Царь Соломон - Люкимсон Ефимович

Соломон, разумеется, устроил роскошный пир в честь своей женитьбы на дочери владыки Египта. Согласно тому же преданию, невеста прибыла на свадьбу в сопровождении тысячи египетских певцов и музыкантов, игравших на разных инструментах. Одна египетская мелодия сменяла на этой свадьбе другую, и каждый раз, как музыканты заканчивали играть, дочь фараона объясняла Соломону, в честь какого именно египетского божества звучал только что услышанный им гимн.

Талмуд утверждает также, что новобрачная в ту свадебную ночь исполнила перед Соломоном восемьдесят различных плясок — и это тоже были в основном те самые ритуальные танцы, с которыми в египетских храмах выступали перед статуями богов.

Так почти сразу после своих клятв в верности Единственному Богу и возвышенной молитвы Ему Соломон вольно или невольно, но причастился к «языческой мерзости», к культам египетских богов.

Свадебный пир, продолжает мидраш, затянулся, так что молодые отправились почивать далеко за полночь. И когда Соломон заснул на своем ложе, дочь фараона, решив, видимо, дать мужу подольше поспать после тяжелой ночи, тщательно занавесила окна и повесила над его кроватью балдахин, украшенный алмазами, искусно воспроизводивший картину звездного неба. Когда Соломон пробудился ото сна, чтобы направиться в Храм на утреннее богослужение, обычно начинавшееся с восходом Солнца, то, увидев над собой звездное небо, снова заснул.

Так продолжалось несколько раз, а тем временем священники-коэны и огромная толпа стояли у ворот Храма, но не могли войти внутрь и начать богослужение, так как ключи от дверей были только у Соломона. Несколько раз придворные направлялись в царский дворец, но, узнав, что царь «изволит почивать», не решались его будить.

Наконец, когда после восхода прошло уже четыре часа, еще немного — и истек бы час, до которого можно было продолжать утреннее жертвоприношение, было решено обратиться за помощью к матери Соломона Вирсавии.

Вирсавия же решила проблему просто. Войдя в спальню сына, она в гневе сбросила балдахин, затем сняла сандалий с ноги и стала бить им Соломона, приговаривая: «Вот тебе, соня! Что ж ты меня позоришь, плод чрева моего, сын обетов моих?!»[117]

И Соломон, разумеется, проснулся, спешно оделся и направился в Храм. В тот день утреннее богослужение началось в Храме с небывалым опозданием, и один из глав колена Ефрема (Эфраима) Иеровоам (Яровам), сын Навата, даже осмелился публично попенять царю за недостаточное усердие в службе Господу.

Думается, мидраш о Вирсавии, будящей своего венценосного сына при помощи сандалии, вызвал улыбку у многих читателей. В самом деле, даже если Соломону в момент восшествия на престол и в самом деле было 12 лет, то ко времени празднования завершения строительства Храма ему было почти 24 года. Он был уже вполне взрослым, сложившимся человеком, не на словах, а на деле доказавшим свою способность управлять государством. Но Вирсавия в этой легенде предстает типичной еврейской мамой из анекдотов — мамой, для которой ни возраст сына, ни его положение в обществе не имеют никакого значения. Царь ли он, президент или академик, но если «ребенок» заслужил, чтобы его огрели домашней тапочкой, значит, его надо этой тапочкой огреть.

Вместе с тем далекий от иудаизма читатель вряд ли в состоянии прочувствовать всю глубину и трагедийный смысл этого мидраша.

«В тот самый час, когда Соломон взял за себя дочь фараона, — говорится в талмудическом трактате „Шабат“, — сошел архангел Гавриил и опустил тростину в море; на том месте образовалась мель, на которой впоследствии основан был Рим»[118].

Таким образом, с точки зрения мудрецов Талмуда, этот брак Соломона стал причиной многих последующих бедствий еврейского народа — вплоть до разрушения римлянами Второго храма и рассеяния евреев по всему миру. Чтобы понять этот ход мысли раввинистических авторитетов, следует вспомнить, что Закон Моисеев запрещает вступать евреям в смешанные браки, видя в них угрозу ассимиляции и чистоте идее монотеизма. Как уже говорилось, такой брак становится возможен только в том случае, если иноплеменница прошла гиюр — церемонию обращения в еврейство. Причем гиюр этот должен быть предельно искренним — таким, каким он был для прабабки царя Давида моавитянки Руфь (Рут).

Тот факт, что царь женился на египтянке, не мог не вызвать осуждения и глухого ропота недовольства в народе. С точки зрения ревнителей Закона, этот шаг не мог быть угоден Богу, а значит, и не мог быть оправдан никакими политическими выгодами. Да, дочь фараона прошла гиюр, о чем было всенародно объявлено. Но очень скоро стало ясно, что этот гиюр был чисто формальным. Египетская принцесса так и не уверовала в глубоко чуждого ей невидимого и не имеющего образа еврейского Бога. Она прибыла в Израиль в сопровождении группы жрецов, которые отправляли в ее покоях свои языческие культы, а затем по личной просьбе принцессы к царю и с разрешения последнего воздвигли в окрестностях Иерусалима египетский храм. И не исключено, что после этого многие израильтяне уже не шепотом, а открыто стали выражать свое возмущение царем, попустительствовавшим язычеству.

Это возмущение и нашло свое отражение в мидрашах о языческих гимнах, которые звучали на свадьбе фараона, о восьмидесяти языческих танцах, которые проплясала перед царем невеста, и, наконец, о том, что именно она помешала Соломону вовремя встать на богослужение.

Соломон, вне сомнения, и сам понимал всю проблематичность этого брака и отношение к нему как в народе, так и в жреческих кругах. Поэтому спустя некоторое время после свадьбы он переселил молодую жену в отдельный дом, расположенный в некотором отдалении от стен Иерусалима и недавно построенного Храма:

«А дочь фараонову перевел Соломон из города Давидова в дом, который построил для нее, потому что, говорил он, не должна жить женщина у меня в доме Давида, царя Израилева, ибо свят он, так как вошел в него ковчег Господень» (2 Пар. 8:11).

В то же время комментаторы отмечают, что дочь фараона — единственная, кого Библия называет «женой Соломона». Причем упоминается она на ее страницах не менее пяти раз — честь, которой не удостоилась никакая другая женщина Соломона. Раши высказывает мысль, что такая честь, безусловно, объясняется огромным политическим значением брака с египетской принцессой, но не исключено, что не только этим. Вполне возможно, что этот брак и в самом деле был не только политическим и Соломон испытывал по отношению к жене-египтянке более глубокие чувства, чем к другим женам. Возможно, даже это была любовь, но никаких оснований, чтобы утверждать такое наверняка, у нас нет.