…
— О, не стоит! — рассмеялась я. — Все нормально… Наверное, каждый человек, взрослея, должен пройти через боль.
«Так вот о чем он собирался со мной говорить… Какая же я дура! — подумала я. — Бог мой, да я действительно самая последняя дура на счете! Эли люди мыслят иными категориями…»
— Ты будешь кофе? — спросила я, стараясь нс показывать ему, как сильна моя боль. Я даже нашла в себе силы улыбнуться ему.
Он кивнул.
— Проходи в комнату, — сказала я. — Сейчас я принесу кофе… туда.
Мне надо было остаться одной. Мне надо было просто побыть одной… Хотя бы несколько мгновений… Зачем он согласился?
Зачем он согласился остаться? Зачем он вообще приехал?
Мир вокруг меня снова изменился. Словно кто-то взял и выключил солнце… И в самом деле, оно же не обязано светить для всех! Вот именно для меня ему светить ни к чему…
Он попросил у меня прошения за… любовь?!
Я засыпала кофе в джезву. Бросила сахар. Мои движения были чисто механическими. Я смотрела па замершую пенку и слышала его дыхание в соседней комнате. Я сжала себя в тугой кулак. «На кой черт нужен мир, в котором просят прошения за то, что любили?»
Кофе вылился на плиту, я и сама нс успела заметить, как это случилось.
Теперь по всей плите растекались бурые пятна, похожие на кровь, и это стало последней каплей.
Я выключила газ, вытерла грязь и только теперь поняла, что я плачу. Более того, я не просто плачу. Я рыдаю в захлеб!
— Саша, — услышала я за спиной его голос.
Его руки легли на мои плечи. Он тяжело вздохнул и прижал меня к себе.
Я дернула плечом, не оборачиваясь.
— Оставь меня в покое, — всхлипнула я. — Ты просто гад…
Он ничего не ответил, но не послушался меня. Наоборот, еще сильнее прижал к себе.
— Гад, — согласился он со мной. — Давай я сам вытру… В конце концов, это ведь последствия именно моего гадства…
— Нет уж, — покачала я головой. — Я сама справлюсь…
— Саша, не прячь от меня глаза, пожалуйста.
— Ага, — кивнула я, улыбаясь сквозь слезы. — Не прячь от Бога глаза, а то как Он найдет нас?
— Сама понимаешь…
— Нет, — покачала я головой. — Это Гребенщиков понимает.
— Черт, ты что, все стихи знаешь? — признался он.
— Не все, — призналась я нехотя. — Только те, которые мне нравятся. Есть просто стихи, а есть как молитвы… Мне нравятся те, которые как молитвы.
— Например, это, — сказал он. — «Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья… Над красотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье… И простоту, что глупостью слывет, и глупость в маске мудреца-пророка, и вдохновения зажатый рот, и праведность на службе у порока… «
Я молчала, слушая его.
— «Все мерзостно, что вижу я вокруг, — сказал он, поворачивая меня к себе. — Но как тебя оставить, милый друг?»
Теперь мое лицо было в его ладонях, и он смотрел в мои глаза так пристально, так нежно, так…
— Красота, над которой глумилась ложь, — прошептал он.
— Скорее уж я та самая простота, которая слывет глупостью, — пробормотала я, отчаянно краснея. — Я не красавица…
— Я и не говорил, что ты красавица, — серьезно возразил он мне. — Я сказал, что ты — красота. Это разные слова.
Я подумала немного и не нашла ответа. Зато сказала:
— Ага… Тогда ты у нас будешь праведностью на службе у порока…
— Может, и так… Только я не праведный. Я обычный.
— Вот и нет! — запротестовала я. — Я никогда бы не стала плакать из-за обычного человека!
Он смотрел мне в глаза.
— Боже ты мой, — прошептал он очень тихо. — Как это мерзко… Я не хотел бы быть причиной твоей боли. — Никогда.
Он отпустил меня, и мне стало холодно. Он стоял, опустив голову, и курил.
— Мне холодно, — пожаловалась я Богу. — Почему этот человек не может понять, что мне без него холодно? Может быть, Ты это ему как-нибудь объяснишь?
— Может быть, этот человек просто боится, что своими притязаниями запросто может разрушить твою жизнь… А он слишком тебя любит, чтобы это сделать.
Он сказал это очень тихо, опустив глаза, и я поверила ему.
Ему было трудно, так же трудно, как и мне.
Он ежедневно видел грязь, и грязь оседала на его душе, не давая ей дышать. Каждому хочется в таком случае смыть с