Укрощение дьявола - Колин Голл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видел я твою-то! Ну, это, я тебе скажу, босс, отчаянная женщина!
Вельзевул с минуту смотрел на него и молчал, потом покачал головой, видимо, в знак согласия, и спросил:
— Она жива и здорова?
— Да, слава дьяволу, жива!
— Где же она?
— Как где? Там. Только она теперь без туфлей и косметики, бродит в рваном платье похожем на тряпку. Непостижимо, что в тряпке ходит. Но она научилась ее носить с сознанием своего достоинства. Если не умрет, далеко пойдет. Сидит в тени и читает «Полный курс бухгалтерии в двенадцати уроках». Потом, обедает.
— Что там у нее? — Вельзевул глубоко озабочен.
— Весь ее обед — водоросли.
— Наказание голодом не слишком-то действует! Ну, во всяком случае, не тогда, когда дело доверено не одному, а сразу трем чертям. Человек готов к смерти, когда теряет веру в себя. Пока у нее есть еда, даже такая, вряд ли она отчается и покорится судьбе.
— Все случай — как видишь. Она время от времени в лес ходит. Нет ли там еще чего-нибудь. Короче, вид имеет неприглядный, потеряла половину своей привлекательности. Похудела. Днем бродит под зонтом, ночью спит где придется. Только заснет, так сразу храпеть начинает. Но это еще не все, босс. Она громогласно обвиняет тебя в предательстве.
Вельзевул расхохотался.
— Ругается? — спрашивает.
— Смотря по обстоятельствам. Вчера много и долго. Я так думаю, что она ругается в утешение своей скорби. Вообрази себе, зашла она в воду по колени, приставила руки к бокам и давай всматриваться в небо, будто ты там в облаках прячешься, потом усмехнулась и говорит: «Ну что ты там придумал, глупый дьявол?» В общем, целый день слоняется по берегу, если скалы, обходит их стороной, сидит в тени, иногда ходит к источнику набрать воды. А сегодня созрела для отдыха — ходила купаться в одних трусиках, а потом улеглась спать на песке, я ближе подошел, вижу у нее родинка на правом плече, как у Дженни и колени угловатые, тоже как у нее — отчего почувствовал к ней еще большее расположение.
— Как это понять?
— Как я понимаю. Помнишь служанку Дженни Поулк. Ее казнили в Лондоне за то, что она отравила одного старого дипломата, он был послом при португальском дворе в Париже. Его отозвали назад и в ожидании лучшего он писал для газеты: «Размышления о французской революции».
Вельзевул удивленно посмотрел на него.
— Что за вздор!
— Так я про Дженни. Ведь вот несчастная! Ты был вершителем ее судьбы. Помнишь ее?
— Как не помнить! Гроб ночью стоял у меня под лестницей. С тех пор прошло уже много лет.
— Так вот, Дженни и Сара, как две капли воды похожи между собой.
— Вот как, и что же, мне думать?
— Об этом я еще не думал, — проговорил черт, теребя свою бороду. — Наверное, вы с Сарой поссорились. Если ты не против, босс, я бы за ней побегал. Она мне нравится.
— Даже и не думай.
— А что я не имею права попытать счастья, как другие?
— Кто, другие?
— Я про Огбола и Флоп-оверкиля. Они ходили посмотреть на нее. Флоп, ты его помнишь? Он сказал, надо же и нам иметь свою женщину. Он ночью следил за Сарой, спрятавшись в траве, а Огбол, он… ты не будешь меня ругать, когда я все расскажу?
— Нет. Я утратил всякий интерес к судьбе этой женщины и отрекаюсь от нее. Что Огбол?
— Он почувствовал к ней жалость, это он сам говорит, но я думаю, он надеялся на то, что она позволит себя поцеловать. Не мог он видеть, как она мучается от голода, сказал, что ты довел ее до этого и послал ей рыбу. Маленькую.
— Я его накажу. Значит, Огбол в отношении женщины проявил большое сочувствие. Хорошо, что у меня есть свидетель!
— Я даже не знаю, кто у нас будет свидетелем!
— Ты, кто же еще, болван!
— Ни за что! Мне нельзя, — в отчаянии, вскричал черт. — Ты не понимаешь мое положение.
— А ты подумай о моем!
— Все равно не могу, — чуть не плача, взмолился Протей. — Ты хочешь отнять его у меня! В свидетели не пойду. Огбол мой единственный друг. Мы ночью с ним ходим на кладбище.
— Что же мне теперь делать? — воскликнул пораженный Вельзевул.
— Заставь Флопа. Он что-то такое говорил…
— Не буду.
— Представляешь, у него большие виды на твою женщину.
— Представляю! Но мне нужен ты.
— Меня не обязывай. Пойми, если я выдам Огбола, ведь он тогда поругается со мной, а не с тобой! Я его тебе не отдам, хоть режь меня на куски, — сказал черт, бледный и взволнованный.
— От тебя и целого нет никакой пользы. Выходит, Огбол похотливо настроен и грезит о Саре, как о своей женщине.
— У него уже была какая-то история с женой маклера, который спекулировал акциями, но Огбол говорит, что ничего не было.
— Идиоты! Черти, безмозглые. Вы не должны себя обнаруживать, тем более быть у всех на виду. Пора знать такие вещи. Определенно мечтательные фанатики — им только скажи, они и рады стараться. Хорошо, продолжай. Расскажи мне все — обстоятельно и подробно.
— Даже не знаю, с чего начать.
— Перестань чесаться!
— Не могу. Я больной. У меня нервный зуд по всему телу.
— Ладно, рассказывай, подлая твоя душа, что ты видел.
— Ах, как мне все это нравится. Она сняла кольцо с пальца, и бросила его в океан, а перед этим сказала: «В Нью-Йорке я заплатила двадцать тысяч долларов, а здесь кольцо ничего не стоит». Знаешь, она целый день кричит, что это ты виноват в ее страданиях. Кулаком тебе грозила. Надо тебе рассказать, что она выкинула.
— Вот ты и расскажи.
— Да, да. Побольше бы таких женщин, как Сара!
— Протей, ты тревожишь мою совесть, я полагал, что любая беда, если она заставит ее мучиться, будет мне по душе.
— Ты к
