Целитель #07. Послание лекаря Олександра - Валерий Петрович Большаков

Могу поклясться — в его тоне прозвучала издёвка.

— Рискни, — мурлыкнул я.

До самого Нового года Котов учил меня наносить колющие удары пальцем по особым точкам на теле. «Пробить» солнечное сплетение или печень, почки или горло — это грубо и некрасиво. А вот уколоть с выплеском энергии, да так, чтобы отнялись ноги… Или «удар отсроченной смерти»! Бьешь, вроде бы, не сильно, но проходит неделя, и человек, которому досталось, умирает.

Я не испытывал к Аидже ни ярости, ни гнева, а вот злость поднималась во мне темной волной.

Противник ударил первым. Я блокировал бьющую руку.

Индеец присел на широко раздвинутых ногах, набычась и глядя на меня исподлобья, сквозь спутанную челку, словно пытаясь прожечь насквозь кромешным взглядом.

…Деревья легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенный иней, играли бликами на стеклах домов за прудом. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…

Однако скрип снега под ногами, да сбитое дыхание слышнее.

Аидже ломил, изнемогая, но неистово, подавляя и плоть, и дух. Мне приходилось отступать, а сил противиться все меньше и меньше… От напряжения дрожали мышцы, хотелось кричать, надсадно и долго, но лишь клекот вырывался из пережатого горла. Неужто конец? Вот же ж глупость какая! И тут мои ноги уперлись в округлый край скамьи. Всё. Отступать дальше некуда, разве что скатиться на каток, изображая ледовое побоище.

Я резко, рывком… не ударил даже, а приложил ладони к широкой груди индейца, сцеживая последние капли Силы — индеец открыл рот, хапая воздух, и обессиленно выстелился на затоптанном снегу.

Навалилась красная мгла. А-а… Это я зажмурился…

Глаза открылись с трудом.

«Поднимите мне веки!» — аукнулось давнее.

И это было последним, что колыхнулось в сознании — я падал, рукою хватаясь за скамью. Вниз. В снег. Во тьму.

Среда, 1 февраля. День

Москва, улица Грановского

Очухаться в больнице приходилось в прошлой жизни, после ранения на срочной. Вот так же лежал под тонким одеялом и моргал, глядя в белый потолок. В приоткрытую форточку задувал свежий воздух, но перебить запашок лизола, сей неистребимый больничный дух, сквозняку не удавалось.

Я скосил глаза. Да-а… В крайний раз, помню, рядом, на скрипучем стуле сидела суматошная медсестра, а нынче…

Я пристально, с неким болезненным любопытством оглядел сгорбившегося Аидже. Опустив веки, шепча неслышное, индеец водил руками надо мной, словно разглаживая одеяло.

Кожа медного оттенка на его лице натянулась, а щеки запали. Почувствовав мой взгляд, бразильский целитель выпрямился в смятении.

— Приветствую тебя, краснокожий брат мой, — ляпнул я, не думая.

Индеец ссутулился, опуская плечи, и заговорил — глухо, отводя зрачки:

— Ты — другой. Не такой, как все. Любой, обретший Силу, дорожит ею, как высшим сокровищем, и лишь ты щедро делился. Узнав об этом, я не поверил, но твои девушки сами нашли нас… — помолчав, Аидже продолжил, по-прежнему не глядя на меня: — Ты одержал верх надо мною, и победил честно, — он впервые посмотрел мне в глаза. — Я передал тебе много Силы. Ее хватит, чтобы быстро покончить со мной. Я заслужил смерть и безропотно приму ее…

Индеец сполз со стула, становясь на колени и покорно склоняя голову.

— Еще чего не хватало! — забрюзжал я. — Встань!

На меня вновь уставились обсидиановые, диковатые глаза.

— Тогда позволь хотя бы служить тебе! — в голосе Аидже звучала настоящая мольба, и я не мог отказать ему.

Конечно, советское воспитание не позволяло заводить слуг, однако индеец нес в себе совершенно иную ментальность — варварскую, дикарскую, первобытную. Он сумеет прочесть «Моральный кодекс строителя коммунизма», но сути его не уразумеет.

— Говоришь, тебя направил Дэвид Рокфеллер? — спросил я, поглядывая на «Пятницу».

— Да, богатого белого звали так.

— Тогда… — наскоро обдумав, я изложил задание, и Аидже, просветленный и вдохновленный, поднялся с колен.

— Я всё сделаю в точности, как ты велишь, — с киношной индейской торжественностью объявил он, удаляясь.

Дверь в палату закрылась, и тут же отворилась снова, пропуская светило медицины. Осмотревшись, глянув за окно, я узнал «кремлевку», а в здешний штат кого попало не берут.

— Ну-с, — бодро начало светило, щупая мой пульс. — Во-от, совсем другое дело! О-хо-хо…

— Доктор, а что со мною было? — с любопытством осведомился я.

— Сильнейшее нервное истощение, молодой человек, — тон медика был серьезен. — Природу его выяснить нам не удалось — уже на следующий день все анализы пришли в норму…

— А индеец?

— Какой индеец? — рассеянно поинтересовался врач.

— А кто перед вами выходил из палаты?

— Никто! — удивился медик, и захихикал. — Э-э, батенька, спросонья чего только не померещится! Попейте-ка вы витаминчики! Кстати, к вам посетители… Посетительницы! Сильнодействующее средство, скажу я вам. Особенно в вашем чудном возрасте! Ну-с, выздоравливайте!

Светило вышло, и приоткрытая дверь донесла радостный гомон. В следующую секунду палату заполнил мой эгрегор. Светлана, Наташа, Аля, Тимоша… Девушки бесцеремонно уселись на мою койку, и с обеих сторон ко мне потянулись ласковые губы и ладоши.

— Ты нас так напугал! — с чувством выговорила Света.

— Ничего не сказал, главное, — начала Зина негодующе, но шмыгнула носом, и жалобно затянула: — Мы же переживаем, наверное!

— Хорошо еще сказал, где будешь! — воскликнула Наташа. — Мы тебя ждали на Малой Бронной. Ждем-ждем! Пошли к прудам. Там какой-то местный… на алтайца похож, или на шорца, смуглый такой… уже в «скорую» садился, а нас не пустили! Правда, сказали адрес…

— Ой, мы-то думали — в «Склиф», — подхватила Альбина, — а они вон куда! Говорят, из Кремля звонили!

— Всё хорошо! — вытолкнул я, справляясь с собой. — А Рита не звонила?

Эгрегор дружно замотал головами.

— А Маша как?

— Ковыляет! — ласково засмеялась Светлана. — Пузо свое нянчит!

Тут в дверях нарисовалась полная, румяная медсестра, похожая на повариху, и строго сказала:

— Девушки, больному нужен покой!

— Всё, всё! — заверили ее девушки. — Мы уходим!

Оцеловав меня по очереди, «посетительницы» процокали в коридор и тихонечко прикрыли дверь за собою.

Потревоженная тишина заняла утраченные позиции, и я заворочался, будто испытывая себя на прочность. Ничего нигде не болело, а вот энергию внутри я ощущал, как никогда раньше — она жила во мне, порой горяча голову или руки,