Дороги Фландрии - Клод Симон

Четыре Ветра

Терновник

Рак

Волчья Скважина Ослиное Дно Прекрасная Тандиньерка Птичий Насест Чертова Шерстобойка Белый Кролик Целуй в Зад Кармелитский Крест Блошиная Ферма Белая Ферма Ферма Каприз Проволочная Ферма Поваленный Лес Королевский Лес

Долгий Бор Десять Журавлей Башмак Котел Поддувало Тростники Луг Скромницы Мартиново Поле Поле Бенуа Заячье Поле холмы нанесенные на карту в виде маленьких черточек расположенных веером вокруг волнистой линии хребта так что кажется будто по полю боя пробежала выписывая вензеля сороконожка, каждая воинская часть изображена в виде небольшого прямоугольника от которого идет соответствующий вектор, каждый из них на всякий случай изогнут так что представляет собой нечто напоминающее рыболовный крючок, другими словами копьецо его отклонено от той части черты которая так сказать изображает удилище, вершина кривой поэтому совпадает с той точкой где наши войска вступили в непосредственное соприкосновение с неприятельскими войсками таким образом вся операция в целом может быть изображена на штабной карте серией параллельно расположенных крючков обращенных своим острием к западу, это схематическое воспроизведение действий различных воинских частей по-видимому не учитывает ни характера местности ни неожиданных препятствий возникающих в ходе боя, действительные пути следования имеют в действительности вид разодранных зигзагообразных линий и порой они пересекают друг друга путаются и следовало бы их с отправной точки изображать толстой жирной линией которая постепенно истончается и (как изображают на карте Африки пересыхающее русло реки поначалу бурный поток но мало-помалу — в противоположность другим рекам которые чем дальше от истока и ближе к устью становятся все шире — оп исчезает скрывается испаряется выпитый песками пустыни) должна кончаться пунктиром состоящим из крохотных точечек разбросанных на пекотором пространстве выстроенных друг другу в затылок и в конце концов тоже куда-то безнадежно исчезающих по как назвать такое: не война не классическая гибель или истребление одной из двух враждующих армий а скорее исчезнование поглощение небытием всего того что еще неделю назад было полками батареями эскадронами отделениями людьми, или еще вернее: исчезнование самой идеи самого понятия полка батареи эскадрона отделения человека, или еще вернее: исчезновение всякой идеи всякой концепции до того полное исчезновение что генерал дабы покончить с этим не находит ни малейшего резона который позволил бы ему продолжать существовать и дальше не только в качестве генерала то есть в качестве солдата но просто-напросто в качестве мыслящего существа и тогда он пускает себе пулю в лоб борясь с одолевавшей нас дремотой четыре всадника все еще продвигавшиеся мимо пастбищ огороженных живыми изгородями мимо фруктовых садов архипелагов красных домов то разбежавшихся в разные стороны то сдвинувшихся и выстроившихся вплотную друг к другу по краю дороги так что получалась вроде бы улица а потом снова разбредавшихся и мимо пустынных лесов разбросанных среди сельских просторов пятнами похожими на зеленые разорванные ветром тучи ощерившиеся темными треугольниками рогов и пока еще настоящие солдаты раз они одеты в военную форму и при оружии другими словами у всех четверых на боку сабля так называемая кривая сабля примерно в метр длиной весом в два килограмма со слегка изогнутым тщательно наточенным лезвием в металлических ножнах которые в свою очередь вставлены в чехол из коричневой ткани, сабля и ножны прикреплены двумя ремешками, один называется ремешком седельной шишки другой сабельным, с левой стороны седла между его крылом и лукой так что ножны образуют под левым бедром всадника некое небольшое вздутие медный эфес сабли находится слева от седельной шишки поэтому всадник при случае может легко выхватить саблю правой рукой, сверх того у каждого из двух офицеров еще по револьверу согласно уставу а у двух простых кавалеристов по короткоствольному карабину через плечо. к тому же эти пока еще настоящие солдаты оказались отрезаны от регулярных частей и представления не имели что им сейчас делать и не только потому что старший из них по чину (капитан) не получил никакого приказа (за исключением возможно приказа достичь такого-то и такого-то пункта отхода, приказа вероятнее всего полученного еще вчера или позавчера так что невозможно было узнать не занят ли уже неприятелем этот самый указанный в приказе пункт (как то утверждали раненые и беженцы встреченные по дороге) и следовательно можно ли было считать этот приказ действительным и требующим исполнения) но также еще и потому что оп (капитан) явно больше не был расположен сам лично их отдавать (эти приказы) и равно не горел желанием навязывать свою волю остальным как это стало очевидным педавно когда два фельдъегеря-мотоциклиста еще следовавшие за Цами объявили что отказываются продолжать путь а оп даже головы в их сторону не повернул чтобы выслушать их даже рта не открыл чтобы запретить им дезертировать не сделал даже вида что вынимает револьвер чтобы им пригрозить, хотя как знать? пять лошадей продвигались вперед так сказать сомнамбулическим шагом четыре полукровки из Тарба полученные в результате скрещивания и известные под названием англо-арабской породы — два жеребца а под капитаном мерин и четвертая (на которой ехал рядовой) кобыла — в возрасте от шести до одиннадцати лет, масти: капитанский темно-караковый даже скорее вороной с белой пролысиной на лбу, под младшим лейтенантом золотисто-рыжий жеребец, кобыла на которой ехал простой солдат тоже караковая со звездочкой на лбу и в белых чулках (на задней и передней правой ноге), у ординарца жеребец светло-караковый (цвета красного дерева) с чулком на передней левой, а запасной конь (пристяжной в пулеметной упряжке) с обрубленными поводьями (обрубленными саблей?) реквизированный першерон, гнедой или скорее рыжий или скорее розоватого оттенка как винный осадок, с расплывчатыми серыми подпалинами, с серо-желтым чуть-чуть волнистым хвостом, с белой отметиной на лбу, доходящей до самых ноздрей и бледно-розовой верхней губой, словом таких зовут «беломордыми», гривы у всех пяти лошадей подстрижены по уставу и похожи (кроме как у гнедого) на черных бархатистых и курчавых гусениц так что когда лошадь откидывает назад голову кожа на шее собирается в складки, хвосты длинные чуть ли не до самых бабок, одна из пяти лошадей — младшего лейтенанта — засекается то есть зацепляет на рыси шипом подковы левой задней ноги за подкову правой передней ноги, лошадь ординарца слегка прихрамывает на заднюю левую ногу потому что очевидно поранила себе копыто на железнодорожных путях так как позавчера вынуждена была скакать галопом по каменному балласту когда взводу удалось ускользнуть от предыдущей засады животных не только не расседлывали но даже не снимали с них уздечки в течение целых шести дней так что па спинах у них верно образовались кровавые раны от трения седла и недостатка воздуха хотя как знать, как знать? четыре всадника и пять лошадей-сомнамбул и вовсе они не двигаются вперед но просто подымают и опускают ноги на месте практически они неподвижны на дороге, карта вся бескрайняя поверхность земли луга леса медленно проплывают под ними и мимо них и соответственно и незаметно меняется по отношению к ним положение живых изгородей рощиц домов, четыре человека связанные между собой невидимой и сложнейшей сетью сил импульсов притяжений или отталкиваний пересекающихся и сочетающихся всякий раз по — иному дабы образовать если так можно выразиться своими равнодействующими многоугольник взаимоподдержки этой группки бесконечное количество раз перестраивающейся в силу беспрерывных модификаций вызванных внешними или внутренними причинами например простой кавалерист едущий позади и справа от младшего лейтенанта на какую-то долю секунды увидел (в тот самый миг когда младший лейтенант повернул голову чтобы ответить капитану) его профиль обличающий тщеславную или глупую натуру, так что хотя простой кавалерист испытывал или считал лишь за миг до того что испытывает равнодушие в отношении младшего лейтенанта вдруг осознает что равнодушие это самым нелепым образом перерастает в некое чувство сродни неприязни и презрению но в то же самое время, заметив сзади под каской юношескую почти детскую, худенькую и даже хрупкую и даже явно хилую шею, а опустив глаза видит также его спину плечи чахлые лопатки и только что родившаяся неприязнь уравновешивается своего рода жалостью и оба эти ощущения жалость и неприязнь нейтрализуются и снова па смену им приходит равнодушие отношения между двумя офицерами без сомнения достаточно далекие однако окрашены известной признательностью и взаимным уважением так как оба умеют держать себя как хорошо воспитанные люди и это позволяет им вести пустые разговоры лишенные всякого иптереса и смысла что особенно ценно в такую минуту — уже на пороге смерти — когда усилия обоих направлены на то чтобы сохранить выдержку и элегантность и перебрасываться короткими пустыми фразами лишенными всяческого интереса и смысла за капитаном примерно метрах в четырех следует его ординарец но ни разу первый не оглянулся не заговорил со вторым хотя, если забыть об этой настоятельной заботе сохранять элегантность, он куда охотнее взял бы его себе в собеседники чем младшего лейтенанта (хотя как знать?) в силу более длительных и тесных связей которые создались между ними по прихоти (потребности) первого в результате чего он женился на молоденькой девушке почти вдвое моложе его и по той же прихоти ему пришлось завести скаковую конюшню и нанять жокея который по прихоти этой молоденькой дамы или скорее по плотской ее прихоти… Если только не по прихоти ее ума учитывая чисто физические данные жокея на редкость малособлазнительного с виду, разве что принимая в расчет не его внешние данные а те качества (например его ловкость как жокея) какие заставили бы забыть его малособлазнительное телосложение она видела в нем (хотя как знать раз в дальнейшем — то есть когда война уже кончилась — она упорно отказывалась признать что между ними когда-то могли существовать интимные отношения, и даже пи разу не поинтересовалась что с ним сталось, не искала с ним встреч (впрочем и он тоже не искал), так что очень может статься за всеми этими туманными рассказами и злословием и хвастовством не было в сущности реальной основы и наводили его на такие разговоры два юноши два пленника наделенные богатым воображением и отлученные от женщин или вернее сказать они домогались от него этих рассказов) если только она не видела в нем пекое орудие (так сказать фаллическое что ли или приапическое) итак весьма удобное орудие в силу его рабски зависимого положения и возможности пользоваться им всякий раз когда ей припадала охота утолить свои элементарные физические потребности или возможно потребности умственного порядка — такие как скажем вызов месть реванш и не только в отношении человека который на ней женился (купил ее) и считал что владеет ею но еще и в отношении целого социального класса с его обычаями принципами воспитанием запретами которые она ненавидела отношения между капитаном и бывшим жокеем обремененные сверх того такой вот дополнительной зависимостью от которой практически невозможно отделаться и которая создает между двумя человеческими существами огромное различие из-за их денежных отношений а потом и иерархических, и все это еще усугублялось тем обстоятельством, что каждый из них говорил на своем особом языке и это воздвигало между ними буквально непроходимый барьер — за исключением всего что касалось технических и страстно интересовавших обоих вопросов связующих их (имея в виду лошадей) оба употребляли ие только различные слова для определения одних и тех же понятий но и одни и те же слова для определения совершенно различных понятий возможно капитан сверх того затаил в душе злобу или зависть к тем талантам которыми обладал бывший жокей в объездке лошадей и прочих созданий а жокей в свою очередь испытывал совершенно естественным образом и без всякой задней мысли (коль скоро ему повезло родиться в той социальной среде где из-за недостатка времени и досуга сей паразитический субпродукт мозга (мысль) еще не успел произвести свою опустошительную работу, некий внутренний орган заключенный в полости шейных позвонков мог таким образом помогать человеку в отправлении его естественных функций), испытывал как раз те самые чувства которые может питать человек вышедший из трудящихся классов к субъекту от которого он зависит материально и — впоследствии — иерархически, другими словами в первую очередь (кое — какие проблески уважения симпатии или удивленного сочувствия могли родиться уже впоследствии) почтительное восхищение (это относится к деньгам и к власти в них заключенной) столь же уважительное как и полностью безразличное, капитан существовал для него лишь в той мере в какой платил ему (за то что он скакал и выезжал его лошадей), а позже сумел приобрести законное право давать ему приказания, словом любые связи и чувства были именно в силу этого осуждены на исчезновение в четко обозначенную минуту когда по какой-либо причине (разорение, ликвидация скаковой конюшни, наем другого жокея или другого тренера) капитан перестанет желать или мочь оплачивать его труд или же (в силу увечья, раны, смерти) им командовать простой кавалерист и бывший жокей свободные как один так и другой (хотя по различным причинам) от вс;:- кой заботы об элегантности и утонченности, изредка обменивались двумя-тремя словами и сама эпизодичность краткость на грани бессвязности этих реплик объяснялась отчасти скрытным и необщительным от природы характером жокея, а с другой стороны тем состоянием предельной усталости до которого они оба дошли, так что кавалериста хватало лишь на то чтобы ехать следом (или вернее пустить следом свою лошадь за его лошадью) за капитаном в отношении которого он испытывал сейчас лишь смутное удивление и бессильную ярость хотя как знать, как знать? Итак примерно около двух часов пополудни, в то самое время когда птицы прекращают петь когда цветы закрывают свои венчики и свисают наполовину увядшие под солнечными лучами когда люди обычно уже кончают пить кофе когда продавцы газет предлагают первые вечерние выпуски с огромными заголовками но конечно еще не «Спор-Компле» или «Ла Вен», когда только еще прозвякает колокол, объявляющий о начале первого заезда я проходя мимо заметил на кирпичной стене старую выцветшую от дождей афишу объявляющую о скачках в Ла Капель, там на Севере обожают петушиные бои и бойцовых петухов с разноцветными хвостами из которых летят во все стороны синеватые с прозеленью перья, в этом краю лугов лесов мирных прудиков созданных для воскресных рыболовов (но где они теперь рыболовы купальщики мальчишки в полосатых трусах барахтающиеся в воде где выпивохи в кабачках — беседках где качели для девочек — да и где они сами, эти девочки в коротеньких белых платьицах их неуклюжие и свежие голые ножки…), фламандцы с ярким румянцем на щеках и домики цвета бычьей крови, желтые рекламы Анис Перно на кирпичных фасадах, утверждали будто они за пачку цикория передавали неприятелю секретные сведения, планы, карты: возможно нам бы и удалось на следующий день ускользнуть не попасться в руки врагу если бы у нас была хоть одна карта, если бы мы направлялись на север вместо того чтобы, но для этого необходимо было бы знать, изучить дороги просеки в лесах в рощах (мы крадучись и задыхаясь снова скользили от одной живой изгороди к другой прислушивались сдерживая дыхание всякий раз когда пам приходилось пересекать луг какое-нибудь открытое место) изгибистое дерево как рог леса песчаный карьер кирпичный завод ложбинка проволочная изгородь откос насыпи, почва вся земля сплошь инвентаризированная описанная занесенная любой своей складочкой на штабные карты где леса были изображены в виде скопища маленьких кружочков лунок окружонных точками словно бы их только что срубили, побеги молодой поросли вокруг спиленных под корень стволов изображенные кистью пуантилиста (не мешало бы подпустить красок к этой желтоватой рыжине только что поваленного леса) стволы и скопища точек уплотнялись тесно сжимали свои ряды вдоль опушек наподобие какой-то непреодолимой и таинственной преграды, мы могли видеть как эта пушистая темная зелень раскинулась на южных склонах холмов, поэтому-то мы туда без сомнения и направлялись думая что если бы мы смогли ее достичь но сначала нам следовало снова пересечь шоссе казалось ничто кругом не шелохнется и однако же мы подбирались осторожно стараясь чтобы нас не засекли, мы понеслись сломя голову через дорогу и в последний раз я увидел эту дохлую клячу у меня хватило времени чтобы узнать ее и я подумал что теперь она уже должно быть начала здорово разлагаться и от нее идет непереносимая вонь ну и прекрасно что она гниет тут на месте что от нее идет смрад что она заражает своим зловонием округу, так что вся земля все люди вынуждены будут затыкать себе нос но никого не было кроме какой-то старушки которая несла бидон с молоком пробираясь вдоль фабричной стены и остановилась словно бы в испуге а возможно просто в изумлении увидев как мы крадемся точно воры нечто вроде опустевшей театральной сцены как если бы уборщиков опередили грабители или победители оставив на месте лишь то что сочли слишком тяжелым или слишком громоздким чтобы унести с собой или вовсе ни на что пе годным теперь уже тут не попадались даже выпотрошенные чемоданы я не заметил даже розовой тряпки и мухи тоже будто исчезли но конечно они снова принялись за дело другими словами за еду с жужжанием влетая и вылетая из ноздрей потом все так же поспешно мы обогнули стену и больше я ее не видел, но в конце концов это была всего-навсего дохлая лошадь падаль годная лишь на махан: нет никакого сомнения что маханщик появится тоже вместе с тряпичниками и сборщиками металлического лома и разных отбросов и все они начнут подбирать забытое или негодное к употреблению хламье теперь когда уже разошлись актеры и публика, грохот пушки тоже стал удаляться, сейчас она била правее, на западе, над деревенькой торчала высокая серая колокольня с куполом луковицей но как знать заняли они здешние места или нет как знать как знать раз мы могли только видеть их загадочные названия на дощечках-указателях придорожных столбов, тоже ярко выкрашенных какие-то средневековые наименования например Льесса словно лесная кермесса Энен точно плен Ирсон как сон как угон, Фурми как термит красно-кирпичная вереница черных насекомых ползущих вдоль стен и исчезающих неизвестно куда за косяк двери в трещины в любое укрытие лазейку куда уже черному таракану не пролезть сплющивающиеся исчезающие пропадающие всякий раз когда подымалось облако пыли и грязи от падавшего снаряда неизвестно даже почему рвавшегося среди этого строительного мусора среди этого городка где не было уже ровно ничего кроме этой трагической суетни муравьев и нас четверых на наших загнанных клячах, но надо полагать у них имелся запас целый склад который требовалось расстрелять, быть может они разгрузили снаряды нынче ночью и били теперь наудачу только бы избежать лишней работы снова грузить снаряды на военные грузовики, женщины укрывающие дитя вышедшее из их недр плод чрева своего прижимая его к себе тащили с собой тюки лопнувшие красные перины из которых летели перья лез пух медленно взмывая плавая в воздухе, недра белые внутренности домов разматывались подобно лентам серпантину гирляндам иногда цеплялись за деревья кто же был тот святой изображение казни которого я видел на картине где здоровенные палачи наматывают на ворот синеватые окровавленные кишки вываливающиеся из его живота, во второй раз я увидел такую же афишу должно быть их выпустили год назад или около того но это были бега а не скачки, лошади были не верховые, я ехал сейчас верхом не на своей лошади а на лошади какого-то безвестного по всей видимости покойника это не имело такого уж большого значения однако я ужасно жалел о своем новом электрическом фонарике и об окороке который мне посчастливилось вчера обнаружить в одном доме хотя он был уже разграблен от подвала до чердака, скверное дело служить в кавалерии прикрывать отступление проходить последними когда прочие пехотинцы и артиллеристы уже все подчистили: все что #ам удалось найти из жратвы за целую неделю был фруктовый компот единственная съедобная вещь которой они пренебрегли, мы пили глотали прямо из банок сладкий и липкий сок стекал по углам губ, коль скоро пить приходилось прямо в седле всякий раз мы бросали на три четверти полные банки которые с грохотом разбивались па обочине дороги везти с собой их было невозможпо потому что из них плескался сок, жалел я также и о своих туалетных принадлежностях мне так хотелось ополоснуть лицо помыться самому освежиться почувствовать как по телу струится чистая вода все встречавшиеся нам трупы были до отвращения грязные их кровь походила на непристойные испражнения как будто они сделали под себя но подите прошу вас помойтесь на войне у левой переметной сумки висит прикрепленное ремнями парусиновое ведерко плоское сложенное гармошкой на манер венецианского фонарика предназначенное в принципе для того чтобы поить лошадей но главным образом мы пользовались им для бритья всякий раз когда я вспоминаю об этих ведерках я вижу их полными водой затянутой как бельмом мыльной пеной голубоватой пленкой в трещинках а на шероховатых стенках ведерка гроздья слипшихся пузырьков, справа были щипцы для резки колючей проволоки, и я всегда гадал что же этот дурачок покойник мог возить в своих вещевых мешках они верно были битком чем-то набиты там грязные рубашки и кальсоны возможно и письма от женщины которая допытывается Любишь ли ты меня, а как же иначе чего ей еще было надо раз я все эти четыре года только и делал что думал о ней возможно там и носки которые она ему связала так или иначе он был очевидно маленького роста потому что стремена оказались для меня чересчур коротки приходилось подымать колени и я цеплялся ими за переметные сумки тогда как у меня была привычка я хочу сказать я привык к определенной посадке я хочу сказать что привык чтобы стремена были длинные не то что у этих макак жокеев я все собирался удлинить стремена и твердил себе что надо бы удлинить их на одну а то и на две дырки но был уже час пополудни а я все не собрался думая надеясь что вот-вот он решит наконец перейти на рысь думал Черт побери! надо смываться отсюда выбраться выползти хоть на брюхе из этой резни где мы только и делаем что благородно едем прогулочным шагом являя собой великолепную мишень но возможно чувство собственного достоинства не позволяло ему этого его происхождение его каста традиции если только не самым идиотским образом его любовь к лошадям потому что чтобы выбраться из этой засады пришлось бы пустить лошадей галопом а он возможно просто считал что его лошади надо дать отдохнуть если даже это будет стоить ему жизни ведь позаботился же он раньше чтобы их свели на водопой: итак он продолжал ехать шагом ибо говорил в нем атавистический инстинкт что надо дать хорошенько передохнуть животному от которого ты должен с минуты на минуту потребовать бешеного усилия вот почему мы продвигались столь аристократически столь галантно на торжественном черепашьем аллюре и он продолжал словно бы ничего не произошло болтать с этим младшим лейтенантом конечно о своих успехах на конных ристалищах и преимуществах резиновой уздечки при выездке лошадей великолепная мишень для тех непонятных мятежников — испанцев надо думать с дрожью отвращения внимающих слезливым проповедникам разглагольствующим о всеобщем братстве о богине Разума и Добродетели для тех которые поджидали его в засаде за порослью пробкового дуба или может оливковых деревьев я вот все прикидываю какой дух какой запах исходил тогда от смерти может как и в наши дни нет в ней того запаха пороха и славы что воспевали поэты но идет от нее тошнотворный омерзительный смрад серы и пережженного масла черные маслянистые пушки дымят как печь которую забыли вовремя закрыть и бушующий огонь разит пригорелым салом известкой пылью нет никакого сомнения что он предпочел бы не делать этого собственными руками надеялся ли он что это дело выполнит за него кто-то другой, что он избежит таким образом страшной минуты но возможно также он еще не знал в точности что она (другими словами богиня Разума другими словами Добродетель другими словами его маленькая голубка) ему неверна возможно только возвратившись домой он обнаружил какое-нибудь тому доказательство к примеру спрятанного в шкафу конюха, что-то подвигнувшее его, показав ему с неопровержимой очевидностью то во что он отказывался верить или быть может то что запрещала ему видеть его честь, даже если это происходило у него на глазах так как Иглезиа сам говорил что тот всегда притворялся будто ничего не замечает и рассказывал что как-то раз он чуть было не застиг их врасплох когда она дрожа от страха и неутоленного желания едва успела привести себя в порядок в конюшне а он даже не взглянув в ее сторону направился прямо к стойлу где стояла та самая кобылка нагнулся пощупал ей скакательный сустав и сказал только Ты уверен что этого средства будет достаточно по-моему на передней ноге сухожилие еще опухло Думаю не мешало бы все же сделать прижигание, и по-прежнему притворись что ничего не видит задумчивый и ничтожный ехал на своей лошади и таким образом двигался навстречу собственной смерти чей перст уже был несомненно устремлен нацелен на него а я тем временем следил за его костлявым застывшим в седле щегольским силуэтом вначале просто пятнышко не больше мошки для залегшего в засаде стрелка тонкий вертикальный силуэтик в мушке винтовочного прицела все увеличивающийся по мере его приближения неподвижный и внимательный глаз его терпеливого убийцы указательный его палец на курке видевший так сказать изнанку того что мог видеть или вернее я с изнанки а он с лица другими словами оба мы и я следящий за ним и тот другой смотревший как он приближается оба мы знали полный ответ загадки (убийца зная то что с капитаном сейчас произойдет а я зная что с ним уже произошло, другими словами зная что потом и что до того, другими словами как две половинки разделенного апельсина которые великолепно подходят одна к другой) а в сердцевине этой загадки был он не знавший или не желавший знать что сейчас произойдет так словно бы все это должно было произойти в некоем небытии знания (говорят в самом центре тайфуна существует зона полного спокойствия), в мертвой точке: ему бы требовалось зеркало многостворчатое чтобы он мог видеть самого себя, свой все время увеличивающийся в размерах силуэт до тех пор пока наконец стрелок начал постепенно различать нашивки, пуговицы на мундире даже черты его лица, мушка выбрала теперь самое подходящее место на его груди, дуло незаметно перемещалось, следуя за ним, на черной стали заиграло солнце прорвавшись сквозь душистую весеннюю изгородь боярышника. Но и впрямь ли я это видел или мне почудилось будто видел или просто начисто выдумал уже после того выстрела или это все мне приснилось, возможно я просто спал все время спал с широко открытыми глазами спал среди бела дня убаюканный монотонным перестуком подков пяти лошадей, топчущих собственную свою тень идущих не в лад, так что перебойчатое цоканье их копыт то сближалось то накладывалось на другое то минутами сливалось и тогда казалось будто идет только одна лошадь, затем звуки снова рассыпались расползались начинали как бы догонять друг друга и так до бесконечности, война так сказать расстилалась так сказать вполне мирно вокруг нас, пушка время от времени била по пустынным фруктовым садам с глухим величественным и полым звуком так хлопает под порывами ветра в пустом доме входная дверь, весь огромный необитаемый пустынный пейзаж под неподвижным небом, весь мир остановившийся застывший рассыпающийся сдирающий с себя шкуру постепенно разваливался на куски подобно брошенному, никому уже не нужному строению, предоставленному непоследовательной, небрежной, безликой и разрушительной работе времени.