История великих путешествий. Том 3. Путешественники XIX века - Жюль Верн

Раньше древние постройки огромных размеров, прекрасные храмы, роскошные склепы, художественно изваянные обелиски были для нас только великолепными памятниками. Теперь же, когда прочитаны покрывающие их надписи, они рассказывают нам о жизни царей, воздвигнувших их, и сообщают обстоятельства, сопутствовавшие их сооружению.

Сколько имен народов, не упоминаемых греческими историками, сколько исчезнувших городов, сколько подробностей относительно религии, искусства, ремесла, быта; сколько политических или военных событий со всеми деталями раскрывают нам иероглифы или плиты, покрытые клинописью!

Мы знакомимся с повседневной жизнью древних народов, о которых раньше имели лишь неполные и, так сказать, поверхностные сведения; теперь у нас даже есть представление об их литературе. Может быть, не так уж далек день, когда мы будем знать жизнь египтян XVIII века до нашей эры не хуже, чем жизнь наших предков в XVII и XVIII веках после Рождества Христова.

Карстен Нибур сообщил о сделанных непонятными надписях Персеполиса и первый снял с них точные и полные копии. Производилось немало попыток прочесть эти надписи, но все было напрасно, пока наконец благодаря гениальному вдохновению и блестящей интуиции Гротефенду[344] — ученому филологу из Ганновера — не удалось в 1802 году проникнуть в окутывавшую их тайну.

И как же действительно своеобразны и как трудно поддаются толкованию эти клинописные надписи! Представьте себе ряд клиньев («cuneus»), поставленных различным образом и образующих расположенные по горизонтали сочетания, что выражают эти сочетания? Представляют ли они звуки и слоги или буквы вроде наших, из которых складываются целые слова? Имеют они идеографическое[345] значение, как иероглифы китайского письма? Какой язык скрывается за ними? Вот сколько задач надо было разрешить. Были лишь основания думать, что надписи, привезенные из Персеполиса, сделаны, вероятно, на языке древних персов, но Раск, Бопп[346] и Лассен[347] еще не успели провести исследования иранских языков и показать их родство с санскритом.

Рассказать о том, путем каких остроумных умозаключений, гипотез, попыток и догадок Гротефенд пришел к распознанию алфавитного письма, как ему удалось в некоторых сочетаниях выделить имена, бывшие, по его предположению, именами Дария[348] и Ксеркса[349], как благодаря этому он определил многие буквы, а зная их, прочел и другие слова, — рассказывать все это — значило бы выйти из рамок нашей книги. Так или иначе метод был найден. Другим оставалось лишь дополнять и совершенствовать его.

Все же прошло больше тридцати лет, прежде чем изучение клинописи достигло заметных успехов. Новый значительный шаг вперед сделал французский ученый Эжен Бюрнуф[350]. Использовав свое знание санскрита[351] и языка «зенд»[352], он доказал, что язык надписей Персеполиса был просто диалектом «зенда», на котором говорили в Бактрии[353] еще в VI веке до нашей эры и на котором записаны книги Зороастра[354]. Его работа вышла в 1836 году. В то время немецкий ученый из Бонна Лассен, занимавшийся изысканиями в этой же области, пришел к тождественным выводам.

Вскоре все имевшиеся надписи были прочитаны и был установлен весь алфавит, за исключением небольшого числа знаков, относительно которых ученые не могли прийти к согласию.

Но все-таки это был только фундамент, а здание оставалось еще далеко не завершенным. Действительно, ученые заметили, что надписи из Персеполиса, по-видимому, повторялись в трех параллельных колонках. Не имели ли они здесь дело с одним и тем же текстом на трех главных языках империи Ахеменидов[355] — персидском, мидийском и ассирийском, или вавилонском[356]. Предположение оказалось верным. После расшифровки одной такой надписи появилась возможность сопоставить ее с остальными и дальше действовать так, как действовал Шампольон[357] в отношении Розеттского камня, на котором рядом с греческой надписью имелись два перевода, сделанные письмом демотическим[358]и иероглифическим.

Удалось установить, что другая надпись сделана на ассиро-вавилонском языке, принадлежащем, как еврейский, химьяритский[359] и арабский, к семитской языковой семье, а третья — на языке, получившем название мидийского и приближающемся к турецкому и татарскому[360]. Но распространяться об этих исследованиях — значило бы вторгаться в чужую область. Это должно было стать задачей таких ученых, как датчанин Вестергорд[361], французы де Сольси[362] и Опперт[363], англичане Норрис[364] и Роулинсон[365], если упоминать только самых известных.

Знакомство с санскритом и исследования брахманской литералы (о чем мы расскажем ниже) положили начало новой отрасли науки, которая сделала со временем большие успехи. Огромная область, называемая востоковедами «Ираном» и включающая Персию, Афганистан и Белуджистан еще задолго до появления на исторической арене Ниневии и Вавилона, была средоточием развитой культуры, связанной с именем Зороастра — законодателя, воина и основателя религии. Его ученики, преследуемые в эпоху мусульманского завоевания, изгнанные из своего древнего отечества, где сохранилась их религия, бежали на северо-запад Индии и стали там известны под именем парсов.

В конце XVIII столетия француз Анкетиль-Дюперрон[366] привез в Европу точную копию со священных книг парсов, написанных на языке самого Зороастра. Дюперрон их перевел, и в продолжение шестидесяти лет они были для всех ученых источником сведений о религии и языке Ирана. Эти книги известны под названием «Зенд-Авеста»: оно состоит из обозначения языка — зенд и заглавия книги — Авеста[367].

Но после успехов в изучении санскрита надо было по-иному подойти к этой области знаний, применив новые, строгие методы. В 1826 году датский филолог Раск, а затем глубокий знаток санскрита Эжен Бюрнуф снова взялись за изучение зенда. Бюрнуф даже опубликовал в 1834 году капитальное исследование, посвященное «Ясне»[368] — исследование, составившее эпоху. Обнаруженное сходство древнего санскрита и зенда давало основание предполагать, что оба эти языка имеют общее происхождение, и доказывало родство, вернее сказать — единство, народов, на них говоривших. У этих народов мы обнаруживаем одни и те имена божеств и одинаковые предания, не говоря уже о сходстве нравов и о том, что оба они в древнейших писаниях называют себя одним и тем же родовым именем — арии. Незачем, пожалуй, говорить о том, насколько важно было открытие, проливавшее совершенно новый свет на начальный период нашей истории, так долго остававшийся неизвестным.