Цветы в легендах и преданиях - Николай Золотницкий

Но цветы росли как раз в болотце, на средине трясины, и Мелинда никак не могла дотянуться до них рукой.

В отчаянии ходила она по берегу и думала, как бы ей до них добраться. И в это время заметила лежащий на берегу загнивший, совсем черный пень и решила на него перебраться.

Прыгнув, как коза, она ступила на него ногою и потянулась уже к цветку, чтобы его сорвать, как вдруг этот пень ожил, схватил ее в свои объятия и потащил на дно.

Оказалось, что этот пень был не что иное, как неподвижно лежавший сам болотный царь.

Служанка, видя гибель своей госпожи, растерялась и поспешила донести об этом несчастии старой графине.

Графиня поспешила на болото, но что она могла сделать, не зная даже места, где ее дочь засосала тина?!

Убитая горем, она ходила ежедневно на берег этого проклятого болота и проливала горькие слезы, ожидая, что, может быть, кто или что-нибудь поможет.

Вдруг как-то осенью, перед отлетом птиц на юг, подошел к ней аист и, к величайшему ее удивлению, сказал человечьим голосом:

— Не убивайся, графиня. Дочь твоя жива. Ее похитил болотный царь — властитель этой мареммы. Если хочешь получить о ней известие, отправься к колдуну, который живет здесь, на маремме. Он знает все и сообщит тебе.

Графиня послушалась, разузнала подробно, где этот колдун живет, и, захватив с собой кучу золота, отправилась к нему и просила его помочь.

Колдун, получив золото, подумал и сказал: «Хорошо, зови твою дочь девять утренних и девять вечерних зорь и по девять раз на том месте, где она утонула. Если она еще не сделалась женой болотного царя, он должен будет ее отпустить».

И вот графиня девять утренних и вечерних зорь звала ее, и когда дошла наконец до последней зари, вдруг услышала выходящий из болота голос:

— Поздно зовешь меня, мама. Я уже жена царя болотного и осуждена оставаться рабой его навсегда. Говорю с тобой в последний раз. Скоро зима, и мы с мужем задремлем на тинистом ложе до следующей весны. Летом же я дам тебе знать, что я жива и о тебе помню.

Прошла зима, прошла весна, наступило лето.

С болью в сердце отправилась графиня на проклятое болото: не увидит ли обещанную ей дочерью весточку.

Стояла, стояла, смотрела, смотрела и вдруг заметила на поверхности воды, среди чистого болотца, поднявшийся на длинном стебельке дивный белый цветочек — кувшинку.

Разглядывая его чудные блестящие, как атлас, лепестки, слегка зарумяненные, как лучом розовой зари, бедная графиня узнала цвет лица своей дочери, а многочисленные наполнявшие его середину тычинки были золотисты, как волосы Мелинды.

И поняла графиня, что перед ней ее внучка — дитя союза Мелинды с болотным царем. И с тех пор в продолжение многих лет каждый год покрывала Мелинда трясину целым ковром белых кувшинок, извещая, что она жива и вечно юная и прекрасная царит над болотом.

И каждый год, каждый день, когда только могла, старая графиня до самой своей смерти ходила на болото, любовалась цветами — своими внучками и утешала себя мыслью, что если и нет ее дочери более на этом свете, то в глубине вод своего болотного царства она все-таки жива и здорова...

Но прелесть кувшинки действует чарующе не на одних только европейцев: о ней сложилось немало сказаний и у народов других частей света.

Особенно поэтично сказание о ней североамериканских индейцев, которые утверждают, что водяная лилия образовалась из искр, упавших с полярной и вечерней звезд в то время, когда они столкнулись, споря между собой из-за обладания стрелой, которую в минуту смерти пустил в небо один великий индейский вождь.

Кувшинка, или русалочий цветок, как ее также часто прежде называли, была с незапамятных времен предметом поклонения и даже обожания у северо-западных германцев, а особенно у фризов и зеландцев. Они называли ее лебединым цветком и так высоко чтили, что, поместив 7 таких цветков в своем гербе, считали себя под этим знаменем непобедимыми. В песне гудрунов, в том месте, где описывается синее знамя короля Гервига фон-Зеевена, говорится, что на нем развеваются лебединые цветы. Эти цветы сохранились и до сих пор на фризском2 знамени и в гербе провинции Гронинген. Растение называется фризами еще «Pompe», а цветы ее — морскими листьями (Seeblatter).

В средние века белый цветок кувшинки считали еще символом непорочности, и потому семена его рекомендовались как средство, умеряющее страсти. Вследствие чего они имелись в это время почти во всех монастырях и их предписывали давать монахам и монахиням. Особенно много употребляли их удалившиеся от мира отшельники, желавшие этим умертвить свою плоть. По новейшим исследованиям, однако, приписывание семенам этого свойства оказалось неверным.

Семенами этими пользовались также певцы для укрепления и усиления своего голоса. Кроме того, считалось, что средство это помогает от судорог и головокружения, а корневище растения — при отсутствии аппетита. Лечение производилось не столько приемами внутрь, сколько подвешиванием у кровати больного. При этом для приготовления лекарств рекомендовалось обходиться с растениями с особенными предосторожностями: срывать его только к ночи, сушить в тени на северной стороне и непременно в висячем положении, так как иначе лекарственное начало не перейдет в тело больного и не будет в состоянии изгнать из него болезнь.

Да и вообще, собирая цветы кувшинки с лечебной целью, надо было поступать совсем иначе, чем с другими цветами: рвать в известные лишь часы, заткнув уши и обратившись к ним предварительно с ласковыми словами. Переговорив таким образом, следовало внезапно протянуть руку и сорвать цветок. Отрезать же ножницами, ножом или вообще чем острым было строжайше запрещено, иначе стебель начнет истекать кровью и отрезавший будет преследоваться тяжелыми снами или даже будет втянут в воду возмущенными таким поступком водяными духами.

Цветы белых кувшинок не следовало никогда приносить в дом, так как это грозило гибелью всего домашнего скота.

Мистическим и лечебным значением пользовалась кувшинка и у наших предков-славян, а в Закаспийской области — даже и до наших дней. В этом значении она носила и носит название «одоленя». Название это, по словам Афанасьева3, произошло от слова «одолевать», и притом в значении: одолевать нечистую силу и недуги. «Кто найдет одолень-траву, — говорится в одном народном травнике, — тот вельми талант себе обрящет».

Отваром одоленя предки наши лечили зубную боль и отравы, и сверх того отвар этот считался и у них любовным напитком, способным пробуждать нежные чувства в сердце жестоких красавиц; а с корневищем пастухи обходили поле, чтобы ни одна скотина не пропала.